Момент аварии очень хорошо запомнился. В голове крутились отрывистые мысли, злость на колючие слова Жени угомонить не удалось. Я вдыхал чистый, прохладный, кондиционированный воздух, а выдыхал раскалённый. В один момент мне даже показалось, что я вижу марево перед глазами.

А потом как по кадрам. Белый внедорожник резко перестраивается из левого ряда, обгоняя вяло ползущий Додж Караван, но неправильно рассчитывает мою скорость, стрелка спидометра подбирается к сто пятидесяти.

Удар! Я бью по тормозам, чтобы хоть как-то замедлить наше столкновение. Меня кидает на руль, ремень безопасности впивается в грудь. Мне кажется, что он меня задушит раньше, чем мы остановимся. И ужасный скрежет метала забивает уши. Руль не слушается, тормоза тоже. Минуты чистого полета, тянутся жвачкой. Возможно это конец? Эта мысль не приносит никаких эмоций. Вообще. И я думаю о Жене. О её огненных волосах и ярко-жёлтых глазах. Хорошо, что её сейчас нет рядом…

Сознание ненадолго отключается, я прихожу в себя в уже мёртвой машине. Моя иномарка теперь груда металлолома. Впрочем, внедорожнику сейчас тоже место на кладбище машин. Я кое-как отцепляю ремень, грудь болит, живот тоже. Дверь открыть не получается, метал смялся и теперь не выпускает меня. Дёргать совершенно бесполезно. Стекло разбито, но осколки торчат из креплений. Вылезать сейчас себе дороже, и я принимаю решение остаться в машине, дождаться службу спасения. В это время сижу, смотрю на проезжающих мимо людей. Вижу их иногда сочувствующие, иногда злорадные взгляды. И думаю, думаю…

Как я докатился до жизни такой? Сейчас все мои мысли занимает рыжая бестия, почему именно она выводит меня на эмоции каждый раз? Что за наказание такое? А ничем иным, кроме как наказанием высших сил я это объяснить не могу. Я вообще не могу это объяснить! Все пять лет я воспринимал её, ну может не как сестру, но как часть моей семьи точно. Может я долбаный извращенец? Родства между нами нет, даже юридического, но неужели жизнь в одной семье ничего не значит?

Я поморщился. Здесь Женя права, нашу семью можно назвать семьёй лишь с большой-большой натяжкой. Телефон завибрировал в кармане. Я потянулся к нему, перетерпел несколько секунд боли, и наконец достал. А вот и семья, легка на помине.

— Да, отец.

— Какие у тебя травмы, Александр?

В голосе отца не было ни капли беспокойства. Только собранность и деловая хватка.

— Грудь, живот, несколько синяков.

— Езжай в больницу. Обязательно сделай обследование. Потом ко мне в офис.

— Понял.

Отец отсоединился. Сирены выли уже близко. Наряд МЧС, две скорых помощи, ДПС. Вот и весь почётный кортеж. Меня быстро выковыряли из жестяной банки. На моего товарища по несчастью пришлось потратить больше времени. Фельдшер быстро меня осмотрел, и принял решение везти в больницу. Сотрудник полиции поморщился, словно ему лимон подсунули вместо конфеты, но возражать не стал. Если у меня внутреннее кровотечение или разрыв органа, и я умру, оформляя бумажки, то вряд ли он останется при погонах.

Второго водителя наконец достали, у него сломана нога и рука, они покоились в лубках, а в остальном сильных повреждений я на нём не заметил. Зла на него я не держал, хоть он и спровоцировал аварию.

В больнице выяснилось, что мои синяки — это просто синяки. И я легко отделался. Инспектор поджидал меня у палаты приёмного покоя. Водителя внедорожника забрали на операцию, поэтому он был сейчас не доступен. Полицейский очень обрадовался, увидав меня, но тут же постарался придать своему лицу строгости.

— Ну что, Золотов Александр Михайлович, нарушаем?

Я поднял бровь, удивляясь не его осведомлённости, а его уверенности в моём нарушении.

— Вот только не надо этих удивлённых взглядов, на этом шоссе очень много камер наблюдения. Я уже отследил весь ваш путь, на последнем отрезке вы ехали со скоростью сто тридцать девять километров в час, что на двадцать девять километров больше разрешённого.

— Признаю, нарушил. Но в аварии нет моей вины. Это вы, я надеюсь, рассмотрели по камерам?

— А если второй хлопец не согласится? Как решать будешь? Не простой парень попался.

— Ну не решу, так адвоката подключу. — пожал плечами я.

Меня сейчас не интересовали такие мелочи, все живы и почти здоровы. Сейчас нужно ехать к отцу. И это меня напрягает гораздо больше. Для него нет такого понятия как человеческий фактор или невнимательность. Мне придётся объяснить ему как я попал в аварию, и сделать это будет очень сложно. Не могу же я ему сказать, что думал о своей названной сестре? Меня мучает вожделение. И я никак не могу обуздать его.

На улице меня уже ждала жёлтая машина такси. Я сел на заднее сидение. Водила оглянулся, оценил синяки на шее.

— Подрался?

— Авария.

Он понимающе кивнул и медленно тронулся. Поездка прошла спокойно, а это то, что мне сейчас было нужно.

В итоге всё оказалось ещё хуже, чем я ожидал. Секретарь встал, распахнул передо мной дверь кабинета. Лаконично обставленный кабинет отца сейчас был затоплен светом. Полы цвета «светлый дуб», белые стены, светло-бежевая мебель. Роскошный диван, пара кресел. Массивный темный стол — как центр пространства. И отец, сидящий за столом, но это ожидаемо. А вот мать, стоящая у панорамного окна — нет. На госпоже Золотовой красовалось белое платье до колен, закрытое и стильное, как и она сама.

Сейчас они напоминали разворот модного журнала.

— Добрый день, мама. Рад видеть тебя.

Она повернулась, окинула меня взглядом и вежливо улыбнулась. Не обеспокоенно, не радостно, не тепло — а именно вежливо. Это было явно ненормально в данной ситуации, но я привык. Мне хотелось подойти к ней, а потом и к отцу, встряхнуть их и крикнуть: мы не королевская семья! Нас никто не видит! К чему этот строгий этикет? Но тогда я удостоюсь лишь непонимающего взгляда.

— Садись, Саша.

— Не хочешь спросить, как я себя чувствую? — всё же не сдержался я.

— Нет. Я как раз просматриваю твою карту.

Я сел, опёрся локтями о колени и положил голову на скрещенные руки. Боковым зрением заметил много раз уже сбитые костяшки пальцев. Не нужно отцу видеть этого, мать всё-таки заметила и нахмурилась.

— Мы с матерью тебя внимательно слушаем.

— Я ехал по шоссе, мою машину подрезала другое авто. Мы столкнулись, нас протащило ещё тридцать метров и кинуло на обочину.

— С какой скоростью ты ехал?

Нет смысла врать. Я прекрасно знал этот приём. Отец уже всё знает, и единственное, чего он хочет — это чтобы я покаялся.

— Сто пятьдесят.

— Какого чёрта ты вообще там делал? Чтобы добраться до школы не обязательно выезжать на это шоссе.

— Я хотел покататься.

— Покататься?! Ты слышала Алла? Наш сын решил покататься. Ты что, возомнил себя великим гонщиком? Или, чёрт тебя побери, бессмертным? А если бы ты позвоночник сломал или убил кого? Что тогда? — отец очень старался не кричать, но гневные ноты всё же проскальзывали — И всё ради чего? Не таким мы с матерью тебя растили. Или ты решил стать золотым мальчиком?

Я молчал, сказать мне было не чего.

— Отвечай!

Собрав волю в кулак, я выдавил из себя:

— Прошу прощения. Я был не прав и этого больше не повторится.

Мне сложно было говорить эти слова. Я и сам не знал правда ли это.

— В школу будешь ездить как раньше с водителем. Я передам твоему тьютору, что тебе не хватает острых ощущений. Хотя он наверняка и сам сможет ознакомиться с этой информацией. Новость уже появилась в онлайн журналах.

Отец не стал объяснять мне как важно сейчас сохранить «лицо» нашей семьи. Но зато подробно проинструктировал как отвечать, если со мной свяжутся представители прессы. Даже дал бумагу с инструкцией. Я внимательно прочитал, выудив для себя главное — при звонке журналистов мне нужно положить трубку и немедленно сообщить об этом звонке директору по маркетингу. Я понимал, как это важно, и не спорил.