Еще одной проблемой являлось то, что поглотить магию человеческой души можно лишь в Агартании. В Отании это сделать невозможно. Сами земли защищали людишек. Даже сильнейший Пожиратель душ не мог высосать ни капли чужого эфира в Низшем мире, поглощая его в свое Пла́до. Поэтому Жнецам приходилось забирать спешно отобранных кандидатов и поднимать их в мир Агартании.

Правитель Воландрия стоял возле стола, упираясь руками в ребристую поверхность, опустив смоляную голову. Тонкие проволочки угольных кудрей падали на бронзовый лоб, скрывая желтые, точно полуденный Орияр, глаза. Его черные крылья обмякшими лепестками упали на серый гранитный пол, по которому ползло огромное изображение серебряного крылатого змея – Аустмадха́ра. В каждом дворце Агартании есть изображение этого величественного ящера. По преданиям, именно от них брала исток современной магии.

– Мой миран, – склонился в низком поклоне Агнар, ловя блаженный холод тронного зала каждой клеточкой своего тела.

Отюрмир поднял хищное лицо, будто состоящее из сплошных острых углов. В глубине янтарных глаз плескалась лютая ярость. Агнар хорошо знал своего повелителя, читая его эмоции по самым незначительным изменениям, даже по углубившимся заломам возле губ, и точно знал, что миран Воландрия сейчас в гневе.

– Дошли ли до тебя последние новости, Орм? – вопреки бушующим в нем эмоциям, спокойно спросил главный представитель династии Санда́р.

– Нет, мой миран. В Эсфиронтии не было гонцов из столицы уже пару седмиц.

– Проклятый Глоди взял в плен мою сестру и ее дочь, Агнар, – с непонятной усмешкой на тонких губах, произнес правитель Воландрия. – Представляешь?

Он хрипло рассмеялся. Стоявший с другой стороны стола Жнец сжал кулак. На крылатую племянницу Отюрмира, покоряющую многих мужчин мирантола своей волнующей красотой, у Агнара имелись далекоидущие планы. Как и у самой Тра́нии, с удовольствием принимающей знаки внимания главного Жнеца Воландрия. Как могли их захватить в плен? Они же не покидали столицу.

– Прямо из сердца голубого города! Из-под носа нашей непревзойденной стражи! Можешь в это поверить? – продолжал странно посмеиваться Отюрмир, но его лицо резко исказилось, и он в бешенстве приподнял неприподъемный стол, несколько раз от души ударив им гранитный пол, так что по нему зазмеились уродливые трещины. – Хронов Глоди украл мою сестру!! Украл Транию! Едва ли не на моих глазах!!

Часть изображения страшной пасти Аустмадхара откололась. С грохотом опустив стол, миран шумно дышал, сверкая блестящими глазами. Заметив кусок гранита, он с силой пнул его и крайне отчаянным движением запустил пальцы в свои смоляные волосы, сжав тяжелые кудри. Отюрмир всегда отличался сдержанностью, и этот неконтролируемый приступ бешенства правителя даже остудил собственный гнев Агнара. Он знал, насколько миран близок со своей старшей сестрой. Она являлась его главной советницей, оплотом и опорой, хоть и не входила в Совет Света.

– Он требует вывести мои войска из О́ринда, Тува́за и Прили́ты… – после недолгого молчания, безжизненно проговорил Отюрмир, вновь уперевшись ладонями о стол. – Он не вернет их мне… Оли́ния и Трания станут его личными марионеточными нитками, за которые Глоди теперь будет дергать, чтобы управлять мной.

– Вы уже созывали Совет, мой миран? – искренне надеясь на положительный ответ, спросил Агнар.

Прежде чем ответить, Отюрмир посмотрел в витраж прозрачной стены, что состоял из всех оттенков золота. Он невидящим взором скользил по гладкому горизонту спаянных неба и земли.

– Нет, – коротко бросил миран Воландрия, отрываясь от созерцания и твердо посмотрев на своего Жнеца. – Я говорил только с Це́рером.

Рваный выдох вылетел из груди Агнара, железом священного страха заковав ее так, что не сразу удалось вновь наполнить легкие воздухом. Церера избегали не просто так. Он имел странное и пугающее проявление магии, пробуждая нечто темное и незримое. То, что могло долго преследовать в ночи, а после безжалостно разорвать, накрыв тенями. Никто не понимал, чем владеет Церер и какие силы призывает. Но помимо дружбы с детьми мрака, он видел и чувствовал, что происходит со звездами и планетами. Слушал их шепот и видел недоступное даже для самого острого зрения, которое имели Пожиратели душ.

Церер вот уже несколько сотен лет жил отшельником, в глубине каменной долины, в сырой пещере. Он не выносил энергии жизни рядом с собой. Говорят, этот древний агартанец не всегда был такой. Таким его сделала потеря связанного с ним даровика.

Ритуал пробуждения магии агартанцев проводится рано, в течении первого года жизни. Для этого необходим первенец людей. Всегда, в момент рождения дитя в Агартании, в Отании тоже появляется на свет первый ребенок человеческой женщины. Этому ребенку предназначено стать связанным даровиком Хозяина. Священное правило нерушимо. Люди добровольно отдают своих первенцев Посланникам богов, зная, что их будет ждать лучшая жизнь в великой Агартании. Это была… лишь отчасти правда. Человеческая душа являлась мощным катализатором пробуждения магии. Во время ритуала, агартанское дитя выстраивало мост с людским первенцем, привязывая его суть и энергию к себе. Изначально считалось, что уровень пробужденной магии зависел лишь от Хозяина. Однако, как выяснилось значительно позднее, это являлось серьезным заблуждением. Магическая мощь зависела от силы двух душ. Чем сильнее энергия человеческого дитя, тем велика вероятность углубления изначального резервуара агартанца. И тем выше вероятность того, что даровик переживет ритуал.

Да, в Агартании жили люди. Хозяева любили своих даровиков. Они искренне привязывались к ним, зачастую становясь с ними ближе, чем с кровными родственниками. И живя значительно дольше, агартанцы неизменно теряли их, порой не в силах преодолеть горе утраты. Бессмертная привязанная душа продолжала сопровождать до конца дней Хозяина, в конце концов, с годами сливаясь в единое целое. С агартанцем оставалась энергия, но самое близкое создание исчезало навсегда. С Церером произошло именно это. Его даровик умер, и он покинул мир вслед за ним, скрывшись в долине. Именно благодаря душе связанного с ним человека, Церер обрел столь уникальное направление своей магии. Говорят, его даровик имел редчайшие способности, проявляющиеся даже в слабом человеческом теле. Ему под силу было слышать мертвых.

Поэтому Церера избегали. Он не любил, когда его тревожили, и мог убить, не приложив для этого и малейшего усилия. За него грязную работу выполняли те, кого остальные даже не видели. Оттого Жнец пришел в ужас, что миран совершил столь опрометчивую глупость, рискуя оставить мирантол без правителя.

Успокаивало одно, Отюрмир находился в добром здравии, значит, то, за чем он ходил к отшельнику, миран получил.

– Нам нужен человек с глубокой тьмой, Агнар, – сквозь зубы выдавливал каждое слово Отюрмир, до побеления сжимая кулаки на рельефной карте. – Ты найдешь мне его и приведешь. Я сотру с лица Огатона Глоди и его Рунфаст. Он перешел черту, похитив Олинию и Транию, и заплатит за это.

Агнар и рад бы был привести такого человека, но до ослабления барьера между мирами нужно ждать почти год.

– Как, мой миран? Преграда позволит пройти мне не раньше, чем через десять месяцев, – раздраженно расправил и сложил Жнец свои светлые крылья.

Отюрмир мрачно ухмыльнулся.

– А вот тут ты ошибаешься. Церер помог мне разрешить эту проблему. Через полтора месяца планеты сойдутся в парад. Такое случается раз в тысячу лет. Они стянут магнитный барьер в одно место, ослабив преграду на противоположном полюсе Огатона. Она не исчезнет, но ты сможешь пройти сквозь нее. И у тебя будет ровно пять седмиц на поиски человека с необходимой глубиной мира. Жнеца лучше тебя не сыскать ни в одном мирантоле. Ни один миран не знает об открытии барьера и не пошлет своих Жнецов. А значит, у тебя не будет конкурентов. Ни соперники, ни нехватка времени в этот раз не станут помехой. А значит, наши шансы невероятно высоки. Ты найдешь мне нужный мир. Я отдам Глоди и Оринду, и Туваз, и Прилит, и всё, что он попросит. Я сыграю по его правилам. Но он об этом пожалеет.