Только тогда, когда война лишила метрополию света, стало понятно, насколько тёмным местом являлся мир. Хотя в период белых ночей в этих северных широтах солнце скрывалось ненадолго.

Квадратный рюкзак, своим видом напоминающий какой-то прибор, болтался на спине профессора Аэриса, когда он спешно проходил, пытаясь оставаться максимально незамеченным, мимо больших каменных домов с мансардными крышами. Булыжная мостовая была влажной от выпавшей росы. Из-за комендантского часа мощёные улицы стояли пустынны. Они были усеяны сброшенными с дирижаблей листовками, предупреждающими об опасности заражения чумой Фуриоза.

Из-за войны стены были защищены мешками с песком, несмотря на то что здания по своему строению и так напоминали маленькие крепости. Казалось, что эркерные окна, покрытые клейкой бумагой и затемняющими шторами, смотрели на всё и на всех с осуждением.

Работа по проектированию нового оружия сделала Заводного Суфлёра великим героем войны в Медном городе. Несмотря на своё исследование, посвящённое чуме Фуриоза, профессор Аэрис никогда не задумывался о том, что сам может умереть от чумы. Однако его заболевание отнюдь не вызвало удивления. Профессор так долго пытался найти панацею от дрянной болезни, что в конечном итоге заразился сам.

Один из домов был помечен буквой Х, свидетельствующей о том, что в этом доме есть заражённый. Аэрис мельком увидел фигуру в окне нижнего этажа. За стеклом на него смотрел искалеченный Фуриозой дрожащий старик, за почерневшими губами которого виднелся беззубый рот. Мёртвая, свисающая кожа мумифицированного лица была испещрена синеватыми фурункулами. Жизнь старика, казалось, висит на тонкой ниточке, протянутой от мира живых к миру мёртвых.

Заводной Суфлёр не раз видел, что из себя представляет Фуриоза. На месте сероватых и чёрных отметин появлялись нарывы, распространяющиеся затем по всему телу. Лихорадка, озноб, скованность тела и фурункулы делали сон невозможным; обуреваемая затуманенным сознанием и мучимая рвотой жертва теряла контроль над телом, и сердце останавливалось.

Та же судьба ожидала самого профессора.

Аэрис всегда стремился жить так, чтобы жизнь его имела смысл. Теперь он хотел бы убедиться в том, что и у его смерти есть смысл. Поэтому он собирался вернуться домой, в свою мастерскую, которую вынужден был покинуть из-за войны. Там было кое-что, в чём он нуждался. Огненный камень.

Железнодорожные шпалы пахли дёгтем. Зловещий визг, доносящийся со двора станции, заставил профессора остановиться на углу депо и вжаться в углубление в кирпичной стене.

Он вынул из заднего кармана платок, украшенный его инициалами, сложил его пополам, приподнял поношенный цилиндр и вытер капли пота со лба. Из-за Фуриозы он быстрее утомлялся и даже после непродолжительной ходьбы у него появлялась одышка.

Аэрис вытащил из внутреннего кармана жилета серебряные карманные часы на цепочке. До прибытия поезда оставалось ещё несколько минут.

Во времени он пока разбирался, но некоторые события уже выходили иногда за пределы сознания. Факты перемешивались между собой, а порой обрывалась связующая их красная нить. Прядь за прядью седели его волосы, и также фрагмент за фрагментом разрушалась его память.

Чума, казалось, отбирала у него язык и речь. Аэрис постепенно превращался в немого. Он частенько безмолвно бродил по коридорам Императорской академии паровых технологий, неловко молчал в лекционном зале, а временами даже в компании своих любимых учеников, Вапора и Орки. Он принял решение уйти, пока не стал слишком слаб и Фуриоза не перешла в инфекционную стадию.

Заводной Суфлёр достал из кармана трубку, с силой ударил чашей трубки о каблук ботинка и наполнил трубку ароматным табаком. Он держал шипящую спичку в дрожащих руках, одновременно активно потягивая воздух через трубку, чтобы она раскурилась.

Выпуская дым большими кольцами, профессор наблюдал из своего укрытия за длинным чёрным товарным поездом, который с грохотом катил на станцию.

Раздался визг тормозов, и тяжёлые вагоны с военным снаряжением внутри затряслись при остановке локомотива.

Среди самого впечатляющего военного снаряжения было зловещее множество погружённых в первые вагоны гигантских механических мамонтов, спроектированных самим профессором Аэрисом.

В утренних сумерках можно было разглядеть фигуры перепачканного помощника машиниста, загребающего лопатой уголь, начальника станции, зажигающего карбидную лампу, и двух солдат императорской армии с винтовками на плечах.

Один из них остановился и с силой распахнул дверцы товарного вагона, другой швырнул внутрь почтовый мешок с корреспонденцией, направляющейся на передовую. Начальник станции перевёл стрелку в нужное направление, открывая поезду новый путь. Путь, ведущий в Свинцовый город.

Тогда профессор Аэрис понял, что настал подходящий момент. Он плотнее застегнул пальто и поднял воротник. Затем он тяжело вздохнул и с трубкой в зубах, выйдя из-за угла покачивающейся походкой, направился в сторону станционных путей. Перепрыгивая через многочисленные пути, профессор на всякий случай пригнул голову, надеясь, что так его будет сложнее обнаружить. Аэрис спешил к самому дальнему вагону, как можно дальше от своих творений, механических боевых мамонтов. Он шаркнул ногами на железную ступеньку, стремительно забрался в поезд и быстро забился в самый дальний угол вагона. Там он на некоторое время притаился, посасывая трубку и внимательно прислушиваясь к звукам железнодорожной станции.

Когда глаза привыкли к темноте вагона, Аэрис различил многочисленные деревянные ящики, содержащие, как он знал, укутанные в сено винтовки, патроны, реактивные бомбы, а также круглые мины с шипами по краям – всё, что могло потребоваться для убийств.

Профессор тяжело дышал и сел, обессиленно прислонившись к стене. Война делала из людей пацифистов, это же случилось и с ним.

Наконец хронометр станции пробил полночь, и раздался громкий гудок поезда. Паровоз под давлением выпускал воздух под визг колёс, начинающих движение.

Поправив густые усы, профессор с облегчением вздохнул и вытер лицо носовым платком. Ему удалось сбежать никем не замеченным, и смерть его ни капли не пугала. Потому он продолжал спокойно покуривать трубку, сидя в вагоне, забитом взрывоопасным грузом.

Вскоре поезд уже на полной скорости мчался вперёд. Паровоз грохотал, а густой дым валил из его трубы, как развевающиеся на ветру волосы. Дым цеплялся за деревья, истончался и растворялся в бронзовых лучах восходящего солнца как раз перед тем, как поезд погружался в глубины тёмного туннеля.

Равномерное покачивание поезда успокаивающе действовало на профессора Аэриса. С ним он то входил, то выходил за рамки заражённого чумой сознания, перекатываясь туда-обратно от снов к воспоминаниям, от недавнего к давно минувшему.

Профессор прислонился к стене вагона и сомкнул глаза. Паровоз держал путь по направлению к Свинцовому городу, в никому не принадлежащую страну, туда, где помимо прежнего дома его ожидали чума, война и кроклоки, величайшие ужасы этого мира.

ЗАВОДНОЙ СУФЛЁР распахнул дверь мчащегося вперёд товарного поезда и принюхался. Порывы ветра трепали полы пальто, надувая его, как шар и в следующее мгновение снова возвращая обычную форму.

По вагону разлился дремлющий свет раннего утра. Аэрис схватился за дверную ручку и выглянул из вагона, чтобы оценить местонахождение. Поезд как раз пересёк большой железнодорожный мост станции Небесный Ледник, под которым по поверхности Парового моря скользило несколько военных кораблей. Свинцовый город был уже близко.

Вскоре впереди показался пригород, грохочущий ритм идущего на восток поезда замедлился. Звуки мегаполиса не достигали ушей прибывающих, как раньше, и из ржавых фабричных труб, обрамлявших трассу, не поднимался дым. Огромные нефтеперерабатывающие заводы стояли заброшенными. Свинцовый город был нем, и ведущие в него пути призрачно пустынны.