Её пальчики слегка дрожат, но, чтобы там ни было, оно перебарывает природное смущение. Лара скользит по ткани рубашки сначала слегка вниз до живота, а потом, покрываясь румянцем, быстро вверх до самых ключиц.

— В грязном не пойду. Пойду голым!

Лара

Да он издевается что ли?! Я тут вся на нервах, а в зелёных глазах смешинки!

И, наверное, именно факт моего безумства придаёт мне смелости, поэтому я настырно перескакиваю ворот рубашки и пиджака, теперь пачкая красками его шею. Совсем немного.

— Голым тоже не сможешь. Теперь у тебя и шея грязная, — как-то звучит очень самодовольно, что, вроде, и я смогла утереть графу нос.

Но Третьяков абсолютно не сердится и ни капли не сопротивляется, лишь склоняется ближе ко мне, а голову к моему плечу.

— Ну раз всё равно придётся идти в душ, то тогда и волосы можно испачкать, — добавляет Лев, буквально издавая довольное урчание, когда я выполняю его просьбу.

В нашей позе нет ничего, что можно было бы прикрыть словом «сотрудничество», только если взаимодействие нашей одежды.

Мужское дыхание греет шею, а губы оставляют короткие, невесомые поцелуи, что мне даже кажется, не мерещится ли мне. Дыхание уже давно сорвано, ноги стали совсем ватными, но, к моей радости, я ещё не падаю. Хотя больше за счёт сильных рук графа, что держат моё тело.

— Лев, — выталкиваю его имя из себя, пытаясь найти точку опоры в тумане, что вокруг меня.

Так много его — запах, жар тела, нежность губ, что тело вибрирует, а под кожу словно кипяток заливают.

— Слушаю, Мотылёк, — слегка растягивая слова, откликнулся мужчина, и его хрипловатые нотки, кажется, окончательно пробили дыру в моих лёгких.

В глазах темнело от необычного напряжения в теле и сладкой боли внизу живота, так что я их просто закрыла. Но и там под веками в темноте пульсировало красным моё сумасшествие. А как назвать иначе мои бесконтрольные действия?! Когда я, насладившись ощущением волос под моими пальцами, вернулась к крепкой мужской шее и, почувствовав, что мне мало, нырнула под ворот расстегнутой на две пуговицы рубашки. Мышцы на его плечах, напряжённые и сильные, вызывали во мне какой-то первобытный восторг и тяжесть в груди.

— Полегче, маленькая, пожалуйста, — сдавленно шипит Третьяков, а потом мою шею опаляет укус, утраивая дозу адреналина и заставляя сердце истошно долбиться об грудную клетку.

— Дракула, — задыхаясь, шепчу ему и чувствую разгоряченной кожей шеи, как мужские губы расплываются в улыбке.

И где-то на самом краешке моего сознания прежняя Клара строит гримасы, намекая, что надо бы оттолкнуть этого абсолютно чужого мужчину и прекратить эти недопустимые вольности в отношении моего тела.

Но она так далеко … а Лев, он совсем рядом. Обжигающий и сводящий с ума. Я через силу открываю потяжелевшие веки, собираясь возмутиться, но в это же мгновение граф, шипя на французском, кажется, какие-то ругательства, подхватывает меня под попу и толкает вверх. Едва успеваю сообразить, что он задумал, и вовремя развожу дрожащие колени в сторону.

Теперь я сижу верхом на мужчине, тем самым оказываясь выше его почти на голову.

— Лев, что ты делаешь? — шепчу пересохшими губами, наблюдая, как методично он расстёгивает лямки моих джинсов.

Я не вижу его лица, только склоненную макушку с перепутанной копной волос — результат моих хаотичных движений. Мне не то чтобы страшно, но так волнительно, что ком к горлу подкатывает. Отчего-то я не боюсь де Бомарше, хотя если следовать законам логики, то надо бы.

Металлические бляшки с тихим лязгом падают на подоконник, а красивые пальцы Третьякова уже ложатся на мою талию, задирая её край.

— Бессовестно пристаю. Можешь потом на меня заявление написать по статье — сексуальные домогательства на рабочем месте.

Пока он говорит, я уже вздрагиваю от ощущения мужских рук на голой коже. Оказывается, я по ним скучала с утра понедельника.

— Обязательно напишу, — выдыхаю я и, так как мои руки всё ещё покоятся на его шее, впиваюсь пальцами в его плечи под рубашкой.

Лев резко вскидывает голову, и я думаю, что сейчас напомнит мне, кто кому ещё должен, но в его глазах нет злости. Эта яркая зелень буквально топит меня в своей откровенности, тем самым вскрывая тайные желания их хозяина.

— Хорошо, Лар. Ты пока шапочку заявы в уме набросай, а я сейчас тебе содержание подкорректирую, — с придыханием учит меня, а сам ещё ближе подтягивает меня к себе.

И, когда между нашими губами остаётся буквально пара сантиметров, я срываюсь первой, завершая это сближение. В моей жизни было всего три поцелуя и все только с ним, так что просто прижимаюсь губами к его нижней губе, надеясь на продолжение и помощь.

Да только Лев не торопится, а ждёт. В его глазах огонь и те самые золотые крапинки- смешинки.

Это снова испытание. И я даже не знаю, как именно мне надо его пройти, просто прикрываю тяжёлые веки и отдаюсь во власть собственных желаний. Медленно скольжу языком по нижней губе, словно слизывая остатки невероятно вкусного блюда, и мужской рот тут же приоткрывается, но я проделываю этот же финт с его верхней губой.

Больше Третьяков не ждёт, а просто впивается в мой рот, желая залпом выпить весь мой кислород до дна. Одна его ладонь ложится на мой затылок, не давая даже призрачного шанса на избавление от этого наслаждения, а вторая до боли и, наверное, будущих синяков стискивает мою талию.

Я не остаюсь в стороне и с маниакальной завистью обхватываю обеими ладошками его лицо, при этом подушечками больших пальцев поглаживаю гладко выбритые щёки. На секунду проскакивает мысль о том, как будет чувствоваться его утренняя щетина на моём теле, но потом теряюсь в страстном поцелуе.

Мои распущенные графом волосы каскадом накрывают наши головы, отделяя от всего мира пепельной завесой. И это, хоть и мнимое уединение, ещё сильнее взвинчивает мои чувства. Я уже сама сильнее запрокидываю мужскую голову для большего удобства, забирая роль ведущего себе.

И мне всё равно мало. Хочется ещё, ещё… волны возбуждения по спирали закручиваются внутри меня, практически убивая и сразу же возрождая. Никаких бабочек или стрекозок, просто невероятное, мучительно сладкое напряжение мышц на грани с болью, где я, не выдерживая, тихо стону.

Разрываю наш поцелуй и тут же скольжу губами по его щеке, пробуя на вкус этого потрясающего мужчину. Добираюсь до уха и перебираюсь на шею, где повторяю его же технику поцелуев и даже слегка прикусываю кожу.

— Маленькая моя, остановись, — сквозь сжатые зубы стонет граф, и я, очнувшись от дурмана, резко выпрямляюсь и откидываюсь назад.

Наверное, не держи меня Третьяков так крепко, я бы просто слетела с его коленей попой на пол.

Моё дыхание сорвано, поэтому просто тяжело хватаю ртом воздух и смотрю в почему-то ошалевшие глаза напротив.

— Господи, — странно хриплю я и даже на секунду пугаюсь собственного голоса, прикрывая рот ладошкой. — О, прости, Лев. Кажется, это тебе придётся писать заявление.

Убираю дрожащие пальцы от рта и чувствую, как стыд за собственное развратное поведение буквально сжирает меня целиком. Да только на губах вкус мужской кожи с запахом кардамона, а пальцы желают вернуться обратно.

Докатилась ты, Клара Вениаминовна! Ниже некуда! — это в голове звучит назидательный голос отца.

— Даже не подумаю, — говорит Третьяков, но я так ушла в осмысление собственного поведения, что даже не сразу поняла, о чём он толкует.

Ах, да! Заявление!

Меня до сих пор потряхивает от урагана внутри собственного тела, и этот зелёный взгляд, который, кажется, видит меня насквозь и продолжает обволакивать своими чарами, не даёт так необходимого сейчас покоя.

— Лара, даже не сочиняй, — хрипло шепчет мне, словно знает, о чём я сейчас думаю. — Это было потрясающе, и поверь, я бы никогда тебя не остановил при других обстоятельствах.