Пазик поехал дальше, а над городом стали сгущаться сумерки. Их прочертила и сразу погасла падающая звездочка. Ее слишком яркий свет оказался непонятен и чужд этому тусклому миру. Оттого он и проглотил ее.

Сознаюсь: грешен! Вовсе не глаза возбудили поначалу мой пристальный к ней интерес. Мужчин в женщинах привлекают… ну, известно что. А ее глаза я первое время вообще представлял довольно туманно. Даже не знал, какого они цвета. Позор, да и только! Если бы я знал тогда, во что выльется этот мой обычный мужской интерес…

Мое любопытство стремительно росло, и вот однажды я задался целью выяснить, какого же все-таки цвета у нее глаза. И для этого подстроил «случайную» встречу.

«Ага, карие! – Мой любимый цвет!..»

…Вот только вместе с цветом я увидел в них и нечто другое. Очень много всего. И оттого, наверное, мой банальный интерес быстро и незаметно, даже не спросив, а нужно ли мне это, перерос во что-то качественно иное.

Да только не ко двору пришлись все мои интересы. Явно не в таком спутнике жизни она нуждалась. И больше я ее не вижу. Но эти глаза… Они являются ко мне во сне и наяву. Они терзают мою душу. Они сломали мне жизнь. Мыслимо ли их забыть!

Ее глаза – это целая жизнь в рамках нашей общей жизни. Они – часть ее и в то же время – сами по себе. Они – нечто цельное, наполненное, законченное, но при этом бесконечное. Это – отдельная Вселенная в общей Вселенной. Можно не изучать Вселенную, чтобы постичь ее безбрежность, – достаточно заглянуть в ее глаза.

Я неоднократно пытался их описать. Но всякий раз сдавался, понимая, что подходящих слов мне не отыскать. То, что сейчас пишу, – жалкая попытка, отдаленное приближение… Но я не в силах не делать эту бессмысленную работу. Наверное, если б я был художником, то намалевал бы массу картин с изображением этих глаз. А будучи композитором, насочинял бы не меньше мелодий. Увы, такими талантами я обделен, вот и перевожу бумагу. Сколько еще будет таких попыток…

Ее глаза такие живые, они как будто живут своей самостоятельной жизнью. И такие выразительные, что по ним можно сразу, без слов, понять ее настроение. Она может ничего не говорить – все скажут глаза.

А какие они внимательные, от них не ускользнет ни одна мелочь. Глядя в них, сознаешь: перед тобой нечто высшее, неисчерпаемое, непознаваемое…

Эти глаза добрые, хотя сама она не всегда бывает доброй. В них столько понимания и прощения! В жизни она не всегда такая, но раз в ее глазах все это есть, значит, такова ее суть. Она такая, как говорят ее глаза. Просто, видимо, иногда вынуждена надевать маску. Но никакой маской не спрятать этих глаз!

В ее глазах столько ума и спокойной мудрости. Они излучают умиротворенность и какую-то неподдельную истину. При этом они скромны, не кричат о себе, не выставляются напоказ… Но, разглядев их, ты станешь пленником этих глаз. И больше не захочешь свободы.

А как они прелестны, ее глаза! Ими просто невозможно налюбоваться! Какое это счастье – смотреть в них!

Но что больше всего рвет мне душу – в этих самых прекрасных глазах часто, слишком часто, можно видеть боль, тревогу, озабоченность и разочарование. Они, похоже, там основательно прописались. И как же ужасно, что именно разочарования было больше всего в ее глазах, когда она смотрела на меня!

Эти глаза только излучают и ничего не поглощают. Но я мечтаю как о пределе желаний, чтобы они поглотили меня всего, растворили в себе, как в Нирване. Может быть, тогда я и смогу их описать.

Однажды я беспечно шла по дорожке возле парка «Фили» и не слышала предупреждающего сигнала машины. Я только почувствовала, как кто-то сильно дернул меня за руку, оттаскивая в сторону от надвигавшейся на меня опасности. Так я познакомилась с Виктором, который в то время работал охранником в этом парке. Несколько лет назад его боевой пост находился в ресторане в центре столицы.

Вот какую историю, связанную с прежней работой, он мне рассказал. В помещениях, где работал Виктор, всегда было много крыс. Охранник умело боролся с ними. Он наливал в миску водку «Путинка», которая в то время была самой дешевой, и рядом клал кусочек сыра. Крысы оказались настоящими алкоголиками. Они напивались до бесчувствия и отползали, падая вокруг миски. Тогда Виктор убивал их ударами палки.

Как-то накануне Нового года в ресторан приехала комиссия с проверкой санитарного состояния помещений. Виктор только что закончил очередной бой с крысами и победно шел по коридору с целлофановым пакетом в руках, в котором находилось несколько дохлых грызунов.

Увидев шедшую навстречу ему процессию, Виктор решил избавиться от пакета, чтобы его вид не испортил настроения членам комиссии, особенно ее женской части. Он слегка взмахнул рукой, чтобы отбросить пакет подальше к стене, но явно не рассчитал, и пакет упал не на пол, а ударился о стену коридора и рикошетом от нее упал под ноги одной из дам, которая начала отчаянно визжать. Скандал удалось замять, но Виктор тем не менее был переведен на другой объект.

«Влюбленный» Виктор добивался моей благосклонности, но все его усилия привлечь к своей персоне мое внимание были напрасными, о чем я и сообщила ему. Виктор горячо возражал против такой несправедливости. Он подготовил серьезный аргумент, которым хотел сразить меня наповал. Он заявил, что как мужчине ему нет равных. И в доказательство рассказал, что если в родной Инзе в необеспеченные девяностые годы женщины платили ему за удовольствие по сто – сто пятьдесят рублей, то сейчас в Москве дают по три-четыре тысячи. У меня глаза на лоб полезли, однако Виктор не понял почему и спросил: «Разве это много?» Он искренне недоумевал, так как от всей своей широкой души предлагал мне себя совершенно бесплатно, а я от его услуг отказывалась!

Такой вот мне попался неординарный ухажер!

Несколько лет назад вместе с другими авторами я побывала в Италии. Все руководители этого мероприятия прилетели туда со своими женами. Среди них был и Аркадий с Лидой, молодой эффектной блондинкой. Уже в Италии я увидела, что она находится в интересном положении. Я даже посоветовала ей не посещать кладбище, где похоронен Иосиф Бродский. Спустя несколько месяцев после возвращения в Москву я узнала, что Лида родила первенца, поэтому на очередной встрече авторов я поздравила Аркадия с рождением сына. Каково же было мое удивление, когда в ответ на мое поздравление он неожиданно спросил:

– Какого сына?

Меня аж оторопь взяла. Я пояснила:

– Так ведь у Лиды сын родился!

– А-а, – протянул Аркадий, – а то их у меня много.

И он жестом очертил круг, как бы показывая, что у него сыновья повсюду. «Ну и дела», – только и подумала я, так ничего и не поняв.

Прошло два года. Я посещала семинары, на которых друг Аркадия, писатель, драматург и поэт, учил начинающих авторов писательскому мастерству. Уже не помню, какой я задала ему вопрос, но из его ответа неожиданно узнала, что жена Аркадия живет в другом городе и он с ней не разведен, а Лида – его боевая подруга, и обе женщины родили сыновей в один и тот же год с разницей в три месяца. Моему удивлению не было предела. Я своими глазами неоднократно видела фотографию Аркадия на рабочем столе Лиды в офисе издательства. Но только теперь поняла, почему тогда на мой вопрос Аркадий затруднился с ответом: он не мог сориентироваться, кого из сыновей я имела в виду, поздравляя его с рождением ребенка.

А я с тех пор его приятеля недолюбливаю: никто его за язык не тянул.

Во время торжественной встречи в Центральном доме литераторов, посвященной выходу в свет первого номера альманаха «Золотое руно», на которой присутствовали бывший тогда главным редактором альманаха Леонид Подольский, рецензент и писатель Эльмара Фаустова, члены редколлегии и многие авторы альманаха, на сцену поднялся известный поэт, журналист, прозаик и драматург Дмитрий Силкан, который, дав высокую оценку вышедшему альманаху, закончил свое выступление словами: