— Он сделал тебе больно! И он должен за это заплатить своими муками и кровью!

— Ну, я тоже в долгу не остался, — хмыкает Виктор и идёт в свою комнату.

Я за ним, не давая скрыться и не ответить на все мои вопросы. Я сейчас ещё больше за него переживать начала. А вдруг всё лицом не обошлось и у него что-то сломано?

— Виктор… — захожу в его комнату вместе с парнем. Запираю за собой дверь и прищурено рассматриваю его, сканируя на предмет хромоты, перекоса туловища или чему-нибудь подобному. Что-то должно мне указать на перелом костей. — А почему у тебя скованы движения? — смотрю ему прямо в глаза, чтобы не смел мне врать.

Я его сейчас как орешек расколю и выясню, что всё же произошло в том чёртовом клубе.

— В каком смысле? — хмурится в ответ, думая, наверное, что я глупая и не понимаю, что происходит. Но я точно уверена, что у него что-то с рёбрами. Он даже поворачивается аккуратно и без лишних резких движений. Обычно он так себя не ведёт.

— Снимай рубашку! — приказываю ему. — Немедленно!

— Роза…

— Быстро я сказала! — рычу на него. — Иначе я сейчас закричу, и сюда придёт папа. И он-то тебя разденет. До того, в чём мать родила. Тебе решать добровольно мне покажешь ушибы или это сделает папуля. Но если это сделает он, то только моими нотациями ты не обойдёшься.

— Ты много себе позволяешь, цветочек, — недовольно проговаривает, расстёгивая пуговицы рубашки. — Я сделаю это из уважения к тебе, а не из-за шантажа. И всего лишь один раз уступлю. Больше это не повторится.

Ну да, ну да, так я и поверила!

Парень, ты мне власть в руки дал ещё в детстве. Научил собой манипулировать. И ты думаешь, что я после твоих слов резко разучусь? Мечтать не вредно!

— Так я тебе и поверила, — посылаю ему кривую улыбку, наблюдая за тем, как постепенно оголяется его грудь и живот. А затем и спина, когда он стягивает рубашку со своего тела и поворачивается ею ко мне.

— Я так и знала! — восклицаю, увидев красное огромное пятно с правой стороны рёбер. — Это что?! Тоже девушку защищал?

— Да, — кивает. — Говорю же, подрались мы. Ничего такого. Попало по лицу и ребру. Переломов нет. Меня врач осмотрел.

— Врач? В клубе? — уточняю, не веря его словам. Что-то он воду мутит и меня за дуру держит.

— Мы скорую вызвали.

— У нас теперь рентген в скорой есть? — окончательно убеждаюсь, что он мне лжёт и даже не краснеет. Ну, не считая гематомы на правой стороне рёбер. Но она не краснеет, а темнеет.

— Роза, не придирайся к словам! Врач меня осмотрел и точка! Всё хорошо со мной! — не выдерживает моей опеки и того, что я не такая уж и наивная, какой он решил меня выставить.

— Завтра пойдём к врачу вместе, — ставлю его перед фактом. — Ты пока переодевайся, а я за льдом пойду. Надо приложить его к скуле и твоему ребру. Иначе к утру худо будет, — заявляю со знанием дела.

Я на фигурном катании столько себе синяков набила, что и не счесть. И прекрасно знаю, какие последствия бывают у этих разноцветных, казалось бы, безобидных пятен.

Не дожидаясь его ответа, выхожу из комнаты и спешу на кухню за льдом. Там встречаюсь с папой, который вышел на ночной перекус. Перекидываюсь с ним парочкой слов. Получаю с него обещание купить мне новые наушники за то, что буду молчать о том, что папа все котлеты съел. И довольная возвращаюсь к своему инвалиду, вместе с мешочками со льдом. Папу сей факт не смущает. Я часто за ними за кухню являюсь.

— Ложитесь, пациент! — командую, указывая другу на его собственную кровать. — Будем вам ставить огромный укол! Укол правды и обезболивающее.

— Хорошо, госпожа врач, — отзывается Виктор, подыгрывая мне. Беспрекословно выполняет мой приказ, устроившись посередине кровати. Опускаюсь рядом с ним, поставив миску с мешочками на прикроватную губу.

За то время, что я была на кухне, он успел душ принять, потому что от него мылом пахнет. Да и волосы мокрые. И переоделся в свои шорты для сна.

— Это к скуле, — даю ему один из мешочков со льдом, выбрав тот, что поменьше. — А это к ребру, — к нему лёд прислоняю я. — Ты больше в этот клуб не ходи.

— Буду.

— Молчать! — рыкаю на него, опасно и пугающе сощурившись. — Я сказала — не ходи, значит, не ходи! Я ещё хочу увидеть тебя дедушкой старым. А с такими замашками рыцаря-спасителя, боюсь, что и до тридцати не доживёшь. Кто меня потом будет спасать от всех? А?

— Не утрируй, цветочек, — говорит Виктор, придерживая лёд у своей скулы. — Я должен был это сделать.

— Знаешь, что я поняла? — спрашиваю его, и он мотает головой. — То, что клуб — это зло и мне там не нравится. Я туда больше никогда не пойду! Никогда!

Замечаю, как его губы начинают дрожать, сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. И чего он лыбится? Я ему говорю, что клуб зло, а он лыбится. Может, ему и по голове прилетело? По мозгам? И там сотрясение? Поэтому с головой не всё в порядке?

Нам что, завтра весь день в больнице проторчать надо, чтобы осмотреть его? М-да… Никогда не думала, что в восемнадцать стану мамой взрослого парня.

Старость и взросление наступили неожиданно! А я ещё столько всего в этом мире не повидала.

— Так! Время вышло! Иначе переморозим, — заявляю и отбираю у него мешочек. Аккуратно складываю их в миску, в которой их же принесла. — Остался финальный штрих, чтобы не болело, — опускаюсь и быстро целую ему ребро, как это делает мне всегда мама. А я как-никак уже мамочка этого дурака-драчуна-разбойника!

Поцелуй лечит. Проверено с детства!

— Голову подними, — командую и чмокаю его в скулу, после того, как он, странно глядя на меня, делает то, о чём я его прошу. — Вот и всё! — заявляю, хлопнув в ладоши. — Теперь ложись отдыхать! Я утром загляну и ещё мазью намажем.

— У меня ещё здесь ранка, — указывает на бровь, заклеенную пластырем.

Вот же кот хитрющий. Вроде как на вид серьёзный и брутальный парень, а поцелуй в бровку просит, чтобы не болело. И как теперь во всю эту мужественность верить после того, как он перед тобой такой жалостливый и милый?

Закатив глаза, наклоняюсь и быстро целую бровь поверх пластыря. После чего встаю с кровати, довольная тем, что пациент дома. Вылечен и будет отдыхать.

Беру миску и иду к двери, решив тоже спать отправиться. Поздняя ночь, как-никак. Пора бы уже. У меня, на минуточку, режим, и только из-за этого дурака его нарушаю.

— Цветочек, а здесь? — кидает мне в спину пациент, и я со вздохом оборачиваюсь к нему. Мигом шокировано застываю, увидев, какую ранку он мне ещё предлагает своим поцелуем залечить.

— Я не буду тебя целовать в губы! И плевать, что это уголок! Это губы! — восклицаю, шокированная тем, что он вообще эту тему завёл.

— Тогда она будет болеть, и я всю ночь уснуть не смогу, — расстраивается, жалостливо вздохнув и отводя глаза в сторону. Строит из себя бедного и несчастного. Хотя ещё полчаса назад бодрый из клуба вернулся, где рыцарем был.

— Виктор, не играй со мной! — сощуриваюсь. У меня скоро так морщинки появятся.

— Наверное, ещё и кровоточить будет, — вздох повторяется.

— Иди в баню!

— Опухнет… — продолжает он.

— Ладно! — сдаюсь и, подойдя, как только можно быстро целую его в уголок губ. — Доволен? — спрашиваю и отхожу от него.

— Нет! — мотает головой, вновь поймав у самой двери. — Ты только больнее сделала! Надо нежнее! И аккуратнее. Словно лепесточек Розы к моим губам. Понимаешь?

— О боже! И когда ты таким неженкой стал? — вздыхаю и вернувшись, ставлю миску обратно на тумбу. Залезаю на кровать и, нагнувшись, целую уголок его губ. Точно так, как он просил. Еле касаясь. Нежно и аккуратно прохожусь пухлыми губами по его ране, чувствуя даже привкус крови. Издаю характерный для поцелуя звук и заканчиваю «лечение».

Отстраняюсь и выжидающе смотрю на него. Если он сейчас скажет, что опять не то — пошлю и пусть спит с болью в губе! Или пусть своего Эльдарчика зовёт и тот его хоть перецелует! Но… наутро оба будут мертвы. Папа их прикончит. Но ничего! Главное, чтобы не опухла, не кровоточила и не болела губа.