Мишутка прибежал обратно и вручил старейшине очки. А тот, сощурив подслеповатые глаза и водрузив очки на переносицу, вдруг испуганно закричал, затрясся всем телом и принялся размахивать перед собой руками, точно разгонял туман.

От громкого возгласа все вздрогнули. А когда посмотрели на дедушку, то перепугались. Так как решили, что он сошёл с ума. И прежде всего баба Люда, потому что она взвизгнула: «Ты что, старый!»

Но потом все внимательно посмотрели на Владимира Арсентьевича, и увидели, что на стёклышки его очков налеплены бумажки, а потому он ничего и не видит. Сергунька и баба Люда стали хохотать, баба Лида улыбнулась, и только мама, сердито посмотрев на сына, поскорее сняла очки, отлепила бумажки и принялась успокаивать своего папу.

– У меня ж зрение падает, – в ответ стал объяснять ей деда Вова. – Надеваю очки – и на тебе! Сплошной туман на глазах…

– Ай-ай-ай, Миша, – укорила младшего мама. – Как нехорошо. Кто тебя такому научил?

– Мы в садике так баловались, – опустив голову, повинился мальчик.

– Но зачем ты бумажки приклеил?

– Я не пликлеил. Я на слюну.

– На слюну…Видишь, как ты нехорошо дедушке сделал?

– Я больсе не буду, дедуська, – потряс головой озорник.

– Надо линзы протереть, – озабоченно пробормотал Владимир Арсентьевич. – Где моя бархотка?

– Я плинесу! Она в футляле, – обрадовался Мишутка, и побежал в детскую.

Внук обернулся в два счёта, мигом доставив дедушке тряпицу. И тот начал ею протирать очки. Поскольку в эту минуту деда Вова был объектом всеобщего внимания, то все увидели, что он прилежно протирает линзы детским носком. А младший внучек лукаво подсматривает за ним, ожидая, когда же тот «прозреет». Но доверчивый патриарх ничего и не заметил. Зато остальные обратили внимание.

На сей раз хихикал только Сергунька. Бабушки ахнули и начали осуждающе цокать языками, а мама хотела схватить проказника. Но негодник соскочил со стульчика, прыгнул в сторону, запнулся о ковёр и под общий вздох ужаса полетел прямо на батарею отопления…

Мишутка ударился головой прямо о выступающее ребро батареи и рассёк себе лоб. Секунду-другую в месте рассечения ничего не происходило, как и в гостиной, где всех будто приковало к стульям, а потом из раны хлынула кровь. Тогда все заорали, заголосили и бросились к малышу.

Мама первой схватила Мишутку, где-то нашла полотенце и прижала его ко лбу ребёнка, а бабушка Лида притащила из холодильника лёд. Лёд завернули в полотенце и приложили к голове озорника. Мишутка поначалу оглушённо молчал, а потом заревел.

В виду форс-мажора у дедушки мигом спала пелена с глаз. Он натянул очки, подхватил внука на руки и потащил в свою «Волгу», стоявшую у подъезда. Вместе с ними в больницу поехали мама и Сергунька, переживавший за братика.

В травмпункте пострадавшего шалуна осмотрели, сказали, что ничего страшного, но на место рассечения необходимо наложить швы. И придётся подождать, поскольку врач был занят другим больным. Да ещё в приёмной была очередь.

Мишутка к тому времени успокоился. И не плакал, потому что рядом с ним сидела красивая девочка, у которой было разбито колено. Девочка была чуть постарше его, лет пяти. Она была похожа на Мальвину. Мишутка сначала строил ей глазки прищуренными как у деда глазами (из-за распухшего лба), а потом и вовсе с ней познакомился. Красавицу звали Олеся.

Четвертьчасовое ожидание утомило мальчика. У него начала болеть голова. И он уже хотел пожаловаться маме, но тут нежданно-негаданно появился добрый волшебник в образе доктора с бородкой. Он вошёл в приёмный покой и громко спросил:

– А где тут у нас прячется Миша Подлужный?

– Ой, – сказала мама. – Здравствуйте, Тимур Петрович! А мы попали в беду.

И она показала на Мишуткин лоб. В ответ добрый доктор увёл их с собой без всякой очереди. Причём чудотворец Тимур Петрович зашил маленькому непоседе рану так, что он даже и не ревел. Так, немного покуксился.

А при расставании Тимур Петрович сказал Мишуткиной маме, что его забирают в область. Но он никогда не забудет про них. И если что, он всегда к их услугам. И дал маме номер своего телефона.

На следующий день Мишутка отпросился у мамы поиграть в песочнице, которая была под окном их квартиры. И дал слово, что будет очень-очень осторожен. Слово словом, но мама, бабушки и дедушка, нет-нет, да и выходили во двор. Или смотрели в окно, поглядывая за шалуном.

И стоило им отвлечься минут на пять, как песочница опустела. Все опять заорали и закричали как накануне. И стали собираться на улицу. Но тут в дверь позвонили. И когда мама её отворила, то вся родня увидела, что на лестничной площадке стоял Мишутка.

Он был цел и за сегодняшний день невредим. Но возвратился не один. Рядом с мальчиком с перевязанной головой стояла вчерашняя красотка с перевязанным коленом.

– Плоходи, Олеся. Вот здесь я и зыву, – деловито пояснил маленький кавалер, делая широкий жест рукой.

– Здр-р-равствуйте, – старательно произнесла приветствие девочка, переступая порог.

Взрослые ей ответили тем же. Мишуткина же мама, кроме того, предположила вслух, что детки пришли поиграть. И ещё она поинтересовалась у маленькой гостьи, не хочет ли та после прогулки попить чайку.

– Зацем цайку, – остановил наивную маму сын. – Сколо обед, и Олеся сядет с нами. Мы вопсе лесыли, цто она у нас будет зыть. Я о такой девоцке давно мецтал.

– Я пр-р-риняла пр-р-редложение, – особо не заморачиваясь, пояснила Татьяне Владимировне дама его сердца.

В прихожей повисла тревожная тишина. Туповатые старшие осмысливали сказанное. Меж тем Мишутка, возраст которого, по всей видимости, приближался к брачному, как истинный рыцарь, помогал Олесе расстегнуть застёжки на сандалиях.

– Но Мишуля, вы же ещё маленькие, – попробовала возразить внуку испытанный боец Людмила Михайловна.

– Да какие насы годы, – резонно заметил тот, справившись с первой застёжкой.

– А…А Олеся у своей мамы разрешения спросила? – попытался поставить процесс на трезвую почву профессор, доктор наук Владимир Арсентьевич Серебряков.

– Я довер-р-ряю Мише, – сказала его избранница.

– Погоди, Мишенька, – нашлась бабушка Лида, – а ты у своего папы спросил?

– У папы? У папы…, – потёр затылок Подлужный-младший.

– Да, у папы? Ты же знаешь, что без него такие вопросы не решаются. Он приедет и скажет: «Эт-то что ещё за новости?!»

– Хм, – принялся ожесточённо чесать за ухом без пяти минут молодой муж.

– Твой же папа не пр-р-ротив? – взглянув на суженого чуть сверху вниз, проронила ну очень молодая особа, сознавая, что их будущее оказывается под вопросом.

– Папу-то я и не сплосил, – покаялся в опрометчивости женишок, в растерянности засунув указательный палец в нос. – Он зе в Москве.

– Ну, вот что, – взяла бразды правления в свои руки Татьяна Владимировна, – сначала мы всё же попьём чай, потом вы поиграете, а затем мы втроём пойдём к маме Олеси и решим некоторые вопросы. Последнее же слово скажет Мишин папа. Так, Михаил?

– Э-хе-хе, – умудрённый первым жизненным опытом, лишь тяжко вздохнул тот.

– А сейчас марш мыть руки! – прекращая разброд и шатания, распорядилась его мама.

Мишин папа не просто находился в Москве. Это была его третья длительная командировка в столицу за неполные два месяца. Они с Холмских занимались вопросами ликвидации Сылкаспецлеса и перезакрепления лесоырьевой базы. И в ходе этой работы Алексей ещё раз убедился, что Андрей Андреевич – человек дела.

Подлужный изнутри ознакомился с бюрократической кухней согласований, без которой невозможно было добиться продвижения пакета документов на стол председателя Правительства СССР Рыжкова Николая Ивановича. С утра до вечера председатель райсовета и Холмских вкупе с профильными сотрудниками МГО «Информбумпром» разъезжали по министерствам и ведомствам, утрясая разногласия. А они постоянно возникали, поскольку инициаторам противостояло могущественное МВД СССР.