Дёргаюсь в сторону, избегая его рук, но не успеваю, и мужские пальцы смыкаются на моей щиколотке. Прямой контакт голой кожи коротит нервную систему, лишая возможности к сопротивлению на несколько секунд.

Панталонович зато не теряется и тут же подтаскивает за ногу к себе, чтобы снова закинуть на плечо.

Громко и тяжело дышит от плохо контролируемого бешенства и явного возбуждения, об которое я ненароком ударяюсь бедром, когда меня вешают на своё тело.

— Захар, что случилось? — пытаюсь наладить контакт, так как меня несут в домашней одежде и с босыми ногами в коридор.

— Поговорим дома.

— Я уже дома.

— Уже нет.

Скриплю зубами от бесполезной ярости.

— А сейчас мы не можем поговорить?

— Нет. Сейчас тут слишком много свидетелей, если я начну задавать вопросы, а ты мне снова начнёшь нагло в глаза врать, то будет много лишних трупов.

Он же шутит? Да?! Так как по его злому лицу с каменными желваками на щеках сразу и не поймёшь.

— Маш, Сонь, ну вы чего просто молча стоите и ничего не делаете? — вспоминаю о подругах и жалобно тяну к ним ручки.

За это тут же получаю так весомо по заднице. Эй!

— Не трогай их. Они тебе не станут помогать в побеге от меня.

— Машуля, птичка моя, — нервно дёргаюсь в сторону следующих за нами девчонок.

Мы уже в коридоре, и до решающего выхода остаётся всего несколько секунд.

— Земляничка, вам и правда надо нормально поговорить. Прости, — и протягивает похитителю мою сумочку с ключами и деньгами и мой мобильный.

Злюсь теперь на всех. Кругом произвол и нарушение прав человека на свободу и независимость.

Так мы и уходим.

В подъезде тихо и пусто, ни одного признака присутствия моего бывшего. На улице уже совсем вечер, значит, я проспала несколько часов. Дождь прекратился, оставляя влагу в воздухе и всё ещё местами серое небо, но погода явно пошла на улучшение. Чего нельзя сказать о моей жизни.

Не то чтобы мне было реально страшно от этих выпадов Ярового, но возмущение от собственного бессилия толкало на безрассудство.

В противовес угрозе сгрузили меня на переднее пассажирское и связывать тоже не стали.

— И не дергайся, — уже спокойнее попросил мужчина, щёлкая моим ремнём безопасности.

Хочется показать ему язык и сильно стукнуть по этому мощному затылку, но … сдерживаюсь.

Я тоже взрослая, будущая мать и потому могу вести себя цивилизованно. Отворачиваюсь к окну и выказываю своё порицание его поведения выразительным молчанием и разглядыванием пейзажа за окном.

Когда, выезжая за город, мы сворачиваем на другую дорогу, напрягаюсь, но из вредности продолжаю молчать.

Скоро вокруг только лес, дорога с асфальтированной меняется на просёлочную с ухабами и грязевыми лужами, а небо всё больше темнеет.

— Куда ты меня везёшь? — в итоге не выдерживаю.

— Поговорить, — сухо отрезал водитель.

— И это будет последний разговор в моей жизни?

— Ники, глупости не неси.

Действительно, зачем ему меня убивать, я и так ничего ему не сделаю. И даже не потому что не могу, а потому что не хочу, ведь этот козлина мне нравится, а ещё отец моего ребёнка.

Тяжело вздыхаю, предвидя битву титанов. Может, если сразу покаяться, то меня пронесёт, и я легко отделаюсь.

— Зар, я знаю причину твоего буйства, — как можно спокойнее подвожу к основной проблеме, которую за время нашего недолгого путешествия уже раскусила, сложив два и два.

Он нервно дёргает плечом, что даже машину заносит право.

— Отлично, но, Вероника, пока помолчи.

Это не просьба. Это приказ. Кажется, не пронесёт.

Глава 14

Вероника

Тот самый домик в лесу, где мы были в начале недели, я узнаю моментально. На душе теплеет, что место знакомое и недалеко от самого коттеджа Ярового.

— Значит, сюда не только пешком можно добраться, — сама себе под нос подвожу итог.

— Не только, но пешком лучше, — неожиданно отзывается Захар, выходя из машины.

Поднимаю глаза к небу, моля о терпении.

Мужчина открывает мою дверцу и молча извлекает моё тельце.

— А у тебя спина не заболит таскать мою тушку на руках туда-сюда?

Выразительный взгляд голубых глаз снова лишает меня жизни на пару минут. Их хватает на то, чтобы зайти в дом и усадить мою попу на диванчик посреди гостиной. Сам же хозяин располагается в кресле напротив.

— Теперь приступай, — милостиво оглашает решение Яровой.

Нервно кручу в руках край футболки, грозясь окончательно её порвать, перебираю голыми пальцами ног по прохладному полу. И вся моя бравада как-то сникает. Это в порыве чувств я против него такая смелая, а когда Панталонович просто сидит с нечитаемым выражением лица и стиснутыми кулаками, что костяшки побелели, то вообще не айс.

Но надо! Если не начну сама, то прижмёт меня он, а тогда, выходит, я буду врушкой и вдобавок трусихой.

— Захар, правильно ли я понимаю, что девочки мои не умеют держать свои ротики на замках?

— Почему? Умеют, но … мне было достаточно одного ответа на мой вопрос, а дальше уже становится всё понятным.

Забываю дышать под расстрелом голубых глаз. Всё плохо. Нет, всё очень плохо, просто беспросветный песец! Отрывисто выдыхаю, сжимая ткань футболки в кулак. Можно, конечно, попытаться юлить и лить воду, но я устала. Пора рубить этот узел…

— Верно. Райданов не отец моего ребёнка, а последний секс с ним был задолго до возникновения беременности, — сглатываю так шумно, что морщусь сама.

— Моего… — тихо начинает Яровой, выхватывая из мною сказанного только одно несчастное местоимение. — То есть ты ребёнка в единоличном порядке себе присвоила?

— Не то чтобы… но около того, — не вру, нет смысла.

— А как же отец ребёнка? Ему знать не положено?

Его голос ровный, взгляд прямой и без желания придушить меня на месте, так что, может быть, Захар спокойно перенёс свежеиспечённую новость.

— Положено, но необязательно. Тем более, на мой взгляд, отцу малыша и так хватает проблем.

Мужчина в секунду меняется в лице.

— Вот как! — зло восклицает Яровой. — А теперь скажи мне, пожалуйста, какая высшая сила или просто отсутствие извилины дали тебе право решать за меня? А, Земляниника?! Твою мать, кто ты такая, чтобы решать за меня?! Кто ты, чтобы лишить ребёнка отца, а отца ребёнка?

Плохо. Ой, как плохо! Бежать! Успокоится, а потом поговорим.

Подлетаю на ноги, забывая, что босиком, но это, по сравнению с гневом Панталоновича, пустяки. И тут же рвусь к свободе дверного проема.

— Да чтоб тебя, — летит мне вслед, а точнее, совсем рядом со мной.

Взмываю вверх по инерции, перебирая ногами в воздухе, что, наверное, со стороны выглядит очень смешно, если бы не было так страшно и стыдно.

— Почему надо обязательно бежать, Вероника? — Яровой орёт прямо мне в ухо, пока чуть ли не под мышкой тащит обратно на диван. — Поговорить не пробовала?!

— С кем? — срываюсь и тоже начинаю орать. — Это с тобой что ли? Ты на себя давно в зеркало смотрел?! А?! Да я боюсь тебя! Боюсь, что прибьешь меня или просто заберёшь малыша, как забрал Лику у её матери.

Мужские пальцы разжались так же резко, как и сомкнулись на талии пару секунд назад. Бухаюсь попой на диван с высоты его роста, что распущенные волосы закрывают лицо.

В комнате звенит от напряжённой тишины, а бешеный стук собственного сердца оглушает. Торопливо смахиваю волосы с лица, чувствую, как рядом со мной прогнулся диван.

Захар сидит, откинувшись на спинку, закрыв верхнюю половину рукой, согнутой в локте. Но, чтобы понять его состояние, мне хватило сжатой челюсти и напряжённых губ. Теперь палку перегнула я. Ведь мои слова только отчасти правда.

Гнев ушёл, оставляя после себя руины и осколки.

— Захар, это не совсем то, что я хотела сказать, — пытаюсь поправить ситуацию, плохо веря в положительный исход.

Панталонович упрям как мул.

— Не надо меня жалеть, Земляникина. Я всё понял.