время, как вы спите, как вы беседуете, как вы слушаете музыку или сидите в ресторане, рядом с вами
кружится комар? Или, возможно, даже уже пытается впиться жалом в кожу? Так и слышится:
«Разумеется,— говорите вы, — пытаюсь прихлопнуть его или хотя бы отмахнуться».
Техники противостояния различны. Альтернативное решение таково: вы не мешаете его агрессивным
действиям. Попасть удается не часто, комариха (как известно, кусают лишь представитель-115
ницы прекрасного пола) совсем не глупа; Cosi fan tutte*. Успех следовало бы изучить и зафиксировать в
процентах каким-нибудь немецким или американским институтам статистики. Может быть, дело даже
дошло бы до занесения в Книгу Гиннеса — с последующим ежегодным уточнением, что вполне
соответствовало бы серьезности самого предприятия. У меня не хватает слов, чтобы выразить свое
удовлетворение по поводу возникновения кровавого пятна.
На второй вопрос ответ, вероятно, труднее.
Что делать, ощущая того же комара на лбу, в то время, как стоишь на всеобщем обозрении и играешь
длинный, лишенный пауз финал концерта Баха? Вот именно! То же самое оставалось и мне. Посвящая себя
музыке, я истекал кровью, атакованный маленькой вампиршей. Времени у нее было более, чем достаточно
— Бах со своими бесконечными шестнадцатыми предоставил ей великолепную возможность высосать из
меня, сколько ей хотелось. Слава Богу, ее возможности были ограничены. Оргия в качестве ужина для
протагонистки, зудящий укус для солиста. Публика, надеюсь, ничего не видела. The show must go on.** Вопреки всему, мы должны оставаться мастерами своего дела.
Продолжим вопросы. Как вы думаете, что говорит дирижер солисту или солист дирижеру, когда они крепко
пожимают друг другу руки, закончив выступление? Вы полагаете, нечто вроде: «Боль-
* Так поступают все (шпал.)
** Зрелище должно продолжаться (англ.)
116
шое спасибо», или (уважительно) «Вы были великолепны!»
А как вам понравится следующее:
«Видал, как у меня здорово получилось?» или:
«Слава Богу, справились».
Вот избранное из услышанного:
«...почему гобоист вступил так поздно, я ведь ему говорил еще на репетиции...»
«Sorry... Простите, я в конце поспешил...»
«Ничего было, но каденция мне все равно не нравится».
«Невозможная публика: так шумно и этот кашель!..»
«Рояль расстроен и зал ужасный!»
А можно ли представить, что это рукопожатие означает просто:
«Добрый вечер!» или: «Напомните еще раз, как вас зовут? Я снова позабыл».
«...приятно было познакомиться, к сожалению, я не говорю по-французски».
«Разве это не лучший концерт всего турне (сезона, жизни)?»
Есть варианты для исполнителей самоотверженных и самовлюбленных; и как часто встречаются ситуации, в
которых приведенные слова соответствуют обстоятельствам, игре, уровню исполнения.
Прежде чем покинуть подмостки, вспоминается всякое, что случалось пережить на авансцене (Евгений
Мравинский сравнивал ее с гильотиной). К примеру, в Вашингтоне. В программе стоял концерт Бетховена.
Путешествуя по Америке, я хоть и играл его с Английским камерным оркестром уже в
117
десятый раз, волнение по-прежнему не покидало. Бетховен все же, концерт концертов. Дирижер сэр Чарльз
Макеррас с его консервативной манерой не вызывал у меня большого восторга. О вдохновении следовало
заботиться самостоятельно, находясь как бы на самообслуживании. Закрыв глаза, в надежде на то, что муза
посетит меня в темноте, я несколько секунд пребывал вне времени. Но вскоре мой взгляд скользнул поверх
пульта и наткнулся на... собаку в первом ряду партера! В ужасе я попытался сосредоточиться на нотах. Кто
знает, что еще может произойти. Откуда мне было в тот момент, посреди исполнения, знать, что в Кеннеди-центре есть места для слепых?
Следующий эпизод — тоже из разряда мелочей — разыгрался в Риме, во время выхода на аплодисменты.
Внезапно я увидел, что мужчина в первом ряду держит плакат: «Lai dzîvo brîva Latvia» — «Да здравствует
свободная Латвия». Здесь что, демонстрация? Меня хотят втянуть в политику? Или рядом с собором св.
Петра, вдали от родины, живет преемник латышского президента? Странные мысли проносились в голове.
Но главное: какое все это имело отношение к Альбану Бергу? Нет, невзирая на всю симпатию к свободной
Латвии (моя родина получила статус независимого государства лишь спустя несколько лет), я не испытывал
в тот момент ни малейшего патриотизма.
Если забыть о собаках и демонстрациях, речь идет чаще всего о привычных происшествиях:
— фрачный пояс сваливается на глазах у публики;
— рвутся струны. Что делать? Наверняка вам слу-
118
чалось это видеть и некоторые думали: «Бедняга, вот не повезло». Но и: «Ну, он видно не очень-то готовился к концерту. А цены на билеты, между прочим, не маленькие!» Тот, с кем произошла авария, в этот
момент лихорадочно соображает: «Может быть, удастся дотянуть до конца? Часто ли мне будет нужна эта
струна?» Паганини-то доигрывал собственные сочинения, и кто знает, как он там выкручивался!
«Попробовать одолжить у концертмейстера его скрипку? Что у него за инструмент? И даст ли?» Известны
случаи, когда солист в аналогичной ситуации получал от концертмейстера отказ.
Но и получив другой инструмент, вы бываете как правило поражены звучанием: «Боже, я не могу извлечь
ни одного нормального звука отсюда! Как только играют на этом ящике? Подбородник ужасный и давит к
тому же немилосердно. Скрипка не настроена. Что теперь?»
В лучшем случае публика вне себя от восторга. «Смотри, он и на чужом инструменте может играть». Случай
в Танглвуде с японкой Мидори, у которой на одном концерте лопнули сразу две струны, облетел всю
мировую прессу и даже послужил ей дополнительной рекламой. У экзальтированно играющего Миши
Майского однажды порвались три струны. Зато после концерта, во время ужина этот вечно повторяющийся
вопрос: «Вы были готовы к чему-то подобному? Заранее готовите запасные струны, смычок?» Должен, к
сожалению, разочаровать. Хотя Миша нынче и выходит на сцену с аккордом струн, как бы говоря:
«Посмотрим, кто кого сегодня — я их или они меня...». На самом деле чувст-119
вуешь себя как бы зажатым автоматической дверью. Или же: осколки стакана на полу, содержимое на
брюках. (И то и другое лично и неоднократно испробовано.) Короче говоря, ситуация аварийная.
Еще хуже, если играешь не с оркестром, а соло или с одним партнером. Тут на поддержку рассчитывать не
приходится. Пианист, услышав дребезжание порванной струны, делает кислое лицо и хладнокровно
продолжает играть. А ведь катастрофа происходит без малейшей вины со стороны исполнителя. Для
скрипача в такой ситуации прощание с публикой — пусть и на пять минут — неизбежно. В Берлинской
филармонии мы с Андреем как-то исполняли сонату Шостаковича. Во время одного громкого пассажа у
меня лопнула струна. Наутро в газете я нашел следующее: «Партнеры испытывали взаимные трудности в
установлении контакта друг с другом. В середине исполнения один из них вынужден был покинуть сцену, второй последовал за ним. Моя соседка заметила: будем надеяться, они не подерутся». Музыкальные
критики все-таки добросердечные люди.
Но истории о лопнувших струнах — это лишь один пункт в перечне возможных сценических несчастий.
Инструменты всегда в опасности. Правда, не каждая аварийная ситуация непременно заканчивается плохо.
Воспоминание детства: Святослав Рихтер играл в Риге три последние сонаты Бетховена. В середине
исполнения у рояля отвалились педали. Вызванный настройщик улегся под Steinway как механик под
автомобиль, после чего Рихтер сыграл все с начала. Повторение, доставившее насто-120
