Воины Кортеса были одеты в привычные для них и устрашающие для других железные доспехи, сияющие в лучах солнца, а их лошади были покрыты шёлковыми с золотом попонами. Пушки были развёрнуты в сторону больших деревьев, которые испанцы выбрали в качестве целей. Раздался выстрел! Это было как будто в трёх шагах от них прогремел гром! Клубы дыма окутали пространство вокруг, и в тот же момент большое дерево, разлетевшись на куски в разные стороны, упало на землю. Одновременно с выстрелом лошадь капитана Альварадо метнулась к тому месту, где сидел Теонтитле. Встав на дыбы перед жрецом, она заржала и только потом опустилась на все четыре копыта. Теонтитле сидел неподвижно с каменным лицом, погружённый в раздумья. Он опять почувствовал себя и в самом деле был посланником Повелителя от моря до моря. Он чувствовал себя орлом, охраняющим своих птенцов.

С этого момента ацтеки ни разу не выказали ни удивления, ни страха. Они вели себя невозмутимо и с достоинством. Их рисовальщики едва успевали наносить на холсты изображения происходящего… Позже на Совете Трёх Городов были произнесены эти слова: “Они сказали, что они дети Бога…”

– Это правда, что они казались испуганными? – Спросила Матла.

– Когда Кортес сделал шаг вперёд, они отступили на два шага.

– Большой Совет Трёх Городов приговорил их. Они были принесены в жертву Чачитланаку – богу Рассвета, сверкающему подобно нефриту.

– Может быть их сердца не стоили того, чтобы жертвовать их богу Рассвета? – Воскликнула Тосгенцин.

– Приговор совета справедлив, Тосгенцин. Мудр и справедлив, – повторила Матла. – Они заслужили того, чтобы уйти от нас дорогой Огня, Рассвета, Юга и, помимо этого… – возникла пауза, потом, уже ледяным тоном, Матла добавила: – они были рождены воинами не для того, чтобы отступать. Никто не может заставить нас отступить.

– Никто?

– Да, никто!.. Не имеет значения, что говорят наши жрецы… никто!

– Наши жрецы говорят, что они уверены в том, что они представляют одно из колен Бога.

При этих словах Тозгенцин Матла замерла, а затем спросила:

– Ты ощущала его дыхание, видела с закрытыми глазами или ты смотрела на него издалека? Ты можешь мне ответить?

– Госпожа Матла, я же вам уже говорила, что его глаза сверкали как два солнца.

– То, что у него глаза сверкали как два солнца, как раз и встревожило нашего Повелителя от моря до моря. Я тоже это видела на рисунках.

– Я чувствовала его глаза. Они как острые колючки. Они впиваются в твоё тело. Я это чувствовала во время исполнения Синего Утреннего Танца и Танца Роз.

– Так какими же были его глаза?

– Глаза капитана Кортеса гораздо опаснее самого капитана. Они существуют отдельно от него… они должны быть… они ужасны. И сам Кортес должно быть ужасен во время сражения.

– Ужасен?! Ты думаешь, что он не может быть богом?

– Я находилась там не для того, чтобы думать. Я выполняла ваше задание… я наблюдала…

– И что же ты увидела?

– Его глаза смотрели на моё танцующее тело так, как мог бы посмотреть только ветер… а его мысли были в другом месте. Он всё время разговаривал со старым человеком и с молодой женщиной.

– И кто эта женщина?

– Её звать Малинче. Она из племени науачичмеков и выполняет у Кортеса роль попугая, повторяя непонятные слова.

– Это расходится с тем, что было сказано нашему Повелителю Монтесуме. Ему сказали, что Малинче даёт Кортесу советы.

– Нет! Она делает работу попугая и переводит ему слова людей из земли фруктов и хлопка на язык науачичмеков. Она простая девушка.

– У них много рабов?

– Да, У них много рабов. В основном, это девушки с островов и младшие сёстры людей с юга… Но они относятся к ним не как к сёстрам, а как к обычным проституткам.

После последних слов Тозгенцин Матла прошептала сквозь зубы:

– Неужели это наше будущее? – И ещё через момент добавила с долей обычного женского любопытства:

– А что говорят сами девушки? Насколько им нравятся эти мужчины?

– Они говорят, что эти мужчины воняют. Они никогда не моются. Они занимаются любовью с девушками не раздеваясь.

– Как же можно не мыться? Я себе этого не могу представить…

– Я даже больше скажу. Сам Кортес воняет больше всех остальных.

– Мы займёмся этим сразу после мессы. Я хочу одеть мантию и обратиться к моему воинству.

Месса проходила на открытом воздухе. К ногам Кортеса положили мягкий коврик, чтобы ему было комфортно стоять на коленях. Люди из свиты Теонтитле, которых жрец предоставил пришельцам в качестве прислуги, находились в полном изумлении от происходящего. Кортес хорошо сознавал, что находится под пристальными взглядами десятков людей и что каждый его шаг или слово будут переданы в Мехико – Теночтитлан в тот же день.

– В тот же день!? Нет! Это невозможно! Отсюда очень далеко до Теночтитлана. – Своим тоном и внешним видом Кортес хотел выразить глубокое сомнение.

Йеронимо перевёл то, что ему ответила Малинче:

– Для людей из Теночтитлана это не очень далеко. Для обмена посланиями они используют дороги, которые называются дорогами бегунов Дома Чалко. По этим дорогам послания быстро доставляются лучшими бегунами – гонцами. Как правило это молодые девушки и юноши.

Если дорога ровная, то гонец быстро пробегает четыреста метров и передаёт послание следующему гонцу. Тот бежит следующие четыреста метров, передаёт… и так далее… Если дорога трудная, идущая вверх, то дистанция уменьшается до двухсот метров. А если дорога ведёт вниз, то гонец пробегает пятьсот или более метров. Ни в пустынях, ни в горах, ни в болотах не может быть никакой задержки. Гонец не может остановиться ни днём, ни ночью. Ни в дождь, ни в ураган. И, кстати, именно поэтому к обеденным столам Правителей Теночтитлана, Тескоко и Тлакопана всегда подаётся свежая морская рыба, пойманная ранним утром в водах южного моря. После слов Малинче, Кортес вынужден был смириться с тем, что о его словах и действиях Монтесума узнаёт почти сразу.

В этот момент началась церемония мессы, украшенная большим количеством цветов. Рядовые воины и офицеры кастильской армии стояли в своих лучших одеждах. Зазвучала музыка и вслед за этим послышалось пение, постепенно перешедшее в исполнение бравого военного марша. Музыка закончилась. Незадолго до мессы Кортес предупредил участвующих в службе священников: “Церемония должна быть безукоризненно точной!”

– Вы должны знать и помнить о том, что ворота к сердцу Иисуса Христа всегда будут открыты для всех вас, и что его исцеляющие руки всегда готовы избавить вас от страданий… – произнёс первые слова священник Хуан Диас. – Но не будем забывать, что наша святая церковь также нуждается и ждёт от вас поддержки, которую мы называем десятиной и которую мы готовы принять от верующих и от множества неверующих людей. – Хуан Диас сделал паузу, вопросительно взглянул на Кортеса в надежде разглядеть в его глазах одобрение по поводу сказанного и продолжил: – Помните, что вы всегда должны кротко склонять головы перед служителями нашего Господа и избегать всяческих возражений, когда дело касается десятины, которую вы обязаны беспрекословно передать нашей Святой Церкви, то есть, нашему Господу, который всё видит, всё знает и у которого есть свой счёт к каждому из вас… – Отец Хуан Диас перешёл на Латынь. Наконец, переполненный эмоциями после того, как прикоснулся губами к чаше со святой водой, он встал на колени и повернулся к воинам. Затем священник поднял руки к небу, соединил их в форме креста и воскликнул:

– Доминус вобискум.

– Эф кум Спириту туо, – откликнулся монах Бартоломе своим красивым густым голосом.

– Бенедикто Дэи, омнипотэнтис… Повернувшись опять к собравшимся, Отец Хуан Диас повторил жест руками, изображая ими крест. Затем проговорил:

– Патрэ, эт Филии, эт Спиритус Санкти.

– Аминь, – без задержки проговорил монах Бартоломе.

– Аминь, – повторил за ним Кортес эмоционально высоким и пронзительным голосом. Вслед за ним всё его воинство “выдохнуло” как эхо: