Он качает головой, а мне хочется рассмеяться. Истерично так, болезненно, абсолютно неадекватно. Потому что я не верю, что за три года заслужила пять клишированных фраз.

– И это всё?.. – пытаюсь держать лицо. – Я тебя прощаю. Считай, что мы квиты. Ты помогаешь мне с учебой, а я не держу на тебя зла за прошлые обиды.

Покачивает головой, но как-то отрешенно, будто даже не слышит, что я ему отвечаю.

– Я обязательно верну тебе деньги в ближайшее время, – обещаю перед тем, как уйти.

– Ты и сама знаешь, что я не буду их ждать.

Мы прощаемся, расходимся по разным сторонам дороги. Богдан предлагает довезти меня до дома, но я не хочу, чтобы он знал, где я живу. Не хочу садиться к нему в машину. Мне горько от близости с ним, будто я насквозь пропитываюсь ядом. Смертельным. Болезненным. От которого скручивает сухожилия.

Остатки прошлой дозы яда до сих пор во мне.

И я не готова мучиться от передозировки вновь.

Чем он занимался все эти годы? Вроде бы продал свою долю в отцовском бизнесе и куда-то уехал. Мне почему-то казалось, что в Европу. Но я не особо интересовалась. До недавнего времени старалась выветрить любое напоминание о Богдане. Понимала, что иначе надолго останусь в прошлом. Не смогу двигаться вперед.

Но я благодарна ему за помощь. Мог бы и отказать. Кто он мне такой, чтобы помогать финансами?

Но платеж поступает на счет вовремя, о чем от университета приходит письмо, и я выдыхаю с облегчением. Не обманул.

«Спасибо», – пишу коротко, исключительно из вежливости.

«Обращайся».

Ну да, обязательно. Ведь так и поступают люди: бегают по каждому поводу к бывшим, с которыми расстались не самым приятным образом. Я понимаю, что его ответ не больше, чем вежливость. Но почему-то его так и тянет перечитывать.

Ужасно.

Я до сих пор зациклена на мужчине, бросившем меня три года назад.

…Помню тот день, будто вчера. Мы встречаемся на набережной. Куда-то бредем, медленно, вяло. Бесцельно. Планировали зайти на выставку современного искусства, но понимаю: не пойдем туда. Богдан как-то заторможен. Знаете, как будто выпил горсть обезболивающих таблеток, а потому с трудом фокусируется на предметах. Он молчит, слушает меня вполуха. Думает о чем-то.

– Всё нормально?

Я никогда еще не видела его таким. На себя непохожим. Пугающе отстраненным.

– Да. То есть нет, – мотает головой и тут же продолжает: – Саша, нам надо прекратить общение.

Я даже не сразу вникаю в смысл слов. Они какие-то неправильные и глупые, просто не могут быть реальностью.

– Чего? – оборачиваюсь на него.

Богдан останавливается. Резко застывает на месте, заставляя и меня встать.

– Нам не стоит больше видеться. Всё это неправильно. Я противен самому себе. А ты… ты заслуживаешь кого-то лучше. Другого мужчину, который будет тебя любить.

Он произносит это монотонно, глухо. Наверное, именно так и расстаются с девушками. Безо всяких эмоций. Но меня начинает трясти. Хочется прочистить уши, потому что мне абсолютно точно слышится. Он не может так говорить.

Он… он…

Он не может так со мной поступить!

Губы начинают сохнуть, и я закусываю нижнюю так сильно, что она трескается. Солоноватый вкус крови немного отрезвляет.

– Мне не нужен никто другой, – я хмурю брови. – У нас же всё нормально было.

– Ничего не было нормально, – режет словно ножом. – Прости, но я так больше не могу.

Что мне оставалось делать? Только принять тот факт, что мной воспользовались и бросили без объяснения причин.

Я чувствовала себя преданной. Этот неловкий разговор, после которого Богдан хотел отвезти меня домой, но я не позволила – весь он был пропитан несправедливостью. Неужели я заслужила такого отношения? За то, что всегда вела себя правильно, не капризничала, не скандалила, соглашалась на редкие встречи?

Даже теперь меня режет на части, хотя столько времени прошло, и нас больше ничего не связывает. Кроме моего долга, конечно. Осталось придумать, где взять деньги и как ему их вернуть.

Я вновь смотрю страницу Лизы. Не могу ничего с собой поделать. Живу в чужой жизни, ловлю крошечные детали, всматриваюсь в них, пытаясь найти присутствие Богдана. Вижу знакомый интерьер – может, это его квартира? Или просто известная скандинавская мебельная классика, которой обставлены миллионы домов во всех странах мира?

Она обедает в ресторане. А он – с ней? Или нет?

Она гуляет по парку. Он – рядом?

Незримое присутствие Мельникова ощущалось в каждом фотоснимке. Я сама додумывала его рядом с Лизой. Дорисовывала его образ, фигуру, взгляд.

«Мы знакомы?» – вдруг мигает уведомление о новом сообщении.

Лиза. Она пишет мне. Вот так запросто. Хотя, наверное, у девушек типа Лизы всё именно так и происходит. Они не стесняются, и не переживают о чужом мнении. Просто делают то, что им хочется.

Черт.

Видимо, я где-то наследила, например, случайно ткнула на кнопку «мне нравится», и Лизавете пришло: «Какой-то Александре понравилось ваше фото». А ещё эта Александра подглядывает за вами который день подряд. Потому что у Александры нет личной жизни, и она решила приобщиться к вашей и вашего парня.

Как же мне объясниться… Сказать, что просто нашла страницу? Что мы вместе учились или встречались в фитнес-зале?

Я чувствую себя обманщицей. Влезла в чужую жизнь, наследила там, а теперь пытаюсь незаметно убраться.

«Нет, мы не знакомы. Но мне очень нравятся твои фото», – отвечаю, надеясь, что это не выглядит слишком уж тупо.

Но, кажется, Лизе льстит чужое внимание. Она никак не реагирует на мои слова, даже не пишет: «Спасибо». Просто принимает их как данность. А моё сердце заполошно колотится в груди.

Мне кажется, весь мир сейчас шепчет: «Она спала с твоим женихом… она спала с твоим женихом и сейчас врет, что не знает тебя».

***

Мама звонит тем же вечером, причем три раза подряд. Подсознательно мне не хочется отвечать. Кажется, что ничем хорошим это не закончится. Мы не общаемся так часто, чтобы созваниваться ежедневно. Я ведь неспроста отделилась от родителей и долго выстраивала личные границы.

Сначала было сложно. Мама трезвонила ежедневно и по несколько раз, рыдала в трубку, умоляла вернуться. Папа не звонил и не писал. Я просто перестала для него существовать. А вот мама никак не могла смириться с тем, что единственная дочь ушла.

«Я приготовила твою любимую паэлью», – писала она и присылала фото этой самой паэльи, как будто я могла побежать ради нее домой.

«С отцом смотрим фильм. Тебя не хватает», – вздыхала вечерами.

Но потом мама перестала донимать. Наоборот, услышала мои просьбы и стала максимально корректна во всех отношениях. Потому что всякий раз, как она напирала, я отдалялась. Её манипуляции работали противоположно тому, что она планировала. Муки совести я не испытывала и не спешила общаться чаще, напротив, шагала назад, избегала, отговаривалась отсутствием времени.

Поэтому чутье меня не подводит – неспроста она звонит сегодня.

– Кто оплатил твое обучение? – мама спрашивает таким голосом, будто я украла куклу у соседской девочки, и теперь меня будут отчитывать.

– Какая разница? – в груди становится тесно, но я изображаю равнодушие. – Друзья помогли.

– Тебе проще влезть в долги, только бы не мириться с родным папой?

Упрек такой явный, что им можно обмотать шею как шарфом. И придушить себя им же.

– Встречный вопрос: вы следили за оплатой моей учебы, только бы я помирилась с отцом?

Мама возмущенно фыркает.

– Кто виноват, что ты других методов воздействия попросту не понимаешь?

А, значит, это была показательная порка. В духе: будешь себя плохо вести – последний пряник заменю кнутом. Только вот я, коза такая, не только не прониклась отцовским замыслом, но ещё и деньги нашла на стороне. Надо было сказать, что мне их дал Мельников Богдан. Чисто из вредности. Я-то знаю, что их отношения с отцом резко испортились, и отныне его имя в нашем доме под строгим запретом.