Юзеф Крумплевский побагровел от ярости и вернул револьвер в кобуру, демонстрируя, что на этом всё. Однако Вероккио железной хваткой вцепился в руку поляка, да так жёстко, что легионер даже вздрогнул.

– Вы, милостивый государь, сами затеяли эту игру, так извольте дать мне револьвер для соревнования, раз мой немецкая армия изъяла, – произнёс угрожающе Джакомо.

– Соревнование окончено, – приказал Фирстенау, но окружающие, включая Клеопатру, начали громко возмущаться, и капитан нехотя отдал Nagan.

– Ведь цель – потушить свечи? На войне японцы научили меня, что всегда есть нестандартное решение проблемы. Яков Моисеевич, выйдите к нам ненадолго, – громко парировал итальянец. Дверь лавки открыл пожилой еврей, и поток воздуха подавил огонь. Послышался смех гостей.

– Я справился с условием, даже не применяя револьвер, но на самом деле для рикошета каменная стена не годится, нужен металл. Яков Моисеевич, зажгите, пожалуйста, свечи и ступайте в лавку, – проговорил Вероккио и после паузы молниеносно вскинул руку с револьвером, выстрелив, почти не целясь, но не в свечи, как легионер, а в край водосточной трубы над лавкой, отлитый на Демидовском заводе в виде осетровой головы. Пуля ударилась о железную голову рыбы на трубе, затем подалась вниз, погасив две свечи под углом, отскочила от бронзовой ручки двери в лавку и рикошетом сняла третье пламя.

– Что-то невероятное, – восхитился немецкий полковник.

– Всё, что делает Джакомо – это всегда искусство, будь то пицца или выстрел, – звенящим голосом произнесла Клеопатра и дотронулась кончиком языка до внутренней поверхности своей щеки.

– Никогда, господин капитан, не играйте с бывшими работниками цирка, – невозмутимо сказал итальянец.

– Хватит мёрзнуть на улице. Клеопатра Герасимовна не только певица, но и медиум. Я приглашаю вас подняться на четвёртый этаж в эркер и поучаствовать в спиритическом сеансе, – внезапно послышался голос городского головы.

Часть гостей собралась на последнем этаже и села в круг. Левин разжёг привезённые с Дальнего Востока ароматические палочки и поставил в центр круга торшер.

– Это для чистоты эксперимента, – пояснил городской голова.

Гости, включая Вероккио, Фирстенау и Крумплевского, взялись за руки и закрыли глаза. Джакомо чувственно сжимал тёплую руку Клеопатры.

Дым быстро окутал комнату странным ароматом, и Григорий Левин гулко произнёс:

– Я обращаюсь к духу иезуита-изобретателя Габриэля Грубера. Если ты здесь, дай нам знак и включи торшер.

Дым в комнате начал двигаться гораздо быстрее, лампа накаливания загорелась, а гости с улыбками открыли глаза. Из всех сидевших в круге выделялась только Клеопатра Герасимовна, запрокинувшая голову и закатившая глаза. Рука певицы стала ледяной.

– Наша медиум связалась с изобретателем, возглавлявшим Полоцкий иезуитский коллегиум. Задавайте ему свои вопросы, – заявил городской голова. Присутствующие восприняли происходящее как трюк и отнеслись к появившемуся свету торшера как к розыгрышу.

– Где в Полоцке находится серебро, золото и другие сокровища иезуитов? – сказал шутливым тоном с сильным акцентом Фирстенау.

– К серебру братьев ведёт подземный ход из флигеля коллегиума, а главная драгоценность замурована в центр западной стены в кабинете флигеля в серебряном ларце, – ответила грубым мужским голосом Клеопатра, и лампа потухла.

– Что ж, давайте вызовем кого-нибудь ещё. Я хочу поговорить с духом полоцкого князя-оборотня, построившего Софийский Собор, Всеславом Брячиславовичем, Если он здесь, то пусть зажжётся свет! – обратился к Клеопатре городской голова.

Вероккио с беспокойством всматривался в актрису, так и не вышедшую из транса. Торшер вновь засиял.

– Немчуга в Софии? – яростно закричала Клеопатра новым мужским голосом, на миг взлетела над паркетом и громко завыла. Испуганные зрители вскочили с ковра, лампа накаливания взорвалась, а Клеопатра приземлилась на ковёр и упала без чувств, подхваченная итальянцем.

Григорий Левин извинялся и хлопотал, а Юзеф Крумплевский и Герман Фирстенау отошли в сторону и начали что-то горячо обсуждать. Не каждый день становишься свидетелем левитации.

– Я забыл вас предупредить, что наш штаб переезжает в Полоцк. Немецкие солдаты разместятся теперь в здании иезуитского коллегиума. Соберите деньги для ремонта флигеля №1, – сказал городскому голове приблизившийся к нему комендант.

Гости разошлись, и очнувшаяся Клеопатра догнала Вероккио. Девушка поблагодарила его нежным поцелуем, а после поспешила на выступление в гостиницу «Виленская». Зайдя в раздевалку, актриса увидела, что помещение заставлено цветами в горшках и вазонах всех окрасов и размеров. Раздевалка просто утопала в цветах. В дверь постучались, и в комнату вошёл капитан Юзеф Крумплевский.

– Дорогая Клеопатра, я, как мог, украсил ваши покои, – пояснил легионер.

– Вы с ума сошли, это, наверное, обошлось вам в целое состояние, – произнесла, нахмурившись, актриса.

– Когда я заметил, что в соседней цветочной лавке разгружают цветы, я снял мундир и одолжил у главы еврейского совета Лейбы Баркана ермолку. Без суеты я стал переносить цветы в другом направлении. К сожалению, купить столько цветов невозможно на моё скромное жалование, и хозяин, видимо, их уже ищет. Но подснежники у вас на столе куплены мной на площади, и их у вас никто не заберёт, – ответил Юзеф.

– Так вы украли цветы, безумец, – возмутилась Клеопатра, но глаза её выражали восхищение.

– Я лишь хотел сделать вам приятно, пусть на мгновение, так как ваша красота достойна куда большего, чем все цветы империи. Ах, если бы ваше сердце было также просто похитить, – произнёс Юзеф. Вдалеке послышался топот бегущего хозяина цветов. Капитан поцеловал изящную руку улыбнувшейся Клеопатры, откланялся и зашагал навстречу продавцу еврею.

За 10 и 11 марта немцы заняли здание Полоцкого иезуитского коллегиума и все его флигели. Демонстрируя силу новой власти, они установили перед коллегиумом три полевые пушки и пулеметные расчёты. Также солдаты разместились в здании духовного училища и гостинице «Лондон». украшенной лепными головами львов на фасаде. В гостинице «Гранд-Отель» открылось офицерское казино с рестораном и оркестром. В немецком солдатском клубе оборудовали бильярд, организовали продажу пива, сигар и сигарет, а также газет и журналов. Из Софийского собора немцы сделали кирху и проложили к нему тротуар, чтобы не ходить по земле.

– Я запрещаю славянам и евреям привязывать лошадей рядом со входом в «Гранд-Отель», так как мой автомобиль не может выехать из-за них на дорогу, – приказал комендант немецкой охране, занося в свой кабинет клетку с синелобым амазоном. Полковник странствовал с птицей уже пару лет и сильно привязался к говорящему попугаю.

Утром 12 марта капитан Юзеф Крумплевский заехал на вороном коне прямо в «Гранд-Отель» минуя изумлённого постового. Легионер поднялся на коне по лестнице и пристегнул животное к ручке двери кабинета Фирстенау. У коменданта, с аппетитом поедавшего яблочный штрудель с кофе, от удивления отвисла челюсть, и ложка чуть не выпала из руки.

– Я на совещание, а вы повелели славянам во дворе коней не оставлять.

Капитан Крумплевский словно воплощал в себе весь показной и авантюрный дух, исчезнувшей в XVIII веке Речи Посполитой. Любой формализм вызывал у него протест и желание действовать наперекор. Тем более, легионер и комендант были друзьями.

Юзеф Крумплевский вырос в Подгуже, небольшом промышленном городке, граничившим с Краковом. Его отец, Кароль Крумплевский, происходил из очень знатного и богатого рода. Мать Юзефа была учительницей из Австрии. Её очаровал обходительный и импозантный поляк. Когда Кароль Крумплевский разорился, семья переехала в промышленный центр Подгуже, где была работа. Зная об его аристократическом происхождении, над Каролем издевались его начальники – немцы. Приходя домой, Кароль начал срываться на жене и сыне, избивая их и оскорбляя женщину по-немецки. Быстро были пропиты золотые швейцарские часы и картина Вермеера. Вскоре в доме воцарились нищета и голод. Наблюдавший это всё подростком Юзеф задался вопросом; – В чём причина такой перемены отца?