Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Стражи подсознания и убеждения сторожа

Сторож умаляет многоликость Стража, стараясь перекрыть одноразовыми убеждениями неистощимость подсознания.

Именно поэтому Стражи не опираются на границу, а творят вокруг её оси землетрясения и свадьбы, ураганы и пение цикад, оргазмы и руины замков, сломанные пальцы и голос виолончели.

Они везде обретают точку опоры, чтобы через мгновение отменить её ради шаровой молнии, вырвавшейся из горла бестии, заляпавшей краской смеющиеся лица дежурных Богов.

Королева Гроза

Тасовать ощущенья, как новые карты,
Пропуская сквозь пальцы игривость «сердец»…
Всё творится в любви из природного фарта,
Когда видишь вблизи, кто – аркан, кто – ловец.
И бросаешься в омут «трефовых» застолий,
Обливая вином откровенных ханжей,
Чтоб смеяться над треском молитв и угольев,
Подсутанно хранящих осколки ножей.
И роняешь себя «забубённо» и дерзко
В чрево двух простыней, словно в глотку кита,
Чтоб дрожать всей душой, как дрожит занавеска
Или женская пряная ведьма-мечта.
И несёшься над бездной «пиковым» драконом,
Обжигая собой козырного «туза»…
Как смешон звон монет на исчадии кона,
Когда имя твоё – Королева Гроза!

Ночь и синие орхидеи

Ночь создаёт женщин, похожих на синие орхидеи – танцующих на грани жизни и смерти, чувственности и равнодушия, откровенности и тайны. Они не ждут победителей и не прикармливают побеждённых. Они раскачивают ось Вселенной, чтобы стряхивать в бездну небытия обиженных умников, строящих на спинах трёх китов пирамиды собственного тщеславия и слабости.

Ночь рождает женщин, похожих на синих бабочек, ускользающих от латинских букв в коллекции признанных чудес. Они поют так тихо, что их слышат вулканы на Венере, и кричат так громко, что зрелый плод вспоминает о рае.

Ночь разрывает себя на атласные лоскутки – женщин, которые не мнутся от ложного стыда и соединяются невидимой цепочкой швов, странными узорами, стеблями и корнями, реками и грунтовыми дорогами, стёртыми ногами и древними храмами с Богами, похожими на людей, и с людьми, обладающими силой Богов.

Как пахнет росами на коже дикий мёд…

Закрой глаза, и мир вокруг вздохнёт
И зазвучит протяжно и дождливо,
А саксофон пропустит пару нот,
Чтоб не хлестать по лицам суетливо.
Закрой глаза, и мир тебе шепнёт,
Как долго ждал в полуночи ответа
И как трещал – в осколки – синий лёд,
Вкушая спелость и влеченье лета.
Закрой глаза, и мир вокруг замрёт,
Чтоб обнимать промокшие колени.
Как пахнет росами на коже дикий мёд!
Как шелестят слова, улыбки, тени…

Сельва

Мох мною пахнет. Или я им?

Вода мною дрожит. Или я ею?

Зверь мною чует. Или я им?

Сельва…

Прячутся в моховых воротниках орхидеи пахучие и гнёзда птиц, наполненные жизнью. Свисают лишайники со старых стволов, пальцами цепко держатся за морщины коры. Падают лианы – верёвками, нитями, волосами моими. Расчёсываю их ветром тягучим, гребнем широким. Текут волосы на плечи.

Сельва…

Глаза зелёные, колдовские, за ресницами скрытые. Папоротниками-крыльями взмахиваю и открываю мир свой зачарованный. Берегами топкими, землёй зыбучей. Водой живой и мёртвой. Мутью и чистотой. Страстью и мерой.

Сельва…

Ноги мои водой залиты. Руки ветвятся – множеством, милостью, серебром и золотом. Подбрасываю в небо две монеты – солнце и луну. Утром кидаю вверх золото, зажимаю в ладони холод серебряный. На закате солнце ложится родинкой между моими грудями и греет всех детёнышей, припавших к материнским соскам. А луна выскакивает в ночь белым попугаем и перекликается с теми, кто ушёл. Вверх и вниз, вниз и вверх.

Сельва…

Запахом терпким расстилаюсь и зову «тень в тени», след скользящий, голос безмолвный, Силу размыкающую. Ухожу криком ночным, просыпаюсь телом мягким, хвостом, по бокам бьющим. Падаю и поднимаюсь, катаюсь и замираю, живу и мерещусь. Смешиваю и раскидываю. ПАХНУ…

Сельва…

ЖЕНЩИНА…

Успей содрогнуться, пока не испили…

Успей содрогнуться, пока не испили,
Не смяли укусом привычный твой мир.
У боли есть танец, в котором решили
Не ждать сладкозвучия ангельских лир.
Над шёлковой кожей – оскал полузверя
Иль всё же ухмылка древнейших Богов.
На новое па соглашаешься, веря,
Что в жилах останется пара глотков.
А кровь пахнет солью и ржавым железом,
Чтоб страсти привлечь и разбить купола.
Забавен бунт плоти, покрытой аскезой,
И рвущего перья с изнанки крыла.
Как странна борьба меж собою и теми,
Кто жадно глядит из тебя же на свет!
Сплетаются розы в нахлынувшей тени,
Как красное платье и чёрный колет.
Успей содрогнуться в горячей истоме,
Чтоб дольше прожить, чем три шага до дна,
Став огненной ведьмой иль демоном, кроме
Души, на которой есть ценник – вина.

Красный потёк на ночном небе

Глава первая

Она ворвалась в его жизнь, словно молния, раскроившая красным потёком ночное небо.

«Да, всё было именно так», – вспоминал он спустя месяц.

Николь…

Её узкое тело, выхваченное светом софита, вспыхнуло в темноте огромной сцены, замерло комком энергии и внезапно размазалось ломкими движениями, чтобы тут же воскреснуть античной статуей, сражающейся с варварством, желанием красоты и пониманием того, что невозможно сохранить неприкосновенным то, что должно жить. Она не следовала классическим канонам и бросала свои движения, словно охапки цветов, набрякшие росой и диковатогустым ароматом. Её танец хлестал правдой – не той прописной истиной, которая сладка каждому, а чем-то искренним и свойственным только Николь. Правда была полынная, вобравшая в себя табуны и народы древности, посмевшие быть Богами, а не слабыми копиями с неудачной матрицы. Николь импровизировала, и поэтому каждое выступление было колдовством, понятным немногим, тем, кто успевал вдохнуть её жар раньше, чем длинная тень смыкалась за обнажённой спиной девушки.

– Николь… – он усмехнулся и поднял с пола разноцветную тунику, которую хозяйка пренебрежительно называла размахайкой. Её утончённость «плавала» в одежде свободно, подобно тюльпану, поставленному в вазу, вызывая у мужчин желание побыстрее определить контуры её «стебля». Но желание оставалось пустым сотрясанием воздуха, ибо взгляд Николь обжигал чересчур ретивых и праздных. За нею закрепилось прозвище – Ведьма из Сен-Кло. Она хохотала над газетными измышлениями и продолжала танцевать. Если не в театре, так в скромном кафе или просто на улице. Но всегда в сумерках, озарённых софитами, скромными настольными лампами, долговязыми фонарями или же звёздами, помнившими её или похожих на неё черноволосых, голубоглазых наследниц Крита.

3
{"b":"836134","o":1}