В комнате и правда была лужа. Даже не лужа, а скорее небольшое озеро, медленно разливающееся по полу. Кике лежал на безопасном расстоянии, положив морду между лап. Золотистый ретривер, успевший вымахать до размеров взрослого пса, но ещё по-щенячьи толстолапый. Увидев Костю, он радостно осклабился и замахал хвостом, но тут же сник от сердитого окрика.

– Плохой Кике! Плохая собака!

Ретривер поджал уши и, виновато пригибаясь, потрусил вниз по лестнице. Костя же отправился в ванную за тряпкой и ведром.

Минут за пятнадцать удалось осушить озеро, стереть следы его разлива, только вот мочой всё ещё несло. Костя распахнул окно настежь и задумчиво взглянул на оконную решётку. Ткнул пальцем в один из толстых металлических прутьев. «Сальвадес». Да, со стороны, возможно, так и выглядело, но отцу было видней.

Костя отвернулся от окна и обвёл глазами комнату. Задержал взгляд на плакате с ослепительно красным Ducati 916 – лучшим мотоциклом в мире – и брезгливо покосился в сторону зеркала.

Обрати Мария хоть какое-то внимание, прояви малейшую симпатию, и Костя наверняка бы изменил мнение о своей внешности в лучшую сторону. Но пока собственное отражение категорически не нравилось. Ни светлые курчавые, вечно непослушные волосы, из-за которых голова походила на одуванчик. Ни голубые коровьи глаза. Ни по-детски гладкое лицо, на котором вместо нормальной щетины едва пробивался жалкий пушок. И это в четырнадцать лет!

– Мам! – спускаясь по лестнице, Костя жадно втянул ноздрями аромат свежей выпечки. – Кике должен жить во дворе. Он уже большой.

– Большой, но не взрослый. – Мама выглянула из кухни, держа прихватками противень с пирогом.

– Ну хорошо. Он… он – подросток.

– Ты тоже. Но живёшь в доме.

– Очень смешно, – хмуро согласился Костя. – Ну а зачем тогда отец купил суперконуру?

– Сынок, твой папа – генератор идей, это тебе хорошо известно. Вот, например, из новенького. – Она тряхнула противнем. – Пироги, конкурсный отбор. Моя задача – испечь пять вариантов с разными начинками, из которых два вида войдут в меню. Как будто мы открываем кафе со дня на день. И это при том, что ещё даже не определились с местом.

– Конкурс пирогов? – Костя покосился на противень. – Чур, я в жюри. Буду отбирать.

– Будешь печь, – урезонила мама. – Это наш семейный рецепт, а значит, ты должен его знать.

– Мам, ну я ж не девчонка!

– Нет, ты – семья. Ай, Кике! – она споткнулась о крутящегося под ногами пса. – Брысь!

Ретривер послушно побрёл к двери, но едва мама отвернулась, как тут же пошёл обратно – поближе к пирогу.

– А ещё он в моей комнате налил, – пожаловался Костя.

– Ну это вина не пса, – мама упёрлась руками в бока, – а того, кто обещал с ним погулять сразу после уроков. А пришёл на час позже.

В свои четырнадцать Костя уже успел перерасти маму почти на целую голову, однако сейчас под строгим взглядом, направленным снизу вверх, съёжился, ссутулился и пробормотал:

– Щас погуляю.

– И не тяни. Донья Роза сказала, будет гроза, а её прогнозы точней, чем у синоптиков. Наверно из-за артрита.

– Не будет никакой грозы, – фыркнул Костя уже в коридоре, застёгивая на Кике ошейник. – Солнце светит, а у доньи Розы не все дома.

Во дворе у пса имелся личный вольер. Огороженный сетчатым забором, с мягким зелёным газоном и конурой, похожей на миниатюрный дом. Каркас из строганного бруса, стены из первосортной вагонки, черепичная крыша, просторное крыльцо.

Именно так около месяца назад отец нахваливал купленную конуру, прежде чем решился назвать маме астрономическую стоимость. Потом передумал, перерешил, и с тех пор ретривер крутился в доме, а супержилище пустовало. Но отцу было видней, а Кике опасливо обходил конуру стороной, будто подозревал в недобрых намерениях. Даже фиолетовую косточку, заманчиво лежащую на крыльце, пёс считал, кажется, чем-то вроде приманки в капкане.

– Так, Кике. Хватит дурить, – Костя решительно нахмурился. – Дуй в свою виллу.

Но заманить собаку в конуру оказалось невозможно. Костя приказывал, просил, уговаривал, махал перед мордой ретривера резиновой косточкой и кулаком, а потом сбегал в дом и вернулся с куском пирога. Но даже это не помогло – Кике не двигался с места и только переминался с лапы на лапу. А когда Костя схватил пса за ошейник и попытался затащить внутрь силой, тот вспахал газон всеми четырьмя лапами, но всё же вывернулся и отбежал на безопасное расстояние. В итоге пришлось показать пример и залезть в конуру самому.

– Вот, видишь. Совсем не страшно. – Костя высунул голову. – Ко мне, Кике.

Ретривер в ответ трижды гавкнул и отвернулся – похоже, слушаться человека, сидящего в собачьей конуре, пёс считал ниже своего достоинства.

– Балбес, – буркнул Костя, на четвереньках выбираясь наружу.

– Буэнос диас, – скрипнул старческий голос.

От неожиданности Костя вздрогнул и ударился спиной. Поднимаясь на ноги, поздоровался в ответ:

– Буэнос диас, донья Роза.

Старушка-соседка, подслеповато щурясь, выглядывала из-за угла живой изгороди, лукавая улыбка играла на смуглом, морщинистом лице.

– Тормента, – донья Роза ткнула пальцем в небо.

Тормента. Гроза.

Костя снисходительно хмыкнул в ответ, но, глянув вверх, удивлённо поднял брови. На голубом безоблачном небе чернильными пятнами разливались невесть откуда взявшиеся тучи. Густые, грозные. Вдали, за спиной старушки сверкнула молния, а через несколько секунд раскатисто прогремел гром. Донья Роза вздрогнула и засеменила в дом, а Кике испуганно вякнул и юркнул в суперконуру. Только Костя остался стоять на месте.

«Кто увидел молнию, готов к удару грома», – вспомнилось ему, и по спине пробежали мурашки.

Испания, Малага / 24 декабря 1994 года

Стрелки старинных напольных часов напряжённо застыли без одной минуты пять, могучий маятник за стеклянной дверцей мерно ходил туда-сюда.

– Щас, щас.

Отец возбуждённо поправил очки, смахнул со строгого лакированного корпуса невидимую пылинку, и в этот момент часы начали бить. Яростно, хрипло, оглушительно. Мама отпрянула назад, а может, её отбросило звуковой волной. Костя устоял на месте, только скривился, Кике жалобно взвыл.

– Внушает, да? – восхищённо поинтересовался отец, когда часы наконец стихли. – Настоящий антиквариат! Как вам? А, Маринка? Константин, как тебе?

Костя понимающе переглянулся с мамой и осторожно кивнул:

– Внушает.

– А это, Игорь? – Мама с опаской глянула на большую картонную коробку. – Ещё один сюрприз?

– А, это? Сейф.

– Сейф? Зачем нам?

– А затем, сын, что деньги хранят в сейфе.

– Хочешь сказать, что после этого, – мама указала на громоздкие часы, – у нас ещё остались деньги?

– И не только деньги, – воодушевлённо продолжал отец. – Каждый из нас положит в сейф одну вещь, которую считает самой ценной.

– Самой ценной? – Костя пожал плечами. – Даже не знаю.

– Зато я знаю, – заявила мама.

Она решительно вышла из гостиной, а отец тем временем принялся распаковывать сейф. Нетерпеливо, жадно разодрал коробку, словно ребёнок – упаковку с подарком, повернулся и, указывая на массивный металлический куб, похвастал:

– Огнеупорный, электронный, высшая степень защиты. А как считаешь, – он доверительно понизил голос, – маме понравились часы?

– Думаю, она в восторге.

Костя никогда точно не знал, действительно ли отец не замечает иронии и не слышит критики или же просто умело притворяется. С одной стороны, если бы Игорь Доров в самом деле не чувствовал собеседника, то вряд ли бы стал успешным московским, а теперь ещё и испанским бизнесменом. С другой – если притворялся, то выходило очень убедительно. Вот и сейчас отец лишь неопределённо глянул на сына, а потом подошёл к ярко наряженной ёлке и принялся крутить пальцами стеклянную фигурку поросёнка. В красном колпаке и с надписью «Feliz Navidad!» на розовом пузе.