Кажется, уснула я еще до того, как коснулась охапки сухой травы.

Туман вокруг меня. Он вкрадчиво ползет по ногам, обнимает руки белыми браслетами… Я пытаюсь стряхнуть его, срываю с себя мутные клочья, кружусь, топчу белесую хмарь и кричу, кричу что есть сил:

– Убирайся прочь! Не прикасайся ко мне!

Туман откатывается назад. Начинает набухать. Поднимается все выше, будто в кружку наливают молоко и оно медленно заполняет ее до краев. Вот только внутри кружки стою я – и не помню, как сюда попала.

Я бросаюсь в одну сторону, затем в другую, но все тщетно: мои руки проваливаются в дымку, и я перестаю их чувствовать. Животный страх выедает нутро, и я снова отступаю, пячусь на клочок не тронутой туманом земли. Она серая, будто выжженная, и прохладная на ощупь. Я узнала об этом, когда в одном из снов попробовала швырять в наползающую хмарь горстями этой странной земли.

Сил бороться почему-то нет. Я скорчиваюсь, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза.

За мгновение до того, как плотная пелена срывается с места и вливается в меня через рот, глаза, кожу, мне чудится, что туман чуть поредел и сквозь него виднеются деревья.

В следующий миг я исчезаю.

Меня разбудили злобное ржание Пирожка и грохот, сотрясший, кажется, весь мир. Я подскочила с кучи сена, озираясь выпученными глазами в попытке понять, что случилось. Мир, еще подернутый дымкой сна, казался слишком ненадежным, когда обычно невозмутимый конь вдруг принялся вставать на дыбы и бить крупными копытами в стену загона.

– Эй-эй, друг, ты чего? – я нашарила шершавые бревна за спиной и начала подниматься.

Скакун в очередной раз лягнул загон, выбив потоки древесной пыли. Оказаться запертой в тесной клетушке с беснующимся животным было как-то тревожно.

Вдруг над дверцей протянулась рука и схватила Пирожка за гриву. Конь дернулся и попытался заплясать, но незнакомец держал крепко, неразборчиво бормоча что-то успокаивающее. Я заморгала, прогоняя остатки очередного кошмара, и разозлилась. Тяжелый мутный сон, гудящее от усталости тело, подвывающий от голода живот и неприятное пробуждение легко превратили меня в настоящую ведьму.

Оскальзываясь на сене и опираясь боком о разгоряченного, зло дышащего Пирожка, я пробралась к двери. Привстала на цыпочки, выглядывая наружу. И нос к носу столкнулась с удивленным взглядом карих глаз. М-м-м, красивые глазки. Лисий разрез… А ресницы, светлая Сауле, я тоже такие хочу! И почему этакая краса чаще всего достается мужчинам?

Лис невольно отшатнулся, когда разглядел мою заспанную рожу в окружении всклокоченных белых волос. Я же оскалилась, всерьез раздумывая, не шепнуть ли простенький заговор, заставляющий видеть то, чего нет. Потом решила, что запах подмоченных порток приятности утру не добавит, и зашипела:

– Чего тебе, смертный? Пришел добровольно кровушки отдать? Как раз к завтраку поспел, похвально.

Благодаря шутке богов мои верхние клыки были чуть длиннее остальных зубов. Вместе с клубком волос, в которых застряло сено, помятым лицом и злобно горящими зелеными глазами видок должен был получиться еще тот. Но парень не отшатнулся, не осенил меня знаком защиты от темных сил, не убежал с криком «Нечисть!» и даже не наставил оружие промеж глаз. Только хмыкнул, окатил с головы до ног насмешливым взглядом, потрепал Пирожка по храпу (тот щелкнул зубами, и нахал едва успел отдернуть руку) и бросил:

– Бур просил узнать, проснулась ли ты. И если да, то привести к нему в дом, накормить и позаботиться о коне. Вижу, ты уже бодра. Крови у нас нет, значит, накормить я тебя никак не смогу, это наставление пропускаем. Ну и раз ты навья, дом найдешь по запаху. А вот за конем присмотрю. Непохоже, чтобы он угощался тем же, чем и его страховидная хозяйка.

Пока я, открыв рот, переваривала небрежные оскорбления, парень повернулся ко мне спиной и вышел, насвистывая какую-то глупую песенку. Я вздернула бровь, изучая точеные мышцы засунутых в карманы рук и упругий зад. Невесты наверняка забор ломают, пытаясь заполучить эту местную диковину в законные мужья. Или хотя бы в постель.

– Нет, ты слышал? – возмутилась я, уперев руки в бока. – И кто это такой наглый выискался на мою голову? И как бы нам его проучить?

Конь замотал гривой и заржал, оскалив крупные зубы. Я дернула его за жесткую шерсть и начала выбираться из стойла.

– Понятное дело, услышал про еду и сразу размяк. Эх ты, предатель. Ладно уж, пойду посмотрю, что там стряслось, пока я спала. Раз нас не спалили во сне и даже обещают накормить, значит, все не так плохо.

Протирая глаза и охая, я вышла из конюшни. Зубы тут же заплясали, выбивая дробь. Стылая морось по-прежнему сыпала с неба, и лицо быстро покрылось мелкими каплями.

Дома стояли, нахохлившись и грустно повесив резные козырьки. Но внутри кипела жизнь, вырываясь из окон ярким теплым светом. То и дело стучали двери, дети бегали из дома в дом, собирались стайками, смеялись и шептались. Иногда они делали страшные глаза, скрючивали пальцы и принимались играть в догонялки, разбрызгивая дождевую воду и грязь на всех, кому не повезло оказаться рядом. Не обходилось без затрещин от женщин, что сновали туда-сюда с корзинами, полными вкусно пахнущей снеди. Мужики от детей отличались только тем, что ходили степенно, важно, несли на плечах связки дров или инструмент, а порой и сгибались под тяжестью огромных бутылей с плещущейся внутри самогонкой.

Я подавила желание спрятаться обратно в конюшню. Рядом с выходом на гвоздике висел мой плащ, к счастью, сухой, и я завернулась в него, натянув капюшон пониже.

Все выглядели взбудораженными, как будто у них праздник или в деревню решил приехать местный управитель с мешком чешуек – самых мелких монеток, железных и неровных, но ярко блестящих, – на милостыню. Я покопалась в памяти, но ничего припомнить не смогла. Может, и правда кто-то важный пожалует?

Стягивая края плаща у горла, я наклонила голову и постаралась тихонько прокрасться мимо людей. Конечно, в маленькой деревне скрыть появление нового человека невозможно, но я пыталась хотя бы оттянуть момент, когда они меня рассмотрят. К тому же за суетой приготовлений не заметить мелькнувшую невнятную фигуру так легко…

Кузница нашлась быстро по запаху дыма и раскаленного железа. Хоть утро было раннее, огонь в большой печи уже горел и раздавались удары молота по наковальне. Я потянула на себя тяжелую дверь и поморгала, давая глазам привыкнуть к черно-красному сумраку внутри. Бур поднял голову от заготовки и прищурился, рассматривая меня.

– Вижу, сын тебя разбудил. Накормил?

– Это был твой сын? – от удивления я перешла на «ты», беззастенчиво рассматривая могучую фигуру кузнеца и сравнивая с гибким телосложением наглого лиса. Сходства – ни на краешек ногтя.

– Приемный. Кровных боги не послали, но я не ропщу. Совий мне родной, я о нем иначе не мыслил никогда.

– Он, как я понимаю, об этом знает?

Мужчина кивнул.

Я вошла в кузницу подошла к Буру и с интересом вытянула шею, рассматривая заготовку.

– Ух ты, – вырвалось у меня.

Снова неожиданность: я ожидала увидеть лезвие косы или часть плуга, но на наковальне лежало тонкое изящное лезвие кинжала. Я с восхищением присвистнула, разглядывая острые грани. Прикинув вес и длину, поняла, что он идеально подошел бы мне в запястные ножны. Но увы. Даже моих малых знаний в кузнечном ремесле хватило, чтобы понять: зарабатывать на этот нож я буду до старости. Бур оказался Мастером. Вкупе с его знаниями о раганах этот факт заставлял призадуматься, с кем водил дружбу старый пройдоха Игнотий.

– Нравится? – с плохо скрываемой гордостью спросил человек-гора.

– Красавец, – честно ответила я. – За такие клинки на ярмарке дают хорошую цену.