Наина, раскаявшаяся в злодеяниях и за это обретшая былую красоту и молодость -

«Виновна я пред высшим существом,

Но в этот день всей Руси ликованья

Сонм светлых сил молился и Творцом

Мне прощены все козни волхвованья.

Клянусь добру служить от этих пор!»

Взглянул - и прочь не мог отвесть я взор:

Она красой чудесною блистала -

Спасенья весть вновь младость даровала.

Стихотворения «О, если б мог выразить в звуке...» и «Звуки песни вдали замирали...». Литографированная рукопись. (Из фондов РНБ)

Все завершается остроумным попурри из хорошо узнаваемых глинкинских героев и ситуаций:

«И жар, и зной», и смерть в глухом лесу,

И гром войны, и слезы сиротинки

К чему талант ни прикасался Глинки -

Он дал всему мелодии красу.^[79]

Впрочем, нельзя не отметить такой недостаток некоторых стихотворений как их «вторичность»: метафоры, образы, идеи, даже рифмы - все узнаваемо. Типичный пример - два стихотворения 1887 г. (найдены в бумагах В.В. Ястребцева), напоминающие общий настрой русской лирики середины XIX в. (в первом случае возникают ассоциации с Ф.И. Тютчевым, А.А. Фетом, во втором - с Н.А. Некрасовым):

Северная Миньона

Ты знаешь край, где не ласкает взора

Угрюмый вид. Где тусклы небеса.

С крутых брегов в глубокие озера

Глядятся там дремучие леса.

Ты помнишь челн, как будто бы готовый

Умчать с тобой куда-то далеко...

В заката час, ты помнишь бор сосновый,

В котором нам дышалось так легко.

Из «Песен без музыки»

Говори мне в минуту свиданья

(Если только случится оно)

Что все думы твои, все желанья

Вдохновляло, живило одно:

Как бы снова услышал те звуки,

Что тебе я одной создавал... ^[80]

Лишин как композитор

Ему за то простится много

Как наш Учитель возгласил,

Что увлечениям итога

Он никогда не подводил Г. Лишин. Эпитафия самому себе

Музыкальное творчество Лишина представлено операми, романсами, мелодекламациями, инструментальными сочинениями. Многое из перечисленного осталось незаконченным или ныне утеряно. Так, две из четырех опер - «Бахчисарайский фонтан» и «Цыгане» - существуют лишь в виде частично опубликованных, частично рукописных отрывков, по которым трудно составить представление о целом^[81]. Мелодекламации - лучшая часть его музыкального наследия - вообще не публиковались, являясь импровизациями; представление о них мы ныне можем получить лишь по воспоминаниям современников. Не удалось обнаружить в архивах кантату «Вещий Олег» для хора, солистов и оркестра^[82] и оркестровый «Торжественный марш», сочиненный в 1885 г. к юбилею Училища Правоведения. Весьма приблизительны сведения об опереттах и «музыкальных феериях»: некоторые были поставлены, но не напечатаны и потому известны только по названиям. Так, А.С. Фаминцын, работая над списком сочинений Лишина спустя всего 7-8 лет после его смерти, приписывает ему оперетты «Гамлет женится», «Ромео Харьковского уезда», «Семь Симеонов - братья чародеи»^[83]. Между тем о первой и третьей не осталось никаких сведений, а вторая (Фаминцын путает ее название - следует: «Ромео Пензенского уезда») - не музыкальный, а драматический опус. Только романсов опубликовано достаточно много, однако их общий уровень весьма неровный. На основании всего имеющегося можно сделать вывод о полупрофессиональном-полудилетантском уровне творчества Лишина. Да он, похоже, и не беспокоился о приобретении настоящей композиторской техники. В 1886 г., взяв лишь два (!) урока у Римского-Корсакова, он отозвал поданные уважаемому маэстро на рецензию сочинения^[84]. Римский-Корсаков же, считая Лишина «безусловно талантливым», добавлял: «но только его музыкально-художественный вкус был чрезвычайно мало развит. Что же касается до его «Новогреческой песни» <...>, то она мне всегда нравилась»^[85]. В настоящем очерке предлагается краткий обзор сочинений Лишина в порядке их художественной значимости.

Обложка изданного в 1882г. дуэта Алеко и Земфиры (Из фондов Нотной библиотеки С-Петербургской консерватории)

Рукопись «Новогреческой песни». (Из фондов архива РИИИ)

Мелодекламации

Жанр мелодекламации — монолога на фоне музыкального сопровождения - имеет долгую и богатую историю. Ее истоки коренятся в театральном искусстве Эллады - творчестве Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана. Затем о мелодекламации на много веков забыли; возродилась она лишь в XVIII веке в мелодрамах Ж.-Ж. Руссо, И. Бенды, Е. И. Фомина. Позднее к мелодекламации обращались такие столпы музыкального искусства как Бетховен (напомним о двух сценах в темнице - из музыки к «Эгмонту» и из оперы «Фиделио»), Лист, любимый Лишиным и Чайковским Шуман (из трех его баллад для фортепиано и чтеца одну - «Вещий сон» - в 1874 г. Чайковский оркестровал). В России же мелодекламация была возрождена именно усилиями Лишина, заложившего основы дальнейшей ее популярности. Этим жанром композитор продолжил опыты по взаимосвязи устной и музыкальной речи, начатые Даргомыжским («Хочу, чтобы звук прямо выражал слово») и Мусоргским («Мелодия, творимая говором»). По всей видимости, между произнесенным и пропетым текстом для него вообще не было особенного различия. Более того, пропеванием он даже проверял правдивость прочтения стихов и монологов в драматических спектаклях. Так, видный актер и режиссер Малого театра А.П. Ленский вспоминал: «Когда я работал над ролью Дон Жуана в «Каменном госте» Пушкина, покойный Лишин напевал мне, аккомпанируя на рояле, «Каменного гостя» Даргомыжского, и благодаря этому мне удалось усвоить несколько очень верных интонаций и много уяснить себе»^[86].

В отличие от большинства исполнителей, обращавшихся к названному жанру, Лишин, напоминая средневековых и предвосхищая современных бардов, как правило, в себе одном объединял автора текста, композитора, аккомпаниатора, чтеца. «Читал он превосходно, -писал М. М. Иванов, - лучше многих заправских актеров (и уж, конечно,- лучше большинства литераторов), без всякого ложного пафоса и ненужных подчеркиваний, переходя, в случае надобности, в певца; музыка его вообще отлично иллюстрировала его декламацию»^[87]. Впрочем, иногда Лишин использовал и чужие тексты. Так, знаменитая актриса М. Г. Савина вспоминала, что на вечере у Я. П. Полонского он прочел под собственный аккомпанемент «Спор» Лермонтова: «Ах, как он всем понравился! Bis'ы были бесконечны, и в следующую пятницу сам хозяин прочел своего «Тапера» под импровизацию Лишина. Несмотря на глубокое впечатление и просьбы Лишина я не решилась читать специально написанную им для меня вещь»^[88]. А упомянутый артист В.Н. Давыдов сообщает о мелодекламации на текст пушкинского «Медного всадника»: Лишин «создавал яркую музыкальную картину, и его декламация ничего общего не имела с той сладенькой мелодекламациею, которую потом стали насаждать его подражатели. Лишин создавал сложный музыкальный фон, на котором строил декламационные узоры <...> не могу забыть того жуткого впечатления, которого достигал он, рисуя музыкою и живым словом картину исторического наводнения»^[89]. Еще одно литературное произведение упомянуто в рецензии саратовского критика: «Мелодекламация - это чрезвычайно оригинальная форма поэзии, изобретенная самим г. Лишиным <...> Сочетание звучного стиха с прекрасною музыкою действительно производит чарующее впечатление, именно тогда, когда исполнение того и другого соединено в одном лице. В этом роде лучшим номером исполнения г. Лишина была, бесспорно, «Последняя песнь» Никитина, которая вызвала чрезвычайно дружные и шумные рукоплескания всей залы»^[90]. В общем приветственном настрое отрицательные отклики встречались редко и свидетельствовали не столько о неприятии выступлений Лишина, сколько об отрицательном отношении к жанру в целом^[91].