Н. Ф. Соловьев

Так началась его музыкантская карьера. За период с октября 1875 по февраль 1876 гг. он успел продирижировать операми «Жизнь за царя», «Русалка», «Волшебный стрелок», «Фауст», «Гугеноты». Бьющая через край энергия, предприимчивость, абсолютная уверенность в том, что он «нравственно обязан служить обществу своим дарованием»^[18], привели Лишина к идее организации странствующей, или, как он ее называл, «летучей» оперной труппы. В качестве аккомпаниатора и дирижера он в течение двух лет объезжал с ней провинции: Белгород, Курск, Орел, Самару, Оренбург, Саратов, Тверь, Вольск, Рославль, Пензу, Казань... Из письма к Н.Ф. Соловьеву от 2 марта 1876 г.: «После распадения харьковской оперы собралось нас пятеро и, как можете уразуметь по прилагаемой афише, закатываем некоторое подобие опер. Уверяю Вас, что цельное впечатление не теряется. В одну неделю дали мы 4 спект<акля> <...> Успех полнейший <...> Публика относится сочувственно донельзя. Надеюсь, дело это благое, лучше Жизнь за царя чтобы узнали, чем смотреть Анания Пятакова, в погоню за Еленой и т.д. Как раньше никто не затеял этой антрепризы, удивляюсь^[19]. Смотрят на нас совсем не как на бродячих артистов, впрочем Правоведение этому сильно помогает, ибо высшие власти на это больше, чем на что другое смотрят. Похвалите Вы нас, ведь есть за что, и не пришлете ли нам что-нибудь из «Вакулы» - поверьте, поставим добросовестно. Не думайте, что с фортеп<иано> очень жидко было, мало что пеня<ют> на отсутствие оркестра»^[20]. Оперы действительно шли в сопровождении фортепиано и в сильно сокращенном виде, над чем вовсю потешалась петербургская и московская критика (в отличие от рассыпавшейся в похвалах провинциальной). Защищаясь от нападок столичного рецензента А. Грешного^[21], Лишин отвечал: «Когда во многих городах будут музыкальные общества, оркестры, можно будет давать представления и более полные - покамест же <...> и такое воспроизведение Глинки и Даргомыжского во всяком случае приятнее, и, главное, полезнее, буквально тлетворной пропаганды куплетов и романсов самого последнего разбора, наводняющих программы наших провинциальных концертов»^[22].

Помимо обычных спектаклей труппа Лишина давала множество благотворительных концертов. Из Рославля, например, сообщали: «Молодой петербургский музыкант, г. Лишин, устроив концерт в нашем клубе, весь сбор, довольно значительный, предоставил в распоряжение местного отделения «Красного Креста». Рославльское общество давно уже не проводило такого приятного и оживленного вечера и самым теплым приемом отблагодарило г Лишина за его артистически-благотворительную деятельность»^[23]. Вероятно, именно из-за активной благотворительности антреприза не принесла Лишину никакого материального успеха; в Петербург после двух сверхнапряженных сезонов он вернулся в 1878 г. практически без средств. Пришлось устраиваться на службу: написав в стихах и снабдив музыкальным сопровождением прошение на имя Министра Двора, графа А.В. Адлерберга^[24], он устроился в Отдел иностранной цензуры при Главном управлении по делам печати. В его обязанности входил обзор поступающих на рецензию книг на иностранных языках и выдача заключения о целесообразности их перевода и публикации. Прослужив два года, Лишин вышел в отставку и полностью посвятил себя музыке. Начался последний период жизни. За эти 8 лет, словно предчувствуя скорую кончину, он буквально сжигал себя разнообразнейшими занятиями:

- сочинял музыку

- выступал как концертмейстер, дирижер, мелодекламатор в Петербурге, в московском саду «Эрмитаж» (1880), в Саратове (1882), в Самаре и Одессе (1883), в Астрахани и Севастополе (1884), в Павловске (1886)^[25], в Кишиневе (1887), в Харькове(1888)

- продолжал переводческую деятельность

- рецензировал спектакли и концерты в газетах «Свет», «Гражданин», «Звезда», «Петербургская газета», «Еженедельное обозрение»

- выполнял заказы на оркестровки, аранжировки, разного рода переделки (в частности, переоркестровал и, вероятно, заменил разговорные диалоги речитативами в опере Обера «В доле с дьяволом» для петербургского Малого театра )^[26]

- работал в одном из отделений РМО

- писал по заказу либретто (например, текст «Корделии» для Соловьева ).^[27]

При этом практически везде Лишин проявил себя ярко, эмоционально, талантливо. Так, аккомпаниатором, по словам видного актера Александринского театра В. Н. Давыдова, «он был просто гениальным! Он улавливал и предугадывал каждое намерение артиста, помогал ему, учитывал все недостатки голоса, фразировки, умел выручить в нежданной беде»^[28]. Не случайно с просьбой о совместных концертах к Лишину обращались самые известные вокалисты: он выступал с солисткой Мариинского театра А. Г. Меньшиковой^[29], виднейшими солистами петербургской Итальянской оперы Э. Тамберликом, К. Нантье-Дидье. Но зато в критической деятельности Лишин-увы! - зарекомендовал себя абсолютным ретроградом. В. В.Ястребцев (неоднократно упоминающий о своем близком друге Лишине в переписке, дневнике, «Воспоминаниях») объясняет этот факт противоречивыми чертами его характера: Лишин «втайне чрезвычайно восхищался и ”Ратклифом” Кюи, и “Русланом”, и ”Лоэнгрином”, и Девятой симфонией Бетховена, и “Гибелью Фауста” Берлиоза, и даже (sic! - Л.З.) музыкою Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова, которых тем не менее чаще всего ругал в своих газетных рецензиях благодаря крайнему ослеплению личностью мелочно-себялюбивого и завистливого Соловьева и своей собственной, доходящей до невероятия, бесхарактерности»^[30].

Лишин скончался в Петербурге 15 июня 1888 г., в возрасте 34 лет от хронического воспаления почек. За гробом шли его жена (актриса А.З. Тютрюмова^[31]), 88-летний отец, известные петербургские поэты и музыканты. При погребении в секторе музыкальных деятелей Александро-Невской Лавры читали стихи; А. А. Плещеев, в частности, продекламировал:

Семью навеки покидая,

В земле он будет не один!

Вблизи здесь спят тревог не зная,

Серов, Мусоргский, Бородин^[32].

На могильной плите была выбита надпись (ныне абсолютно нечитаемая): «Проблеск жизни твоей между нами составлял счастье семьи»^[33]. В многочисленных некрологах авторы непременно упоминали о редкой отзывчивости и открытом характере почившего^[34].

Лишин и Чайковский

В широкий круг общения Лишина были вовлечены очень известные представители музыкального и артистического мира. Трудно объяснить, для чего он предпринял попытку сближения еще и с Чайковским - хотел ли, понимая слабость своих композиторских опытов, попросить совета у высоко им ценимого композитора, искренне ли надеялся услышать лестный отзыв, а, может быть, даже дерзко набивался на дружбу, полагая, что упомянутого беглого знакомства у Азанчевского и одинаковой «правоведческой» юности для этого достаточно? Как бы то ни было, на великий пост 1876 г., когда на все спектакли налагался запрет, он оставил свою «летучую» труппу и прибыл в Москву. Чайковский в письме к брату Анатолию от 17 марта 1876 г. с раздражением писал: «Я знаю целую массу людей, которые рассчитывают на то, что я буду в то время не занят в Консерватории, и хотят меня немножко эксплуатировать, в том числе, напр<имер>, Лишин, который объявил мне, что на Страстной неделе он нарочно приедет в Москву, чтобы поближе со мной познакомиться, а также познакомить меня со своими творениями»^[35]. Спустя полтора месяца, 29 апреля 1876 г., он с еще большим негодованием сообщал брату Модесту: «Здесь в Москве проживает теперь временно известный тебе Лишин. Недавно он играл мне свою оперу «Граф Нулин». Боже! Какая это мерзость. И если б ты знал, как вообще этот господин мне противен с своею дилетантскою самоуверенностью, дешевым остроумием и бесцеремонностью обращения»^[36]. Раздражение Чайковского понять несложно: здесь и крайне критичное его отношение ко всякого рода непрофессионализму (а Лишина он считал бездарным выскочкой), и неинтересный для Чайковского жанр комической оперы, и обида: хорошо сознавая несопоставимость своего и лишинского творческого потенциала, он не мог не досадовать, как легко пришла к 20-летнему юнцу столичная и провинциальная известность. Даже спустя 10 лет после этой встречи, отвечая на вопросы директора московских Императорских театров В.П. Погожева относительно своей биографии, он напишет: «Не принадлежа ни к какой музыкальной партии и не имея близких друзей среди рецензентов и редакторов, я ездил втихомолочку и, в то время как петербургские газеты с шумом трубили о каждом романсе г. Лишина, спетом в Стерлитамаке или Богодухове, обо мне писали очень мало»^[37]. И сам Погожев свидетельствовал: «Презрительно и с раздражением относился он также к композиторам Галлеру и, в особенности, к Лишину. Последний был положительно bete noire Чайковского»^[38]. Что же касается общего правоведческого прошлого, то, как известно, Чайковский ценил его столь мало, что, сочинив в 1885 г. «Правоведческую песню» и «Правоведческий марш» по случаю 50-летия Училища, отказался лично принять участие в торжествах, прокомментировав это весьма показательно: «Как я рад, что не поехал на юбилей! Уж одно то, что Лишин там блистал и выдавался, было бы мне равносильно пощечине!»^[39].