Он-то думает о себе, как о патриоте своей страны. Только под своей страной подразумевает он Российскую империю. Это и называется ИМПЕРСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ. Понятно теперь, почему на Изборской улице праздник? Так есть ли смысл затевать дискуссию о том, кто такой Путин — националист или имперец?

Надеюсь, читатель согласится, что путаницы мы избежали…

Но пойдем по порядку

Сперва о «чаадаевском», если можно так выразиться, случае. Есть ли у нас основания рассматривать 1991 год как начало европейской революции? Конечно, как всякая революция, перевернул он судьбу страны вверх дном и заставил ее население начинать жизнь, так сказать, с чистого листа. Но ведь и большевистская революция 1917 сделала с Россией то же самое. Но завела она страну лишь в очередной тупик. Значит, не всякая революция в России-европейская? Обратимся поэтому к нашей палочке-выручалочке, к истории, к опыту предшествовавших великих европейских революций. Как складывались они?

Великая английская революция 1640–1660 началась с кровавой гражданской войны между королем и парламентом, сопровождалась цареубийством 1649-го, провозглашением республики и завершилась реакционным откатом в протекторат (диктатуру) Кромвеля. Но что осталось от нее, этой революции, в истории, в сухом, так сказать, остатке, кроме, конечно, тысяч и тысяч поломанных жизней? Осталась, одним словом, после всех этих ужасов до-говороспособность британских элит, которые уже в 1688 году примирились на идее конституционной монархии. И не в том лишь дело, что оказался этот компромисс единственной формой монархического правления, пережившей столетия, но и в том, что стал он единственно возможным коконом, в котором могла созреть демократия. Без него Европа не была бы тем, чем она стала.

Великая французская революция 1789–1815 началась формально, конечно, со штурма Бастилии и провозглашения Свободы, Равенства и Братства, но на самом деле — с цареубийства, сопровождалась кровавым якобинским террором и завершилась опять-таки откатом в диктатуру — на этот раз Бонапарта. Но что в сухом остатке? Французские элиты не сумели, в отличие от британских, найти общий язык на протяжении полувека (так же, заметим в скобках, как впоследствии, опять-таки в отличие он британцев, не примирились они сразу с крушением своей империи; увы, умом французов, как известно, не понять). Но от крестьянской собственности на землю, завещанной им революцией наряду с Кодексом Наполеона, не отказались. Более того, именно эти нововведения и стали социальным и правовым фундаментом, без которого Европа опять-таки не стала бы Европой.

Но ведь, присмотритесь, и с революцией 1991-го происходило все примерно так же, как и с ее предшественницами. Несмотря даже на то, что у нас все было несопоставимо сложнее (сказалась вековая запоздалость): политическая революция переплелась с социальной и антиимперской. То, что у предшественниц растянулось на столетия, сжалось у нас в один неразъемный узел. После десятилетий за железным занавесом, о котором те и понятия не имели, России предстояло открыться миру; после тотального огосударствления экономики — перейти к свободному рынку; после автаркии-к встраиванию в мировое хозяйство; после беспощадной конфронтации с Западом-слиться, говоря словами Чаадаева, в «великой семье европейской». Короче, России — единственной из всей плеяды посткоммунистических стран, образовавшихся на развалинах империи, — предстоял в 1991 году ТРОЙНОЙ переход: от Госплана к рыночному хозяйству, от однопартийной диктатуры к разделению властей и от империи к федерации.

Чудо, что при таком стечении обстоятельств обошлось все без цареубийства, без гражданской войны, без террора. Если уж и В. В. Путин, практически буквально повторил слова Чаадаева о стремлении тогдашней России в «европейскую семью», можно не сомневаться, что именно так в 1991 году и было. Вот документальное свидетельство: «Падение Берлинской стены стало возможным благодаря историческому выбору народа России, выбору в пользу демократии и свободы, открытости и искреннему партнерству со всеми членами европейской семьи» (это из знаменитой «Мюнхенской речи» 10 февраля 2007 года). Как видим, даже в самой своей антизападной речи Путин все же рассматривал революцию 1991 года как ПОБЕДУ России (похоронив попутно изборскую версию о «спецоперации Запада по развалу державы»).

Мало того, очевидно из слов Путина, что была она именно европейской (вдохновлена стремлением «к партнерству со всеми членами европейской семьи», не говоря уже о стремлении к «демократии и свободе»). И судьба ее, естественно, сложилась поэтому так же как и судьба ее предшественниц. Так же, как они, перевернул этот «исторический выбор» жизнь страны с головы на ноги. И так же, как в них, повеявшее было, чувство свободы сменилось в ней реакционным откатом в царство несвободы.

Была ли эта революция действительно великой? Сошлюсь на прозрение одного из самых замечательных эмигрантских мыслителей Владимира Вейдле: «В том-то и дело, — писал он, — что и Мусоргский, и Достоевский, Толстой или Соловьев — глубоко русские люди, но в такой же мере они люди Европы. Без Европы их не было бы. Но не будь их, и Европа была бы не тем, чем она стала». Добавлю «должна стать». Просто потому, что без России никогда не быть Европе единым целым. Отдельность России-ее незаживающая рана (даже если немногие там способны это артикулировать). И только великая русская революция может эту рану залечить. Иначе те же Мусоргский и Соловьев так и останутся для нее не русскими европейцами, а непонятно откуда взявшимися пришельцами. Потому и несет в себе революция 1991 потенцию завершения цикла великих революций Европы, начавшегося почти четыре столетия назад. В сухом остатке, конечно.

Беспрецедентная сложность анализа в нашем случае, однако, в том, что революция эта пока что в фазе безнадежного, как многим кажется, реакционного отката, в зоне, чтоб уж совсем было понятно, Кромвеля и Бонапарта. И поэтому сколько-нибудь достоверно судить о том, что останется от нее в сухом остатке можно лишь по намекам, по наметившимся в элитах России тенденциям. И есть, похоже, только одна возможность узнать, действительно ли наметились в российских элитах проевропейские тенденции-из отчетов интеллектуальных центров реванша.

Уж эти-то штабы реакции кровно заинтересованы в том, чтобы слияние России с Европой не состоялось и конфронтация между ними была увековечена. Еще проще, заинтересованы они в том, чтобы Россия НИКОГДА не стала нормальным европейским государством. Кому-кому, но уж им-то точно можно верить, когда они регистрируют разочаровывающую их ориентацию сегодняшних российских элит. Вот и посмотрим, что же такое вынуждены они регистрировать.

Парадокс

Опираться я буду на доклад «Линии разлома в российском обществе», опубликованный на сайте Изборского клуба 31 мая 2014 года (я знаю, конечно, что нельзя по одному докладу судить о настроениях элит, что есть даже специальная отрасль знания, именуемая «элито-логией», и написаны об этом тома. Просто исхожу я из того, что докладчики Изборского клуба тома эти читали и знакомы с выводами «элитологов»), А дата важна потому, что Крым уже к тому времени был аннексирован, бои в Донбассе в разгаре, патриотическая истерия в обществе бушевала, рейтинг Путина взлетел до небес, и «крымнашисты» полностью контролировали ящик. При всем том, авторы доклада констатировали странный парадокс. Состоял он в следующем.

«Население страны, — пишут докладчики, — все еще считает Россию… имеющей миссию в масштабах всего мира, а элиты-нет, элиты… полагают максимальным успехом встраивание России в глобализирующийся мир как развивающейся страны не первого эшелона, как страны, которая должна отказаться от глобальных амбиций, сосредоточившись на внутренних проблемах». Мало того, «мессианские идеи им [элитам] кажутся нерациональными и наивными». До такой степени, что «уподобляются они российским либералам, не устающим призывать к отказу от державных амбиций в пользу хороших дорог и честных чиновников».