– Тоньше ты не достанешь. Только такие.

– А есть хоть какие-то струны тоньше этих?

– Нет, разве что от банджо.

– Давайте тогда их.

Две самые тонкие струны от банджо я использовал на гитаре как си и верхнюю ми, что позволяло заменить и остальные струны, переместив их ниже, и сделать менее жесткими. Таким образом я избавился от толстой струны ми, заменив ее струной ля. И все срослось. В силу необходимости я изобрел более тонкие струны, комбинируя струны от гитары и банджо.

Это был путь проб и ошибок, потому что, когда опускаешь струну ля до ми, она начинает дребезжать на разных ладах. Настройка, как и игра на гитаре, стала целым искусством.

Позже, когда у нас уже вышел первый альбом и дела у группы пошли в гору, я ходил по компаниям, производящим струны, пытаясь уговорить их выпустить струны уменьшенных диаметров. Мыслили они невероятно консервативно: «О, так сделать нельзя. Ничего не получится. Они никогда не будут сочетаться гармонически».

Я говорил: «Чушь! Будут! Мне ли не знать, если я такими пользуюсь!»

На что они отвечали: «Кому они нужны? Их никто покупать не будет».

Все они так единогласно твердили об этом, что даже я начал сомневаться: может, и не захотят, может, это только я хочу такие, чтобы делать бенды. В конце концов в уэльской компании струн Picato мне ответили: «Хорошо, мы попробуем».

На дворе стоял 1970 год. Может, 1971-й.

Первый комплект тонких струн они изготовили для меня. Струны делали свое дело, отлично получились, и я играл на них много лет. Конечно же, все остальные компании последовали их примеру, и гитаристы по всему миру начали их использовать – так струны уменьшенного диаметра стали популярными. Но по-прежнему есть те, кто говорит: «Ты не добьешься жирного звука».

Мне даже случалось работать с продюсерами, которые говорили, что я должен поставить струны потолще, чтобы получить объемный звук.

На это у меня был один ответ: «Я никогда не пользовался толстыми струнами, но звук у меня объемный».

После того как я повредил пальцы, понадобилось по меньшей мере полгода, чтобы справиться с болью и начать двигаться дальше. Я постоянно ощущал дискомфорт и пытался скрыть руку. Так же и во время игры на гитаре: терпеть не мог, если кто-то смотрел.

«Что это у тебя на пальцах?»

Позже я слышал, что некоторым нравилось, как это выглядит. В Нью-Йорке был один преподаватель гитары, который показывал своим ученикам, как играть мои риффы, – так у него была пара напальчников. С пальцами все было в порядке, но он был уверен, что это помогает при игре.

Мое возвращение к игре в группе состоялось, когда я познакомился с Биллом Уордом. Он играл в The Rest, и все они пришли в наш магазинчик. Пытались уговорить меня стать их гитаристом, пока я отпускал посетителей. Я ответил: «Да, попробуем».

Они звучали по-настоящему профессионально, так как у них было два усилителя Vox AC 30. У меня тоже был AC 30. И я подумал, что три AC 30 и три «Фендера» – это реально круто!

Это было где-то году в 1966-м или в 1967-м. Билл Уорд играл на барабанах, Вик Редфорд – на гитаре, а Майкл Понтни был басистом. Вокалист Крис Смит пришел позже, так как вначале пел Билл и у него неплохо получалось.

Денег у нас вообще не было. Билл рыскал по округе, выискивая детали барабанной установки, сломанные барабанщиками других групп. Что-то новое он себе купить не мог, поэтому играл обломками от палочек. У Вика Редфорда тоже был отрезан палец. Кажется, его средний палец застрял в проеме двери и часть оторвало. То, что у него тоже не было пальца, стало для меня большим подспорьем, до этого я еще не встречал никого с такой же проблемой. Я думал: черт побери, оба попали в одну группу! Он даже попытался использовать мои напальчники, но к ним не так просто приспособиться. Это совершенно другой мир, абсолютно другая манера игры, ты должен поменять все правила. И я это сделал.

Не соблюдал никаких правил, а создал собственные.

Мы играли кучу каверов: немного The Shadows, немного The Beatles, может, Stones еще – все, что более менее подходило под музыку из «Топ-20». The Rest набирали популярность, мы начали делать себе имя, пока только в округе. Выступали в клубе Midland Red, находившемся на автовокзале Мидлендса. Это был общественный клуб, куда ходили местные работяги. Там каждую неделю выступала какая-нибудь группа. Мы играли раз в две недели, а Джон Бонэм обычно играл в другой команде. Выступление его длилось примерно пять минут, потому что он играл слишком громко и его тут же выгоняли. Потом он появлялся со следующей группой, и все продолжалось до тех пор, пока его снова не выгоняли. У него был чехол для барабана с названиями всех групп, в которых он играл, – названия были зачеркнуты. Он писал все мельче и мельче, чтобы все уместить. Все это еще до появления системы громкой связи, когда звук барабанов стали усиливать. Но он дубасил по пластику настолько сильно – было невероятно. Он был чертовски громким!

The Rockin’ Chevrolets уже давно распались, а я все еще встречался с сестрой Алана Меридита, Маргарет.

Я был очень ревнивым и чересчур ее опекал. Однажды вечером выступал с The Rest и увидел, как к ней кто-то пристает. Я положил гитару, спрыгнул со сцены, пробрался туда, вырубил этого чувака, вернулся на сцену и продолжил играть.

Что ж, был молод и горяч…

Как-то раз мы шли по Астону. Я зашел в туалет, а Маргарет ждала меня снаружи. Когда я вышел, ее уже донимала кучка парней. У меня глаза кровью налились. Я пошел прямо на того, который стоял к ней ближе всего, схватил его и врезал! К счастью, остальные отступились. Я по молодости так часто делал. Постоянно где-нибудь дрался. Теперь остепенился. Наконец-то.

Отношения с Маргарет пережили даже The Rest. Все накрылось, когда басист женился и решил уйти. The Rest были скромной группой, которая не выходила за уровень кабаков. Мы и понятия не имели, что из нее потом появились Mythology[8]…

Позже, когда Sabbath только появились, я стал встречаться с младшей сестрой Маргарет, Линдой. Было достаточно странно появляться у того же самого дома, чтобы заехать за другой девушкой. Сижу в машине, жду Линду, а какой-то парень тормозит свою тачку, чтобы забрать Маргарет.

С Линдой мы порвали, когда я вернулся из первого тура по Европе. Пришел и сказал ей, что хочу расстаться, так как Европа открыла мне глаза на совершенно другую жизнь, о которой, живя в Бирмингеме, я даже не догадывался.

Предполагалось, что после школы я вольюсь в ряды рабочего класса. На первую работу меня устроил приятель отца, у которого была своя водопроводная компания. Находилась она на стройплощадке, и долго я там не задержался. Не люблю высоту.

Дальше я попробовал себя в роли чернорабочего: мы делали кольца с винтами, оборачиваешь ими резиновые трубы и сжимаешь, стягивая их. Работа сдельная, так что ты имел столько, сколько сделал, но при этом изрезывал себе руки. Я подумал, что мне еще играть и руки надо беречь! Поэтому оттуда я тоже быстро ушел.

Затем устроился в большой музыкальный магазин «У Ярдли» в центре города. Все музыканты знакомились там друг с другом, а продавцы показывали, как все работает. Я прикинул, что именно этим и буду заниматься: «Вот так подключается эта гитара, а вот так звучит».

Но вместо этого меня заставили выставлять товары на витрины, вычищать барабанные установки, заново их собирать, протирать гитары, ставить их обратно, и я сказал себе: погоди-ка, а когда я уже смогу присесть и поиграть? А потом было ограбление, и меня заподозрили в причастности, потому что я был новеньким. Меня допросили и смотрели косо до тех пор, пока не разобрались, кто это сделал. Мне не понравилось, что со мной обращались как с прислугой, к тому же не понравилось произошедшее. В общем, я снова свалил и нашел другую работу.