Просто киваю и стремлюсь поскорее уединиться. Через переходы направляюсь в замок, где уже в своей спальне свободно выдыхаю.

Моё одиночество практически мифическое, ибо запах ландышей не покидает, и теперь кажется, что он пропитал не только мою одежду, но и меня самого. И как бы мне ни хотелось сохранить эти ароматы, но принять водные процедуры и сменить одежду придётся в любом случае.

Контрастный душ с большей порцией ледяного вставил мозги в привычное им положение, а заодно напомнил, что вопрос совместного ужина с моей художницей остался открытым.

— Надо бы его закрыть, — шепчу своему мокрому отражению в огромном зеркале ванной комнаты.

Переодеваюсь и всё ещё с влажными волосами спешу вниз. Через пятнадцать минут я с охраной уже мчусь на встречу с советом директоров.

Стараюсь сосредоточиться на работе, но в голове постоянно возникают образы Мотылька, вкус её потрясающих губ и то, как они скользили по моей коже.

Глубоко выдохнул и сменил позу на более удобную в моём крайне возбуждённом состоянии.

Хотелось бы сейчас свою гиперактивность списать на сексуальное воздержание, но нутром чую, что это будет просто самообман.

— Лев Николаевич, какие у вас планы на сегодняшний вечер?

Захар, сидящий слева от меня, что-то проверяет в большом планшете, серьезно хмуря брови.

— А что? Хочешь пригласить меня на свидание? — пытаюсь разрядить гнетущую атмосферу, в которой мой телохранитель пребывает уже не первый день.

У него неприятности, но мне о них он вряд ли когда расскажет.

— Очень. Пойдёте? — поддерживает настроение, даже ухмылку в уголке губ можно проследить, если очень внимательно присмотреться.

— Конечно, но сегодня не с тобой. У меня тайной свидание.

Если, конечно, мне удастся склонить барышню к положительному ответу.

— Не уверен, что дополнительные встречи с Илларионовой пойдут вам на пользу, но это всё-таки решать только вам, — бросая на меня короткий взгляд, выносит суровый вердикт строгий мужчина.

— И я не уверен, Захар, но придётся. Так требуют обстоятельства, — нагло вру, маскируя собственное желание под общественное.

— Или она требует, — холодно добавляет Яровой.

— Нет, тут как раз обратный случай. Барышня крайне негативно относится к моей компании в принципе и тем более появлению в ней же на людях.

Бровь Захара удивлённо кривится. Это практически максимальный диапазон его эмоций.

— Хотите сказать, что, кроме таланта к рисованию, там ещё и интеллект прослеживается.

Тяжело вздыхаю, так как нелюбовь этого мужчины к женщинам просто переходит все границы.

— Вполне. Тебе ли не знать о наличии у Клары высшего образования.

— Диплом об окончании вуза и еще чего угодно в наше время можно получить, не выходя из дома.

— Это не тот случай. Ты в этот раз ошибаешься.

Машина плавно тормозит перед огромным зданием, где на самом последнем этаже меня ждёт кучка пенсионеров, желающих попортить мне пару литров крови.

— Вряд ли. Иначе бы Илларионовой не было в компании Вознесенской по шпионажу.

Переубедить Ярового, наверное, не то что я, даже папа римский не сможет. Мой телохранитель скорее сам всех в свою веру «женоненавистников» обратит. Надо было всё-таки в своё время избавиться от его горе-жены.

— Мы сегодня прояснили этот момент. Я остался без претензий, — подвожу чёрту этому спору, где каждый остался при своём мнении.

Яровой безразлично пожимает плечом, мол, вам барин решать, и быстро выходит из машины.

Я жду, когда он с парнями проверит периметр, после чего мою тушку можно будет сопровождать в здание.

Пока жду, набираю номер Клары, но вместо ответа лишь череда телефонных гудков. Вариантов, почему мне не ответили, много, но если судить по нашему прощанию, то Мотылёк просто не возьмёт трубку.

Писать и звонить бесполезно в случае с этой бабочкой, надо только действовать, следовательно, перехватить её в полёте домой после завершения работы.

Спешу скорее закончить совет, но старикашки, как назло, не желают расходиться.

— Лев Николаевич, а что это за курьёз с торговлей детьми? — неожиданно вспоминает Клименко, любитель новостей жёлтой прессы, чем регулярно доводил отца до белого каления.

— Недоразумение. Уже устранили.

— Не думаю, что такое обвинение можно просто отнести к категории мелких оплошностей, — продолжает тянуть лямку этот практически лысый старикан.

— Оно беспочвенно. Просто шумиха в прессе.

— Надо бы аккуратнее, Лев Николаевич, выбирать любовниц, а ещё лучше жениться и перестать волновать общество своими … подвигами.

Внутри меня плещется раздражение, но эти большие денежные мешки его не увидят. Слишком много чести.

— А что оно так сильно волнуется? Есть мятежи и восстания? — глядя в выцветшие серо-голубые глаза Клименко, я ни капли не тушуюсь. — Так я хоть сейчас со всеми готов разобраться. А насчёт женитьбы … Как по мне, это очень сложный вопрос, требующий правильного подхода, спешка явно ни к чему. Ну, не мне вам об этом говорить. У вас сейчас, кажется, четвёртая жена, такая прекрасная, молодая, ровесница вашей старшей дочери от второго брака.

Взгляд мужчины горит недовольством, а с тонких губ готовы сорваться нелицеприятные слова. Продолжаю смотреть на него, зная, что сейчас он давится собственным ядом невысказанных гадостей.

Остальные в совете тоже молчат, по большей части прячась за выдуманными делами и перекладыванием канцелярии подле себя.

— Ну, если обсуждение моей личной жизни подошло к концу, то предлагаю закрыть собрание, так как основные вопросы, касательно политики в новом году, мы разобрали в полном объеме.

Директора активно прощаются и двигают стульями, а взгляд Клименко всё ещё желает мне поперхнуться тем глотком воды, что я сейчас сделал.

— У вас ко мне ещё какие-то вопросы? — обращаюсь к нему и снова спокойно пью.

— Нет. Я свои мысли лучше выскажу вашему отцу.

Бесит.

Быстро поднимаюсь со своего кресла, что даже Яровой, обитающий в углу зала для переговоров, дёргается от скорости моего перемещения.

— Знаете, Борис Алексеевич, а это вы удачно мне напомнили, — встаю напротив него, пряча руки в карманы брюк, чтобы моих кулаков не было видно. — Я бы вас сердечно попросил оставить декламации новостей жёлтой прессы моему родителю. Он у меня уже не молод и в единственном экземпляре, так что хочется поберечь его нервы. Они мне, знаете, дороги очень.

Скулы Клименко напрягаются так, что проступают желваки, а лоб покрывается испариной от напряжения.

— А если я не согласен, — резонно пробует почву миллионер.

— Тогда боюсь, ваша четвёртая жена станет последней.

— Угрожаете? — цедит сквозь зубы, но я вижу, как нервно дёргается его глаз.

— Да Боже меня упаси! — искренне изумляюсь, поднимая обе ладони вверх. — Просто предупреждаю. Всё-таки возраст уже не тот, давление скачет, стрессоустойчивость уже не та. Мало ли чего…инфаркт, инсульт.

— Выскочка! — бросает мне в лицо и, гордо вздёрнув подбородок, уходит.

Я продолжаю стоять на месте, наблюдая, как Клименко в последний раз покидает этот зал.

— Лев Николаевич?!

Стоя за моим плечом, Яровой уже готов принять расположение.

— Устранить. Собери всю информацию, а после обновим состав совета, пока отец на вынужденном отдыхе.

— Я уже собрал. Он уже полгода копает под вашу компанию, но пока ничего серьезного. И насчёт Вознесенской … это с его лёгкой руки информация девушки пошла по СМИ. Я ещё не успел проверить, но есть подозрение, что и шпионаж этой девицы был его рук.

— Хотела, если со мной не выйдет, стать его пятой женой, — невесело ухмыляюсь новый версии, и теперь действительно всё встаёт на свои места.

Мне сразу показалось странным рвение Наташи обличить меня во всех смертных. Скорее всего — это инициатива Клименко.

— Женщины! — снова цедит сквозь зубы Яровой, и в этот раз я вынужден с ним согласиться.

Мы в молчании спускаемся вниз, и я спокоен в отношении Клименко, точно зная, что Захар всё исполнит по высшему разряду.