Браку, как в принципе и моей спокойной жизни, пришёл огромный и мохнатый пиздец.

— Захар, у вас телефон разрывается, — выдёргивает меня из воспоминаний мой адвокат, подталкивая сотовый в мою сторону, что от вибрации катается по гладкому полированному столу в опустевшем зале для заседаний.

Мы последние.

— Ну как прошло, честный ты наш? — сарказм Третьякова проливается литрами в моё ухо, оседая где-то в виске в виде головной боли.

— По плану, Лев Николаевич, — тут же отрезаю любые подвижки в этой области. Я взрослый мужик и могу справиться сам.

— Я так и понял. Чувствую, пора готовить запасной, где я всё это семейство вытравлю сначала газом, а потом сожгу, чтобы развеять горстку пепла над океаном, чтобы точно не выжили.

Усмехаюсь, как всегда, богатой фантазии графа. В принципе план неплохой, но больно кровавый.

— С какой целью звонок? — меняю тему и поднимаюсь с неудобного маленького стульчика.

— Хочу узнать, как ты докатился до такой жизни?

Тороплюсь на выход подальше от лишних ушей и любопытных взглядов моих оппонентов, всё ещё толкущихся в фойе здания суда.

— Это до какой именно?

— Прекрасной, конечно. Девушка величает тебя по отчеству и до сих пор жива, даже больше того.

Это Лев Николаевич ещё не знает, как она смело коверкает моё гребанное отчество. Вот хотел же после смерти отца сменить его, но мама … «Ты этим поступком предашь отца и его смерть». Ну да! А вот мне мучиться оставшуюся жизнь нормально?!

— Что в вашем понимании означает это «даже большого того»? — продолжаю только задавать вопросы, выясняя обстановку в замке и заодно в голове шефа.

— Больше того, ты явно питаешь симпатию к юной няне. Хотя, конечно, я тебя понимаю, как мужчина мужчину. Земляникина очень … свежа.

Всё! Точно врежу!

— Третьяков, а вам на шею галстук не давит? Или бабочку туго повязали? А то на лицо все признаки гипоксии мозга.

— Вот! — удивлённо тянет он, и я осекаюсь.

Падаю за руль своей машины и тру глаза, пытаясь снять наваждение.

— Зар, ты там в обморок упал? — ехидничает граф, но я не поведусь.

И так уже всякую хрень наговорил.

— Это не симпатия. Несколько месяцев назад у меня с ней произошёл спонтанный секс в ночном клубе на фоне алкогольного опьянения, причём у обоих. Неделю назад она пришла устраиваться ко мне на работу в роли няни. Я её не вспомнил, принял без лишних проверок, ибо спешил в командировку с вами. Теперь ситуация в некотором роде прояснилась, и я пока не решил, что буду с ней делать. Теперь, Лев Николаевич, вы прекратите фантазировать дичь всякую?

Снова усмешка и пауза, в которую я завожу джип.

— То есть ты теперь выбираешь между дать ей под зад или дать ей в зад, рот …?

— Откуда такая уверенность, что выбор именно между такими пунктами? — спокойно перебиваю шефа, не желая подробностей, но при этом поддерживаю игру.

Выруливаю с парковки и несусь в сторону замка.

— Так всё очевидно.

— Ну, наверное, только вам!

— Возможно, Захар, но я не помню девушек, к чьим спинам ты бы так прижимался. Особенно в условиях отсутствия угрозы со стороны.

С Третьяковым всегда было тяжело. Слишком умный, внимательный и при этом не стесняющийся лезть туда, куда его не просили даже под прикрытием дружеских отношений.

— Вероника сама по себе угроза.

— О да! Грозная девушка, если ткнуть неосторожно. Проверено.

Мне всё меньше и меньше нравится наш трёп, а ещё чёртовы фантазии. Графа спасало только наличие Клары в его жизни. Я точно знаю, видел собственными глазами, как шеф покорился Беловласке.

— Захар!

— Лев Николаевич, прекращайте трогать Веронику и тем более тыкать в неё чем ни попадя. Я буду через, — бросаю короткий взгляд в сторону навигатора с указанием загруженности дорог. — Двадцать пять минут. Пусть девочки собираются.

— Ой, то есть тыкать в неё только тебе позволено?! — и такой ехидный ржач в трубку.

— Третьяков, Клара вас совсем испортила, боюсь предположить, что случится, когда дети подрастут.

— Ну-ну, Яровой, не каркай. Я пока на здоровье не жалуюсь. И даже психологическое.

Не отвечаю и скидываю вызов. Что бы мы друг другу ни говорили, я ему верил, как и он мне.

Я уложился в двадцать три минуты, срезав половину квартала через дома. Бросаю машину прямо у парадного крыльца и спешу внутрь, так как меня никто с сумками наперевес на пороге не встречает.

Глава 8

Вероника

Фраза «У страха глаза велики» сегодня пришлась очень кстати. Я так переживала из-за знакомства с «богатыми и знаменитыми», но, едва граф отключил в себе режим грозного властелина мира, стало очень приятно среди них и огромного замка.

Жена де Бомарше вообще оказалась милой девушкой моего возраста, художницей и мамочкой двух совсем маленьких крошек. Таких маленьких детей я впервые держала на руках, но решила, что тренировка мне не помешает. Скоро у меня самой будет такой же комок радости.

Лика засыпала вопросами Клару насчёт её новой идеи рисовать портреты, граф то появлялся, то исчезал, а мне доверили покормить молочной смесью Марьяну, пока её мама также из бутылочки кормила сестрёнку Виолетту.

Поэтому стремительное появление Ярового в нашей огромной комнате-студии произвело впечатление грома среди ясного неба. Мужской взгляд задержался на мне с ребёнком, а потом впился в Лику, которая, уже отложив карандаш, неслась к отцу.

— Папуля! Папуля! Ты приехал! — радостно и как можно тише, чтобы не разбудить засыпающих младенцев, прощебетала девочка.

Захар подхватил дочь на руки, влепляя в своё тело так, что я сразу поняла. Что-то случилось! Или случится! Уж больно крепко Яровой обнимал дочь, пряча напряжённое лицо в её макушке.

Клара расстроенно вздохнула рядом со мной, что я тут же перевела взгляд на девушку. Сосредоточенное выражение лица и печальные глаза, направленные на обнимающихся у порога, добавляли трагизма в мои мысли.

Жена графа тоже в курсе происходящего в семье их начальника безопасности, кажется, только я, проживающая в его доме, остаюсь в неведении.

Зря, наверное, я не поддалась искушению и не расспросила Третьяковых о милых подробностях жизни Панталоновича. Теперь остаётся только терзаться в сомнениях. Мой работодатель информацией делиться не умеет, он только её собирать специалист.

Кстати, а ведь кто-то ночью грозился вскрыть мою подноготную как консервную банку. Может, действительно проще самой сознаться, чем лезть на рожон и ещё больше злить Ярового.

А может, проще уволиться и уйти к чертям собачьим, и поминай как звали?!

И внутренний голос явно советовал самый лучший вариант, но …

— Вероника, малышка спит. Давай её мне, я переложу в кроватку.

Оказывается, я зависла над младенцем, вглядываясь в пухлые щёчки с нежной кожей, а мыслями улетела глубоко в себя.

— Да, конечно, — шепчу в ответ, осторожно выпутывая руки из пледа, в который завёрнута Марьяна.

Графиня ласково улыбается моей неопытности и помогает справиться с передачей крохотного тельца ей.

Наблюдаю, как девушка, покачивая дочь, неспешно идёт в детский уголок, обустроенный в дальнем углу комнаты. Видимо, чтобы мама могла беспрепятственно творить красоту на холстах, в комнате имелось всё необходимое для пребывания малышек — две кроватки с балдахинами, пеленальный столик, комод со всякими премудростями поверх него.

Интересно, если я попрошу у Клары её личный номер мобильного, это будет чересчур нагло с моей стороны? Мне бы не помешали советы юной мамочки в будущем, а то среди моего круга общения ни у кого нет детей.

— Вероника Андреевна, нам пора, — раздаётся голос Захара совсем рядом со мной.

Переключаюсь в режим реальности. Что-то в последнее время я стала часто зависать в невесомости мозга, это такая побочка от беременности?

— Конечно. Мы сейчас соберёмся, — тут же рапортую я, не поднимая глаз на мужчину.

Настроение нежно-меланхоличное, что не хочется лицезреть недовольство или, того хуже, равнодушие на лице Панталоновича.