Чем отличается умный человек от неумного? Умный видит проблему раньше, а дураков в высшем руководстве обычно не держат (исключая барона Фредерикса). Вот немцы и прикинули хрен к носу и вышла у них уж больно неприглядная картинка — если первым ударом не удалось выбить из войны Францию, то перенос усилий на восток тоже ничего не дал. Концепция “обедать в Париже, ужинать в Петербурге” накрылась медным тазом и перед Германией замаячила перспектива даже не поражения, а разгрома — войну на два фронта экономика выдержать не может.

Так что получив скромную телеграмку из Стокгольма, я не удивился — со мной возжелал побеседовать Макс цу Фюрстенберг.

Стокгольм сильно похож на Гельсингфорс. То есть наоборот, это Гельсингфорс, сколько есть сил, старается походить на Стокгольм, даже несмотря на заметное русское влияние. Ну как же-с, брать пример с цивилизованных европейцев или с диких русских? Ну разумеется, со шведов — даже не обращая внимания на то, что эти самые шведы ныне считают финнов если не дикарями, то полудикарями уж точно.

Совсем как остзейские немцы относились ко всякого рода латам, эстам и куршам. Мы, дескать, в эти края принесли цивилизацию. И надо сказать, некоторые основания для такого мнения у шведов есть: какого финна не вспомнишь — с большой вероятностью он окажется шведом. Великий Сибелиус — швед, создательница муми-тролей Туве Марика Янсон — шведка, потрясающий архитектор Алвар Аалто — наполовину швед, национальный поэт Рунеберг — швед, маршал Маннергейм — швед, первый президент Свинхувуд — швед, даже отец финского национализма Адольф Арвидсон и тот швед!

А сейчас, в начале ХХ века, это еще заметнее. Финны нынче — молочники, прислуга в Питере, задворки империи, в общем. И шведы это очень хорошо помнили, вплоть до моего времени. Отец рассказывал, он хоккейный болельщик, так на чемпионатах, когда играли финны, шведские болельщики орали жутко обидную дразнилку, что-то типа “Финны — рабы русских”.

Но тянутся, копируют “северный стиль”, правда, он в Стокгольме выраженней. Вообще странный город: местами ну прямо Берлин или Лондон, местами наособицу, а вот размаха, как в Питере, нету. Зато рабочие предместья и не отличить — мужчины в пиджаках и картузах, бабы в юбках до полу и платочках. И взгляды такие тяжелые, пролетарские, не то что у господ и дамочек в центре. Одно общее — мальчишки почти поголовно в матросках, только на окраинах ткань подешевле, и обувка так себе. Школьная форма у них такая, что ли?

Нагляделся я на Финляндию и Швецию пока из Санкт-Петербурга добирался — путь проверенный, до Вазы на поезде, дальше самолетом. Почитай, регулярный рейс теперь. Разве что по сравнению с прошлым разом на самолет поставили поплавки — вдруг придется аварийно на воду садиться? На “Муромце”, конечно, поспокойнее, да только это сразу расписаться в важности визита — все газеты растрезвонят. Мне прошлого раза хватило. Да и пользы от бомбера на фронте куда больше, чем сколь угодно важную тушку возить.

В Стокгольме встретил меня военный агент при посольстве — целый барон. По фамилии Корф. И тут же наладил за город, в небольшой уединенный пансион. В кои веки посольские сработали на сто процентов — исполнили все инструкции из Питера от и до. Теперь пришла моя очередь исполнять инструкции — что Столыпин, что Милюков больше чем немцев, боялись моей самодеятельности. Да что делать, если немцы желают разговаривать именно со мной?

Ничего, позицию определили, шаг вправо, шаг влево я еще могу, а на капитальные изменения и сам не отважусь.

Уже на следующий день в соседний номер заселился Макс. Увы, в этот раз цу Фюрстенберг был без своей прелестной спутницы.

— Анну Леопольдовну задержали берлинские дела — туманно объяснил мне немецкий посланец на утренней прогулке.

Вокруг была летняя пастораль, вдоль дороги в высокой траве паслись коровки, звенели колокольчики на их шеях. Макс начал прощупывать мою позицию. Как насчет временного перемирия? Обмен пленными? Как после окончания войны? Есть же понятие гуманизма. Ну да, про немецкую газовую атаку слышал. А как насчет бомбежек с Муромцев мирного населения? Вот так перекидывая “мячик” туда-сюда, мы гуляли и гуляли.

— Макс, давайте начистоту — не выдержал первым я — Ваша карта бита, еще полгода и вас уже не будут воспринимать, как равную сторону для переговоров. Средиземноморье у Антанты, Северное море вы потеряли. Вас окружают — судьба Австро-Венгрии предрешена, одной Германии против союзников не выстоять, вопрос времени. Какой смысл нам подписывать сепаратный мир?

В этот раз цу Фюрстенберг вскидываться не стал. Просто произнес ожидаемое:

— Какие ваши условия?

— Полная демилитаризация Германии, — выдал я вдолбленное мне в Петербурге. — Выплата репараций.

— Что с границами и династией?

Ага, самое важное сразу спросил.

— Кайзер отрекается в пользу сына, Вильгельма Прусского. Границы до начала войны, но Эльзас и Лотарингию придется вернуть. Северный Шлезвиг тоже отдать Дании.

— А Данциг?

Этот вольный город уже какой век был костью в горле почти всех политиков Германии, Польши и далее по списку.

— Решим позже. Думаю, и по Эйпену с Мальмеди придется как-то договариваться с Бельгией. Советую начать уже сейчас. Обещаю, что постараюсь устроить, чтобы суд по военным преступникам…

— Будет и суд?!

— А как же без него. Общественности стран Антанты тоже надо кинуть кость. Так вот, постараюсь, чтобы суд был быстрым и судили только вашу верхушку. Мольке, Гинденбурга, еще десяток-другой генералов.

Цу Фюрстенберг погрустнел. Небось, представил и себя в их числе.

— Вам, Макс, опасаться нечего. Это я гарантирую. Но и от вас тоже требуются гарантии.

— Какие?

— Весь золотой запас Германии хранится в государственном банке Российской империи. Инспекции. В том числе воздушные, без предупреждения.

— А что с Австро-Венгрией?

— Увы, эта империя свое существование закончила. Ее ждет расчленение на несколько государств — Чехия, Словакия, Венгрия и так далее. Полное отречение Франца-Иосифа. Думаю, Австрии придется стать республикой.

Это мое заявление произвело сильное впечатление. Макс резко осознал, что Германии предлагают весьма выгодные условия. А я решил слегка подсластить пилюлю:

— Но мы не будем возражать против объединения немецкого народа.

Похоже, это я угадал, еще Вильгельм I и Бисмарк носились с идеей такого объединения. В конце концов, что там той Австрии останется, будет еще одна “федеральная земля”.

— Постарайтесь не тянуть время, — предупредил я визави — С каждым месяцем ваше положение будет ухудшаться, а условия мира ужесточаться.

— Мне надо ехать в посольство и составлять шифровку — Цу Фюрстенберг тяжело вздохнул

Завтрак, сервированный на террасе с открытыми окнами, начался как обычно, с газет. Прислуга и кухарки шебуршились на кухне, а мы шуршали пахнущими типографской краской листами.

— А что это там за катера такие с торпедами? — спрсил Макс, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе. Под глазами у немца были темные круги — похоже он почти не спал.

— Знать не знаю, ведать не ведаю, — ответил я и придвинул к себе питерскую прессу.

— Хм… В британском парламенте скандал: обвиняют первого лорда адмиралтейства герра Черчилля в растрате бюджетных средств на, как тут пишут, “никому не нужные дредноуты, которые может утопить любая скоростная лоханка”.

— Макс, вы же знаете прессу, они все преувеличивают. Кому-то понадобилось подкопаться под старину Винни, вот писаки и отрабатывают заказ.

Фюрстенберг метнул на меня недоверчивый взгляд над краем газеты и продолжил:

— Бюджетный комитет рассмаривает возможность срочного заказа двигателей у компании Ростех, принадлежащей известному авиатору и спортсмену мистеру Распутину.

— Ну вот видите, врут как обычно, компания забрана в казну с первого дня войны, — наконец-то нам принесли сморреброды на ломтиках поджаренного хлеба и я отдал должное семге и тонко нарезанному мясу.