«МОНГОЛЬСКАЯ РОССИЯ»?
Еще безнадежней третья трудность, которую отчаянно пытался преодолеть Виттфогель. Я говорю о странной способности «русского деспотизма» к институциональной трансформации. Тут Виттфогель предлагает нам объяснение лишь чисто географическое: Россия, мол, была ближе других агродеспотизмов к Европе. (этот аргумент, заметим в скобках, почти буквально воспроизведен в недавней отечественной работе «Русская история: конец или новое начало?». Вот как он выглядит под пером наших либеральных современников -- среди которых, кстати, и мои оппоненты в публичном обсуждении трилогии И.М.Клямкин и И.Г.Яковенко):: «отличие последующих судеб России и Османской империи предопределено тем, что первая раньше столкнулась с идущим из Европы вызовом в виде военно-технологических инноваций»). (16)
Достаточно просто взглянуть на карту, чтобы увидеть цену этого аргумента. Оттоманская империя (в просторечии Турция), европейская сверхдержава XV-XVII веков, в состав которой входил практически весь Балканский полуостров (несколько лет и Венгрия), которая еще в 1526 году штурмовала Вену, не только расположена была несопоставимо ближе, чем периферийная Россия к «центру военно-технологических инноваций», т.е.к Европе, но и находилась в непрерывной, по сути, войне с нею. Короче, Турция столкнулась с необходимостью заимствовать эти инновации намного РАНЬШЕ России Для нее это было поистине вопросом жизни и смерти. И в том, что, несмотря на это, оказалась она, в отличие от России, иммунной и к европейской индустриальной революции и к трансформации в секулярное государство меньше всего виновата география.
Виттфогель, отдадим ему должное, сам видит здесь заковыку, но объяснение его выглядит в этом случае еще более экзотическим, чем в случае с «институциональной бомбой». Состоит оно в том, что по сравнению с Оттоманской Турцией, «Россия была достаточно независима, чтобы встретить новый вызов». (17)
Реклама 11
Остается совершенно темным, что означает этот загадочный аргумент. Неужели то, что в начале XVIII века (когда Россия, согласно Виттфогелю, начала свою трансформацию), Турция была «недостаточно независима» для аналогичного ответа на вызов Европы? От кого в таком случае она зависела? На самом деле Оттоманская империя была еще тогда великой и могущественной державой. Более того, как свидетельствует исход русско-турецкой войны 1711 года, она была сильнее России. И более независимой тоже. Хотя бы потому, что не нуждалась ни в голландских шкиперах, ни в шотландских генералах, ни в шведских политических советниках, в которых так отчаянно нуждалась Россия - именно из-за того, что ТРАНСФОРМИРОВАСЬ.
Короче, ситуация была прямо противоположной: Оттоманская империя оказалась более независимой, чем Россия - именно из-за своей неспособности к трансформации. А чтоб было окончательно ясно - из-за неспособности усвоить европейскую цивилизационную парадигму (которую, заметим в скобках, усвоила Россия).
Наконец, последнюю, четвертую особенность «русского деспотизма» Виттфогель комментирует так: «Превращение условного землевладения в частное в 1762 году освободило правительство от одной из его важных менеджериальных обязанностей... Но еще до этого режим взвалил на себя другую функцию: управление и надзор за новой (в особенности тяжелой) индустрией. В конце XVIII века на государственных предприятиях было занято почти две трети рабочих. И хотя в XIX веке частный сектор заметно расширился, до освобождения крестьян большая часть рабочих продолжала трудиться на государственных предприятиях... К 1900 году правительство все еще контролировало, либо непосредственно, либо посредством лицензий около 45 % всех крупных современных предприятий». (18)
Это рассуждение тоже создает проблему, даже несколько проблем. Прежде всего требует объяснения сам исходный пункт автора. Я говорю о «превращении» условного землевладения в частное, т.е. о феномене ни в каком деспотическом государстве НЕВОЗМОЖНОМ. В конце концов Виттфогель основывает всю свою концепцию «тотальной власти» на одной цитате из Маркса: «В Азии государство - верховный собственник земли. Суверенитет здесь и есть собственность на землю в национальном масштабе... Никакой частной собственности здесь не существует». (19)
Как же в таком случае объяснить «превращение» 1762 года? Следует ли нам думать, что с этого года самодержавие перестает быть восточным деспотизмом? Я не говорю уже о том, что вотчинное, т.е. частное, наследственное землевладение практически НИКОГДА не переставало в России существовать (так что и само «превращение» 1762 года не более, чем укорененный в консенсусе миф). Но в любом случае здесь, очевидная, с точки зрения концепции Виттфогеля, аномалия. И даже принадлежи в России государству ВСЯ промышленность, ровно ничего это обстоятельство не изменило бы. Тем более что, согласно самому Виттфогелю, вся промышленность в России государству тоже не принадлежала. Мало того, чем дальше, тем большая ее часть оказывалась именно в частных руках. Опять же ведь не сходятся здесь концы с концами.
Никуда не денешься, не сумел Виттфогель преодолеть сформулированные им самим трудности. Не влезала Россия в нишу «одноцентрового полумаргинального подтипа деспотизма», предназначенную для нее в его теории. Получился абсурд. Боюсь, что заключение, которое неумолимо из этого следует, для его теории убийственно. «Монгольской России» просто НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.
ПОПУТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
Надеюсь, у читателя не осталось сомнений, что перед нами жестокое поражение историка. И вовсе не одной лишь его попытки причислить Россию к деспотической семье. Это было поражение всей его тевтонски-тяжеловесной методологии, которая насмерть привязала одну из главных в истории форм политической организации общества к «гидравлике», вынудив автора выстраивать громоздкую иерархию агродеспотизмов.
Очевидная уязвимость этой методологии не должна, однако, заставить нас выплеснуть, как говорится, вместе с водой и младенца. К сожалению, именно это принято сегодня делать в ультрасовременной «цивилизационной» и «миросистемной» литературе. Достаточно сказать, что самый модный автор этого направления покойный Сэмюэл Хантингтон даже не упомянул Виттфогеля в числе семнадцати (!) своих предшественников, хотя состоят в этом списке и куда менее значительные фигуры. (20)
Отчасти объясняется это, наверное, парализующей современных историков диктатурой «континентальной политкорректности» (прикреплен деспотизм у Виттфогеля к Азии, а политическая модернизация – к Европе). Между тем сказать, что европоцентризм нынче не в моде, значит ничего не сказать. Он практически приравнен к нарушению общественных приличий. Еще важнее, однако, другое. Виттфогелю просто не повезло. Введенная им в современный научный оборот (точнее, конечно, как мы увидим, возрожденная) категория «политической цивилизации» пришлась не ко двору господствующей сегодня релятивистской школе «цивилизации культурной», которая, подобно евразийству, отвергает гегелевскую формулу политического прогресса.
Эта школа определяет цивилизацию, по словам виднейшего из ее современных лидеров Иммануила Валлерстайна, как «особое сплетение (concatenation) мировоззрений, обычаев, структур и культуры (как материальной, так и высокой), которое формирует своего рода историческое целое и сосуществует (хотя и не всегда одновременно) с другими разновидностями этого феномена». (21) Категория Свободы здесь, как видим, отсутствует в принципе – точно так же, как у евразийцев.
Да и вообще сравните эту расплывчатую формулу с классически четкой гегелевской и разница тотчас бросится в глаза. Виттфогель, принадлежавший к гегелевской традиции, обратил внимание на то, что на протяжении большей части человеческой истории преобладала своего рода анти-цивилизация, делавшая политическое развитие НЕВОЗМОЖНЫМ. Более того, деспотия, как мы уже говорили, к саморазвитию была неспособна. И в этом смысле стояла вне истории. Единственный способ открыть её для «осознания свободы», говоря гегелевским языком, состоял в том, чтобы ее разрушить (что, собственно, и сделали в XIX веке европейские колонизаторы). История, как мы ее знаем, просто не состоялась бы, не будь анти-цивилизация, которую Виттфогель обозначил как восточный деспотизм, устранена с исторической сцены.
