Сколько раз еще вызовут? В Германии — больше. В Англии, Японии, Америке — меньше. В любом случае
— соответственно не уровню исполнения, а... традиции! В Голландии, например, подчас самое серое
представление приветствуется залом стоя — standing ovation — «аплодисменты, переходящие в авиацию»
(«Принцесса Турандот» в Вахтанговском...). Великодушная публика. Великодушные традиции.
21:03. В артистической. Жажда. Не Артур ли Шнабель говорил, что «концерты существуют, чтобы хотелось
пить?» Две бутылки воды (в крупных музыкальных центрах их не допросишься) помогают мало. Жажда все
еще мучит. Срочно меняется
98
пропотевшая рубашка. Охотники за автографами уже на подходе.
Дверь открывается. Толпа рвет и мечет. Бесчисленные рукопожатия (нежные, сильные, болезненные, - руки
аморфные, как медуза, трепещущие, как у девственницы, дергающие, как у боксера, - у кого мытые, у кого
надушенные, у кого ни то ни другое). Орудие пытки — блиц фотоаппаратов. «Сап I take a picture?» «With
you now», «Here please», «Once more»*, «Еще много, много раз...»
21:35. Симфония передается через громкоговоритель. Трансляция звучит, как хороший (или заезженный) компакт-диск. И мотивчики обычно знакомы. Не прослушаны ли уже все симфонии за кулисами?
22:11. Все кончилось. Толпа исчезает. Coctail-party? Продолжение вопросов, заданных перед обедом? Ужин?
Друзья дома? Фирмы, импозантные фигуры, фотографы? Лица, напоминающие маски, скрывающие
статистов. «Не пьете вина?» «Как же так?» «Бедный...» Или, обычное: «Куда завтра?» и -(с восторгом): «Вы
счастливчик! И далее: «У вас что, всюду такой успех?» «Как я мечтаю, чтобы моя дочка тоже стала
музыкантом! Напишите ей что-нибудь в альбом».
Почему все это продолжается так долго? Первоначальная расположенность к легкой беседе утрачена.
Усталость берет верх. В придачу нервозность в ожидании ночного разговора. (С кем ныне? Наверное, увы, опять с самим собой...)
* Можно сделать снимок?.. Теперь с вами... Пожалуйста, здесь... Еще раз... (англ.) 99
0:58. Возвращение в гостиничный номер. От звонка, как и предполагалось, - никакой радости. Последствия
совсем другие. Телефон и не думает умолкать. В Лос-Анджелесе время как раз послеобеденное и кому-то
необходимо узнать, что я буду играть 9-го июня 1999 года в 21:19.
Складывается чемодан. Теперь у нас уже в распоряжении две подушки, зато слышна сирена скорой помощи.
Последняя, к счастью, торопится не к вам. Морфей, в отличие от сирены, медлит. Его прихода остается
ждать, тупо уставившись в телевизор (CNN) или игриво (лишь на старте) подсчитывая в уме баранов. Как я
устал! Тем не менее приходится завести будильник на 6:40. Призвание обязывает. А Музыка, которую
исполняешь, ведь «та-ак прекррр-ас-на!»
Хлеб насущный
Hемецкий город Билефельд. Какая-то женщина долго стоит за кулисами. Наконец, до нее доходит очередь.
Все, как обычно: «Пожалуйста, автограф. Вы так чудесно играли, я этого никогда не забуду».
Следующая фраза однако ошарашивает: «Скажите, пожалуйста, что вы сегодня ели на обед?» и настойчивее: «Нет, не смейтесь — это очень-очень важно!»
До сих пор не знаю, нужно ли было ответить, сколько калорий я проглотил или объяснить даме: что
настоящий художник должен всегда оставаться голодным?
В толпе
Hью-Йорк. Пересекаю по диагонали 57-ю улицу. Внезапный мощный толчок в спину, и я лечу на землю.
Виновник, негр на велосипеде, едет дальше, меня же еще и проклиная. Преодолев первый шок, пытаюсь
определить, все ли кости целы. На локте зияет открытая рана, ладони кровоточат. Толпа не реагирует, в этом
городе ко всему привыкли. Один-единственный человек останавливается, озабоченно достает из сумки
флакон с туалетной водой и протягивает мне в качестве дезинфицирующего средства. Я благодарю и
пытаюсь воспользоваться его любезностью. При этом мой спаситель смотрит мне в лицо и в изумлении
спрашивает: «Are you Gidon Kremer?»* Я киваю. Человек оказывается альтистом из Бостона. Не забыв
вежливо добавить обычное nice meeting you,** он продолжает свой путь.
* Вы — Гидон Кремер? (англ.)
** Приятно встретиться с вами (англ.)
102
Ясно, что напротив Карнеги-Холла можно легко быть узнанным и без скрипичного футляра. Дикие
велосипедисты никакого отношения к этому обстоятельству не имеют.
Зеркало в зеркале
Ленинград. Гостиница «Европейская». Пообедав, возвращаюсь в номер с надеждой отдохнуть перед
концертом. В лифте — знакомое лицо. Память моментально подсказывает: да это же замечательный актер
Евгений Леонов. Заговаривать бесполезно: мы не знакомы, — к тому же, он все равно занят самим собой.
Мне остается лишь наблюдать... Леонов, кажется, не замечает, что в лифте кроме него кто-то есть, и, глядя в
зеркало, произносит со всей присущей ему убежденностью: «Жирный, как свинья!» Исподтишка
наслаждаюсь ролью невольного слушателя и думаю: «У каждого свои послеполуденные заботы».
Маскарад
Германия. С Олегом Майзенбергом мы едем автострадой из Гамбурга в Бремен на концерт. Ни на минуту не
прекращающаяся метель вызывает безумный автомобильный хаос на дороге. Из-за плохой видимости ехать
приходится чрезвычайно осторожно. Мы почти опаздываем, но все же поспеваем к началу. От репетиции
приходится отказаться. Публика давно в зале. Наши чемоданы с концертным гардеробом остались во второй
машине, устроитель концерта застрял в пробке. Начинаем выступление в дорожной одежде и после
антракта, переодевшись в подоспевшие фраки, вызываем в зале дополнительные аплодисменты. Приходим к
заключению, что «маскарад» для публики, которая тоже по-праздничному нарядна, все же немаловажен.
Фальстарт
Mосква. Накануне концерта в Большом зале консерватории — генеральная репетиция в Доме художника.
Мы с пианистом Андреем Гавриловым основательно готовимся и до последней минуты репетируем у меня
дома, на Ходынке. Незадолго до нашего ухода звонит телефон. Сообщают, что завтрашнюю репетицию
перенесли на более ранний час, так как Большой зал нужен Госоркестру СССР. Новость отвлекает, но
выхода нет, приходится соглашаться, хотя это и вызовет дополнительное напряжение.
Андрей идет прогревать машину, мне еще нужно переодеться. Настроение хорошее, работа шла удачно, мы
довольны друг другом. Шесть часов вечера, время подгоняет, нужно ехать, концерт скоро! Москва, пока не
знавшая автомобильных пробок, была пустынна, на улицах почти нет машин. Здесь мы еще не испытывали
нервозности, которая впоследствии будет овладевать нами в предконцертные
106
часы повсюду в такси, — от Парижа до Мехико-Сити. Завидное состояние.
В концертном зале нас отводят на сцену. Там стоит новехонький Steinway. Что за чудо, откуда, почему
именно здесь? Хотим ли мы поиграть? Да в общем-то, нет, мы уже дома вдоволь репетировали. Тогда, может быть, чаю? С удовольствием.
Организаторы не всегда думают о потребностях исполнителей, например, о том, что они могут испытывать
жажду. Мне кажется, что я даже открыл своего рода закономерность: чем больше зал, чем известнее
фестиваль, тем меньше шансов на внимание к музыкантам. Например, — Зальцбург. Минеральная вода в
артистической — почти чудо. В дни фестиваля нарядные бутылки услаждают туристов и украшают
бесчисленные рекламные плакаты, выпускаемые торговыми фирмами. А музыканты вынуждены играть с
пересохшим горлом.
Но вернемся в Дом художника. Глоток горячего чая я в тот вечер оценил по достоинству. Уже слышно как
собирается публика, зал начинает заполняться. Я открываю скрипичный футляр и... Нет, не мир волшебных
