…Последним документом в пока еще тонком, только что возбужденном уголовном деле о хищении коньяка был протокол допроса подозреваемого. Алика допросили в милиции утром, как только он очнулся. Воля его была парализована тяжелым похмельем, он не противился следствию и рассказал, что вчера вечером побывал на станции Нева, где знакомый проводник по имени Вагиф попросил его продать похищенный коньяк и помог нагрузить в такси семь «кислородных» подушек с этим крепким напитком. Алик решил сбыть коньяк знакомым официантам в кафе. В результате сделки после окончательного расчета с Вагифом у него в руках должно было осесть 1750 рублей наживы. Но на радостях он, не доведя дела до конца, напился в кафе «Орбита», заснул и дальнейшего не помнит.

Алика отправили в изолятор предварительного содержания.

Следователь Кранов не любил чисто кабинетной работы. Для себя он считал совершенно необходимым побывать на месте, где было совершено преступление, изучить обстановку, поговорить с людьми.

— Взглянем хоть на «бронепоезд» кавказский, — Сказал он шоферу, выходя из машины на станции Нева.

На запасном пути стоял вагон с решетками на окнах и дверью посередине. Остальные вскоре после появления милиции дежурная по станции отправила на коньячно-разливочный завод. Около вагона находились несколько железнодорожников и милиционер. Кранов поздоровался, поднялся по железной лесенке и вошел в купе. На диванчике сидели капитан милиции из ОБХСС и сорокалетний мужчина с тяжелым взглядом темных глаз.

— Кто хозяин будет? — спросил Кранов вместо приветствия.

— Теперь вы здесь хозяева, — угрюмо ответил Вагиф.

Капитан кивнул в его сторону.

— Это Валька, судимый ранее за коммерческое посредничество. Пытался убежать, как нас увидел. Но бегает неважно, сразу видно, что спортом не занимался.

— Какой там спорт, — буркнул проводник. — Мне семью содержать надо: двое малых детей, жена не работает…

— А получаешь сколько? — спросил Кранов.

Вагиф усмехнулся:

— Сто двадцать восемь рублей восемьдесят шесть копеек — мой средний заработок.

— Но, я думаю, Валёк, семья твоя не в прогаре, — сказал капитан.

Он приоткрыл дверцу, ведущую из купе в отсек, в котором вытянулась на полвагона круглая цистерна. Вдоль нее на полу лежали «кислородные» подушки, разрисованные рябиновыми листьями. Наполненные и пустые. Под кранам, внизу цистерны, стоял жестяной чайник.

— Вот, — продолжал капитан, — полюбуйтесь, Михаил Гаврилович, на Валькин магазин. Восемь бурдюков с коньяком и один со спиртом. Коньячок слил, спиртом разбавил — и, глядишь, три-четыре тысячи рублей из рейса жинке доставил. А может, и гораздо больше. Вон сколько у него бурдюков заготовлено!

Подушек было не меньше пятидесяти.

— Сидеть тебе, парень, — вздохнул Кранов.

— Не торговал я, — возразил Вагиф глухим, безнадежным голосом, глядя усталыми глазами на следователя. — Коньяк сливал в подушки, это верно. Но зачем сливал? Кран у меня в пути потек, потому и пломбу пришлось сорвать. Я коньяк переливал, чтобы сберечь государственное имущество…

— Напрасно вы говорите неправду. — Кранов перешел на официальный тон. — Задержали мы одного из ваших клиентов.

— И второго найдем, — вставил слово капитан. — Тут сторож вчера дежурил в одном, из складов, он запомнил номер красных «Жигулей», которые у вагона останавливались: БЛД 22-11.

— Ищите, — буркнул Вагиф. — Каким глупым надо быть человеком, чтобы признаться в том, чего не было. Не брал у меня никто коньяк. Гости приезжали, а торговли никакой не было. Смотрите сами — полная цистерна. По самую горловину налита. Чего еще нужно?

— Так ведь я экспертизу назначу, — объяснил Кранов. — Она покажет, что там внутри: коньяк или «мишка бурый». Так ведь, кажется, смесь коньяка со спиртом называется? Скажите лучше, Вагиф, откуда у вас спирт?

— Купил у проводника во время стоянки в Тамбове.

В душе следователя все кипело от возмущения: как могли работники дороги доверить 30 тонн коньяка человеку, уже судимому за хозяйственное преступление! Вслух же сказал:

— Я вас задерживаю по подозрению в хищении государственного имущества, совершенном в особо крупном размере. Сейчас поедете с нами в изолятор.

Сидя в машине рядом с шофером, Кранов думал о том, что хищения грузов на железной дороге совершаются что-то слишком часто. На прошлой неделе, например, он прочел в сводке о разоблачении группы железнодорожников на станции Тихорецкая Северо-Кавказской железной дороги. Они совершили больше сотни хищений из вагонов, ущерб измеряется многими тысячами рублей…

«А все потому, — сердился следователь, — что кое-где слаба дисциплина. В прокуратуре только и слышно: то вагон с одеждой стоит без охраны, и из него уже полсотни костюмов пропало, то арбузы загнали не на ту станцию, и пока решали, куда везти, 17 тонн их сгнило… А кто поставлен охранять груз? Случается, первый встречный, вот вроде Вагифа. Неудивительно поэтому, что иногда преступления совершаются при участии железнодорожников и даже работников военизированной охраны!»

В изоляторе, в камере для допроса, провели опознаете. В присутствии двух понятых посадили на стулья трех человек, в том числе и проводника. Затем ввели Алика — нечесаного, осунувшегося, потрясенного. Он сразу, не колеблясь, показал на Вагифа. Тот в ответ обругал его на своем родном языке.

Сразу после этого Кранов удалил посторонних и провел очную ставку. Алик, не глядя в глаза Вагифу, подробно рассказал о том, что с ним произошло накануне. По его словам, ему понадобилось во что бы то ни стало угостить приятелей. А денег не было — финансовые затруднения. Кстати, на этой почве у него скандалы с женой. Он хоть и числится буфетчиком в столовой, но второй месяц фактически не работает, ищет себе дело по душе…

Одним словом, решил он одолжить несколько бутылок у Вагифа, который, как было Алику известно, прибыл в Ленинград с очередным рейсом. Он знал, что Вагиф — человек состоятельный и щедрый. Взял такси, потому как, несмотря на временное безденежье, не мог привыкнуть ни к какому иному транспорту, и приехал на товарную станцию. У знакомого вагона еще и «жигуленок» красный стоял.

Вагиф встретил его не только приветливо, но и оказал доверие. Вручил под честное слово семь наполненных коньяком резиновых подушек и посоветовал продать их по 400 рублей за каждую. Себе же спросил значительно меньшие деньги, из расчета 150 рублей за подушку. Да и то не сразу, а после реализации…

Сидя напротив Алика, Вагиф смотрел на него с величайшим презрением и время от времени закатывал под припухшие веки глаза, тяжело вздыхал. Потом сказал:

— Да, теперь я вспомнил, что вручил этому парню семь подушек с коньяком…

Сделав это признание, Вагиф попросил разрешения позвонить по телефону. Ему разрешили. Набрав номер, он полным горечи голосом заговорил с какой-то женщиной, не стесняясь присутствия посторонних, называл ее «любовь моя» и сообщил, что арестован и увидит ее теперь очень нескоро, лет через двенадцать.

Слушая его, Кранов прикинул в уме срок наказания, который мог назначить проводнику суд, и пришел к выводу о неплохой юридической подкованности задержанного.

Отправив Алика в камеру, следователь сказал:

— Ну, Вагиф, теперь назовите других соучастников. Меня прежде всего интересует водитель красных «Жигулей». Его фамилия Волков. Мы с ним еще не разговаривали, и весьма вероятно, что он станет отрицать свое участие в преступлении. В таком случае изобличить его мы сможем только с вашей помощью. Сами понимаете, что содействие следствию в вашем положении не повредит…

Вагиф долго молчал, опустив на грудь квадратный подбородок. Потом медленно проговорил:

— Устал я очень. Подумаю.

…Когда они подкатили к кафе, то увидели небольшую очередь перед дверью. Швейцар, несмотря на то, что кафе было наполовину пусто, почему-то сдерживал публику. Очевидно, для того, чтобы создать иллюзию повышенного спроса на посещение этого заведения. Но услышав магическое «к Робертовичу», он сразу же пропустил Бориса и Любу, вызвав этим недовольство публики.