— Ради чего тут понаставили эти горшки с безвкусицей? — ответила она Лоре вопросом на вопрос. — А ещё будущие ботаники! Если они такую дрянь будут выращивать в своих космических городах, то сами же позеленеют от недостатка витаминов.

— Это декоративные деревья, — предположила Лора.

— Ну да. Неумехи, создавая огрехи, всегда находят повод себя оправдать. Это кафе называется «Сад чудес», но здесь я вижу лишь горшки с сорняками.

Сказать, что Ксения была задета её вовсе не уснувшим чувством к беглецу-мужу, не сказать ничего! Ксения кипела и страдальчески выкипала внутри самой себя. Она считала это чувство только своей привилегией. Ей хотелось крикнуть, что зря! В прошлом он любил только её, Ксению. Лора же, хотя и родила сына, не была ему нужна. Влезла на чужую лыжню, сшибла Ксению, и сама свалилась за её пределы. А ведь была у Лоры и своя лыжня. Что в итоге?

— А я, — сказала вдруг Ксения злорадно, дико загораясь глазами, — в ту ночь на твоей свадьбе трахалась с ним в лесу. Нарочно перед ним в холле за пределами зала, где все пировали, нагнулась, будто туфлю застёгиваю… он сразу побежал за мною в лес! — она засмеялась, беспощадно мстя Лоре, хотя чего это и стоило спустя столько лет.

— Ты всегда была с уклоном в эксгибиционизм. Больная. А трусишки кто-то другой уже стащил? — поинтересовалась Лора, если судить по внешней улыбчивости, не сильно задетая. Или поспешила скрыть негативную эмоцию. Научилась хоть как-то убогонько, но лицедействовать иногда.

— Я всё рассчитала. Ловила специально. Да и потом, куда он, думаешь, и сбегал от тебя? Ко мне.

— Можно подумать, ты была столь уж и неотразима! — А вот тут она перечила самой себе и выдавала себя с головой. Прежний румянец зардел на её давно уже не круглых щеках, только это был румянец избыточно негативной эмоции. И прежние чарующие ямочки на щеках исчезли давно, остались лишь еле заметные чёрточки. Для проявления этих ямочек не хватало как раз прежней округлости лица. Но Лоре, как ни странно, шла её худоба и выстраданная благородная матовая бледность. Лора быстро овладела собой.

— Если начистоту, ты никогда не была красавицей. Просто ты всегда умела вертеть телом. Профессионально владела пластикой. Походка, конечно. Спинка ровная идеально.

— Если бы только это, Лора! Он любил меня, понимаешь? Ты, именно ты, была третьей лишней, но тут уж винить надо не тебя. И не меня. А того, кто и сотворил всю ту мерзость, от наличия которой душу не отмоешь и за целую жизнь… — Ксения провоцировала Лору, уже понимая, что прошлой Лоры и прошлой Ксении на свете нет, а есть две глубинно травмированные женщины, с кое-как устроенной по необходимости жизнью, с кем пришлось, кто нашёлся. Лора, продолжая полыхать лицом, встала. Её даже пошатнуло, настолько её шокировала выходка соперницы. Ещё секунда, и она огрела бы Ксению по голове той самой тарелочкой. Но размышляла, отдавая себе отчёт, где она и что вокруг люди. А тарелочка-то махонькая. Скандал будет, а урона гадюке никакого.

— Но что теперь-то? — примиряюще произнесла Ксения, едва не ловя Лору за бабочку на подоле. — Всё минувшее, как выражались когда-то. А Бог наказал грешницу, лишив её способности испытывать греховные радости. Я давно внутри как засушенный гербарий.

— Всегда поражалась твоей неодолимой притягательности. Была ты откровенной же дрянью, а вот казалась манящим и сияющим ангелом каким-то. Меня всегда к тебе тянуло, хотелось дружбы с тобой, общения. Я была тобою очарована, когда ты у нас возникла на курсе. Хотелось тебе подражать в изяществе, в стиле и особой лёгкости общения с парнями. А я, знаешь, была закомплексована жутко тогда…

— Насколько помню, парнями была окружена ты, а не я.

— Какими? Рамон — плюшевый медвежонок для детских игр или Саша… — она запнулась, — то есть Александр Иванович… Он был, что называется, монах в миру. Женитьба, говорил, сворачивает пути развития человека как духа и заводит в пошлое материальное бытовое болото, где дух этот и погружается в трясину. Замужество пережиток былого экономического уклада, неволя и теснота духа и для женщины. Как-то так. Хотя говорил он более складно.

— Не помню я этого Сашу.

— Ну как же? Наш преподаватель по истории философии, такой благородный по виду, как древний русский витязь с картин такого же древнего художника. Васильев его фамилия…

— Кого? Саши или художника?

— И того и другого. Совпадение.

— Ах, Лора! Одни ангелы и витязи окружали тебя. Ты мечтательница. И родила ты сына — реально сказочного принца Артура. Твои страдания не были напрасны.

Лора успокоилась на своём месте, не пыталась уже уйти, решив отомстить иначе, — А я только и начала жить, веришь? У меня бесподобный возлюбленный.

— Как же муж?

— Так я о муже и говорю. Жаль, что в юности такого человека я не встретила. Да ведь и теперь целая жизнь у нас впереди. Скоро улетаем с ним. Он поисковик.

— Что же тогда на пляже ты со студентом развлекалась?

Лора звонко рассмеялась, став прежней весёлой матрёшкой. — Невинная игра. Просто болтали с мальчиком, поскольку рядом купались. А мой муж — роскошный парень. А у тебя-то как обстоят дела с твоим женихом? С тем, кто ближний. Далёкий может таковым и навсегда остаться…

— У меня, знаешь, обычный. На будни. А роскошь она же на каждый день не годится.

Лора осеклась, — Я не то имела в виду.

Трудно было понять, наивна Лора или отчасти недоразвита, и чем одно отличается от другого?

Ксения решила всё же исправить свое плохое поведение, — Если бы ты была тогда такой, как сейчас, не думаю, что он смог бы улететь. Не думаю, что он смог бы и приблизиться к тебе с самого начала. Нашлись бы те, кто оттёрли, не в пример чистому медвежонку Рамону Грязнову.

Лора ответила не сразу. Смотрела на сливающийся с серым небом слабо-зеленоватый край угрюмого остывающего моря, и край этот набухал перламутровой полосой. И глаза Лоры набухали слезами. Ксении стало её жалко.

— Меня отшлифовало страдание. Иногда оно бывает на пользу.

— По поводу Рамона Грязнова, — вставила Ксения. — С ним впоследствии произошло что-то ужасное. Подробностей не знаю. Они засекречены. Он вступил в какую-то секту, и его сослали в отдалённую колонию-поселение для преступников. А какой он был! От него пахло молоком и ванильным шоколадом! Большой ребёнок, тут ты права. Я помню Рамона даже в таких вот умильных подробностях.

— Я тоже помню… он был большой дурачок. А ты с ним на моей свадьбе влюблялась у всех на глазах. Зачем ты его притащила на нашу свадьбу? Мстила Венду?

— Забыла, — равнодушно солгала Ксения.

— Ещё бы! Поди уж и забыла, с кем ты тогда отлучалась в ночной лес ради романтической прогулки, где и потеряла собственные трусишки.

— Не было такого. Не придумывай себе в утешение. Я была чистая девушка. Однолюб я. Рамон страдал по тебе. Он плакал, а я его утешала как малыша, кем он и был.

— Страдал? — переспросила Лора, страдая ответным раскаянием за жестокие проделки юности. — Да и какая ты однолюбка, когда выскочила замуж сразу же после нашей свадьбы. Кажется, твой первый муж был другом твоего отца? Робин Бёрд. Я отлично всё помню.

— Бёрд? Надо же. Я и забыла о нём. Каким было его лицо, да и вообще всё его оперение. У меня плохая память. Помню только ледяное одиночество, как на полюсе. Лора, люби только русских мужчин. Они самые душевные, глубокие и страстные.

— Стараюсь. Не сказала бы, что после Мерлина вокруг меня роились те, кто были лучше…

— Ты всех сравнивала с ним. А так делать не надо. Он не лучший. Ну вот, твой муж, он же лучше?

— Он не лучше. Он похож. И я люблю его за похожесть на того, чьего имени озвучивать уже не хочу, потому что ты это имя тоже не забыла. Я искала эту похожесть. Много лет. И вот нашла.

— Ну и глупо. А в чём похож? В себялюбии, в наглости?

— Нет. Он добрый и мягкий. Но похож. В нём есть то, чего мне так не хватало в Мерлине. И нет того, что меня мучило.