ящее удовольствие самому художнику, произвело еще большее впечатление.

Смычки. В Штуттгарте в Liederhalle мы вместе с Мартой Аргерих исполняем сонату Шумана и уже дошли

до финала. Внезапно замечаю, что волосы смычка буквально усыпали гриф. Первое впечатление, будто они

все вывалились. Тут обнаружилось, что смычок - к тому же Hill, недавно купленный в Лондоне за немалые

деньги и еще не застрахованный — просто сломался. Романтичность исполняемой музыки не помешала

трезво осознать потерю.

А вот и еще:

— Скрипящий пол. Где именно?

— Софит ослепляюще светит в глаза. Во время репетиции он был где-то в другом месте.

— Стул партнера, регулярно издающий скрежет. Неужели публика ничего не слышит?

— Шум за сценой. Почему никто не следит за порядком!

— Проезжающие поезда, метро, трамваи. Что было построено раньше — Карнеги-Холл или громыхающая

под ним линия экспресса JFK-57 Street? Исключение? Скорее, правило. Скорая помощь, пожарные машины

(и не только в Нью-Йорке) сопровождают мир музыки. Не забыть многоэтажные автостоянки около залов и

студий звукозаписи. Правда, кого это, кроме музыкантов, волнует.

— Оператор телекамеры, он мельтешит перед глазами в поисках особо выигрышного кадра и не всегда

заботится о том, чтобы избежать прямого физического соприкосновения с исполнителем. У изобретателей

объективов и объективами управляющих —

121

свои приоритеты. Их техника обладает невероятной остротой зрения. К сожалению, не слухом. Продолжим

«список»:

— Слишком высокий или слишком низкий нотный пульт, родной брат слишком высокой или слишком

низкой табуретки пианиста.

— Перелистыватели нот, которые регулярно переворачивают страницы партитуры раньше или позже

положенного. Сколько раз говорилось устроителям: нужен кто-то, кто умеет читать ноты!

— Очаровательные детишки, посаженные заботливыми родителями в первый ряд и неутомимо отбивающие

ножками какой-то алеаторический такт.

— Запоздавшие слушатели, медленно отходящие от стресса. А также те, которым во время последних

аккордов важнее всего без очереди получить пальто в гардеробе.

Нет, поистине: сцена — одно из неуютнейших мест на свете. Кто не верит мне на слово, пусть проверит на

практике.

Пацифизм, юмор и музыка

Путешествие из Мюнхена в Испанию началось с досадной неожиданности. Вскоре после того, как самолет

набрал высоту и нам принесли обед, послышался шум — какой-то странный свист. Самолет трясло, лица

стюардесс и стюардов выражали панический страх, как они ни старались его скрыть. Они носились по

проходам, собирая бутылки и подносы. Пассажиров попросили подготовиться к посадке. Зажглись

таблички: «Не курить».

Примерно через двадцать минут испуганные пассажиры увидели под ногами цюрихский аэропорт Клотен.

Напряженное молчание. Из кабины пилота никакой дополнительной информации не поступало. Вид

приближающейся посадочной полосы с пожарными и санитарными машинами принес некоторое

облегчение, но все еще никто не имел представления о том, что было причиной вынужденной посадки. Это

стало известно лишь позже. Самолет терял топливо; вытекая, оно могло по-123

пасть на какую-нибудь горячую поверхность, — видимо, такая опасность была велика. Сутки пришлось

ждать, прежде чем можно было лететь дальше в Мадрид.

Наша программа заканчивалась «на бис» специальным номером. «Фердинанд», произведение английского

композитора Алена Риду для скрипки и чтеца, сопровождал нас во многих странах. Актерский талант Елены

и ее способности к языкам оказывались незаменимы. Успех сочинению был обеспечен на немецком, французском, итальянском и даже на родном ему английском.

Только не в Испании. Герой истории Фердинанд был юным миролюбивым бычком, предпочитавшим битвам

цветы. Он был, так сказать, пацифистом. То, что во всем мире казалось трогательным или даже забавным, иные испанские слушатели сочли едва ли не оскорблением традиции корриды. Некоторые поклонники

музыки (или боя быков?) с возгласами возмущения покинули зал. Они решили, что мы просто над ними

насмехаемся. Догадались мы об этом лишь после того, как несколько раз услышали с треском хлопнувшие

двери зала. Конечно, большинство публики вопреки всему высоко оценило наш «бис». Пацифизм, юмор и

музыка, — что может доставить людям большую радость и успешнее способствовать преодолению нацио-нальных различий?

В другой раз на гастролях в Испании с Камерным оркестром Европы не меня позабавила публика, а я — и

публику, и моих коллег. В антракте музыканты дали мне бумажную карнавальную ма-124

ску в стиле рококо, которую они в тот день отыскали в одном из магазинов игрушек. Им пришло в голову, что я мог бы, таким образом замаскированный, дирижировать последним произведением концерта, забавным «Moz-Art a la Haydn» Альфреда Шнитке. Согласно партитуре, исполнение начинается в полной

темноте, и только в определенный момент напряжение в первый раз достигает высшей точки, разрешаясь

аккордом при полном освещении.

Дав себя уговорить, и никого об этом не предупредив, я вышел на сцену, в полной темноте натянул маску и

стал ждать. Под маской мне было легко скрыть радость, испытанную мною, когда я увидел, что музыканты

от смеха едва могли удержать инструменты. Слушатели, к которым я стоял спиной, поначалу ничего не

заметили, - только когда я повернулся на поклоны, они стали хохотать.

Тогда, в 1988 году, этим происшествием завершилось первое турне Камерного оркестра Европы, во время

которого я сыграл все концерты Моцарта. Совместная работа с музыкантами, в то время еще совсем юными, была для меня одной из самых больших радостей. Позднее я не раз испытывал счастливое чувство единения

с ними.

На предпоследнем концерте в Мадриде присутствовал и Владимир Спиваков, мой сокурсник по Московской

консерватории, — вместе со своим оркестром, носившим гордое имя — «Виртуозы Москвы». Когда-то

судьба сталкивала нас на международных конкурсах и, казалось, многим нравилось подливать масла в огонь

предполагаемого соперни-

125

чества. Ныне все это в прошлом. Приветствия, поздравления, — все, что полагается при таких обстоятельствах... Назавтра маэстро выразил свое одобрение директору оркестра Джун Мегеннис, сказав ей:

«Очень хороший коллектив, но он мог бы играть гораздо лучше». Наверное, Володя имел в виду:

«виртуознее»?

Картинки с выставки

Чему только — помимо самого инструмента — не находится место в скрипичном футляре: смычки, струны, мостики, карандаши, ластики, очки, талисманы, фотографии...

Я и сам с детства привык хранить в футляре изображения, имеющие для меня особое значение. Портреты

Вэн Клайберна и Жака Бреля, идолов моей юности, фотографии любимых, на чью благосклонность я

рассчитывал. Юмористические открытки (одна с изображением «Св. Интонация»), или фотографии моих

дочерей Айлики и Жижи, — согревали мне сердце. Лика как-то прислала мне открытку грустной обезьянки, вопрошающей: «Пап, ты где?». А фотографии весело смеющейся Жижи, которые все еще занимают

почетное место за смычками, постоянно напоминают о том, чего мне на чужбине недостает.

Так сопровождают нас, музыкантов, те, кто нам дорог, а также пейзажи и символы, сросшиеся с нашей

душой.

127

Между тем, Лика уже выросла и собирается стать актрисой. Это, собственно, и послужило поводом мне и

Александре отправиться с нею на театральный фестиваль в Авиньоне. Хотелось как-то передать юным

дамам восхищение, вызванное во мне постановками Théâtre du Soleil, Арианы Мнушкин и самому увидеть

новые спектакли.

Один вечер все же остался незанятым, и мы, потянувшись к родной речи, собрались на спектакль