Она и впрямь была необъятна и грозна, эта евразийская империя, сверхдержава ХУ-ХУ1 веков. Достаточно перечислить тогдашние ее владения, чтобы в этом не осталось сомнений. Современные Тунис, Алжир, Ливия, Египет, Судан-в Африке, весь Ближний Восток, включая теперешние Саудовскую Аравию, Йемен, Израиль, Ливан, Сирию, Ирак-в Азии, почти весь Балканский полуостров, включая Грецию, Сербию, Боснию, Македонию, и, между прочим, Крым и Причерноморье — в Европе, это все была она, «историческая Турция». И усугублялось ее величие еще тем, что турецкий султан был до самого 1922 года халифом, главою всех мусульман мира.

Но время шло. И постепенно превращалась «историческая Турция», как все империи, в анахронизм. На протяжении двух столетий многие из ее султанов пытались спасти ее, как спас издыхающую Московию Петр, повернув Россию лицом к Европе (я подробно описал эту турецкую эпопею во втором томе «России и Европы»). Но безуспешно. То, что Петру это удалось, а им нет, неминуемо, никуда не денешься, наводит на мысль, что Россия и впрямь была, в отличие от Турции, изначально европейской страной, не правда ли? Даже нигилисту Невзорову трудно было бы это отрицать.

Так или иначе, добила Оттоманскую империю, как и Российскую, Первая мировая война. Вот тогда и оказалась она перед выбором. Реваншисты, конечно, не могли забыть «историческую Турцию» и халифат.

Османская империя в период расцвета

Ататюрк, железной рукой подавив реваншистов, выбрал, вместо «исторической», просто Турцию, как обыкновенное национальное государство, раз и навсегда избавив свой народ от всех кровавых катаклизмов, связанных с империей.

Конечно, потеряла к тому времени Турция все свои имперские владения: одни обрели независимость, другие были поделены между победителями в мировой войне. Но ведь этот «новый мировой порядок» не вечен, полагали турецкие реваншисты, придет день, когда Турция встанет с колен и припомнит сегодняшним победителям и свой халифат, и свои «исторические» права, и все, от чего предательски отказался Ататюрк. И так же, как их российские единомышленники не могут простить Ельцину отказ от «Русского мира», не могли они простить Ататюрку отказ от «Пантюркизма», как называлось это в XX веке.

Читатель понимает, разумеется, что сравниваю я Оттоманскую империю, доставшуюся в наследство Ататюрку, с Российской только потому, что она тоже была в свое время сверхдержавой и тоже евразийской. А также потому, что, в отличие от других современных ей империй, будь то Британской, Французской или Португальской, завоевания которых располагались за морями, была она, подобно «исторической России», империей КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ. Подходила, короче, для сравнения по всем статьям. Кроме одного. Кроме этого самого выбора Ататюрка.

Тут сравнение кончается: выбор Ленина, современника Ататюрка, был прямо противоположный. Железной рукой подавил он взбунтовавшиеся окраины и превратил распавшуюся было империю во второе издание Российской (пусть во имя иллюзорной, как выяснилось, мировой революции, но иллюзия скоро испарилась, а империя осталась). Тем самым обрек он российское крестьянство на разорение, европейскую Россию-на изгнание, миллионы Иванов Денисовичей-на Гулаг, страну-на железный занавес и «холодную войну» с Западом. И, в конечном счете, конечно, на новую катастрофу. Опять, как в 1917, побежали от Центра окраины. И снова навис над страной грозный призрак гражданской войны. Короче, второе издание «исторической России» закончилось так же, как первое.

К счастью, научило чему-то это несчастное столетие Россию. Отказалась она вторично входить в ту же кровавую реку. Согласилась, можно сказать, на этот раз с выбором Ататюрка. Признала, иначе говоря, что «историческая Россия» была не более чем сшитым на живую нитку конгломератом чужих, завоеванных со времен Московии народов. Выбрала просто Россию.

Трагедия ли это, как уверены летописец и его реваншистская аудитория? Умнейший из изгнанных большевиками русских мыслителей Г. П. Федотов был другого мнения. Он считал, что «потеря империи есть нравственное очищение, освобождение русской культуры от страшного бремени, искажающего ее духовный облик». Кому верить? Вопрос, похоже, риторический.

За Федотовым, помимо интеллектуальной традиции европейской России, стоял еще и исторический опыт, выбор Ататюрка (Ау, Невзоров!). Или и впрямь примется нигилист отрицать, что не пришлось турецким Иванам Денисовичам, не говоря уже об интеллигенции, пережить ничего подобного тому, на что обрекло российских ленинское второе издание «исторической России»? За летописцем, с другой стороны, не стоит ничего, кроме иллюзии, что и в XXI веке можно жить так же, как в XIX. Кроме стремления, то есть, сохранить все завоеванное за века. Мало ему двух исторических катастроф в одном столетии. Соскучился по третьей?

О чем на самом деле спорили

Все это, однако, лишь историческая метафизика, если можно так выразиться. Люди, делавшие в 1990-х историю, понимали ее лишь интуитивно и спорили в совсем других, «физических», если хотите, терминах. Не о развале Союза шла поначалу речь, но о ДРУГОМ Союзе. Не о традиционном, то есть, в России имперском Союзе, где Центр тянет к себе налоги со всей страны, а потом распределяет их по своей воле по республикам. Но о таком, где суверенные республики собирают налоги и посылают Центру столько, сколько считают нужным. Такая странная конструкция считалась в ту начальную пору демократической, хотя в США, допустим, штаты и федеральный центр собирают налоги просто отдельно, каждый для себя. Но США не Россия, где вековой страх перед самодержавным Центром затмевал все рациональные соображения.

Как бы то ни было, именно об обновлении Союза шла речь и в той Декларации, которую летописец обозвал «идиотской»: «Верховный Совет полон решимости создать демократическое правовое государство в рамках ОБНОВЛЕННОГО Союза». А потом грянул августовский путч 1991 года. И обнаружилось вдруг, что страхи были не напрасны, что декларации декларациями, а самодержавный Центр ни к какому обновлению не способен, а к САМОВОСПРОИЗВОДСТВУ, наоборот, очень даже способен. Не зря, выходит, Украина приняла свою Декларацию о суверенитете и начала готовить референдум о независимости уже 24 августа, через пять дней после путча. Но в России даже путч не сокрушил мечту об обновлении Союза. «Путчисты сорвали подписание Союзного договора, — сказал 13 сентября на V Съезде народных депутатов РФ президент Ельцин, — но не смогли уничтожить стремление республик построить новый Союз. Необратимым стал лишь развал тоталитарной империи, а новые добровольные, равноправные отношения между республиками выстояли». Вот такой он был «разрушитель Союза».

Другое дело, каким должен был стать этот обновленный Союз-Федерацией или Конфедерацией, сводящей роль Центра к минимуму. Об этом после путча и спорили. Окраины были радикальнее России — Федерацию они теперь отвергали напрочь: либо Конфедерация, либо независимость. Впрочем, еще 12 июня 90-го Ислам Каримов, представляя в Совете Федерации Верховного Совета СССР позицию Узбекистана, заявил: «Наиболее приемлемая форма будущего Союза-Конфедерация… Это должен быть совсем новый Договор и приступить к нему надо немедленно, поскольку завтра может быть поздно говорить и о Конфедерации. Мы видим себя свободной республикой».

Ландсбергис представлял позицию Литвы еще более максималистски: «Будет ли Союз определяться как Федерация или Конфедерация, все равно Литва сохраняет свой путь как субъект МЕЖДУНАРОДНОГО права (в переводе с политкорректного: мы из Союза уходим). Вот что ответил на это «разрушитель СССР» — в реваншистской мифологии-Ельцин: «У нас есть Декларация-мы остаемся в Союзе».

А Горбачев-«президент-резидент», согласно летописцу, разваливший по заданию вражеских спецслужб СССР (на самом деле сохранение Союза было для него вопросом политической жизни и смерти: не сохранив его, он просто лишался должности), неколебимо стоял за Федерацию. Правда, и он готов был уже почти на любые уступки: «Я за Союз Суверенных Государств (ССГ). В рамках такой Федерации готов предоставить республикам РАЗНУЮ СТЕПЕНЬ самостоятельности».