Некоторые прохожие, которые успевают перейти улицу в моем кильватере, заглядывают в коляску, желая видеть, похож ли ребенок на своего отца. Но я поднял верх, и никому в голову не приходит, что под голубым одеяльцем лежат мои бутерброды, термос и куча книг.

Во время обеденного перерыва я выхожу с коляской прогуляться по улицам — и снова все мне уступают дорогу. То же повторяется и вечером, когда я возвращаюсь с работы домой и везу в коляске полную сумку картошки, хлеб, консервы и чистое белье из прачечной. Я убедился на опыте, что жизнь пешехода в безопасности, если у него есть хоть немного психологической смекалки, чтобы вызвать понимание у автомобилистов и регулировщиков движения. Поэтому я считаю, что для Хельсинки не нужно метро — его с успехом заменят детские коляски.

Философ Нюстюре закончил свой краткий визит, пожелав мне доброго здоровья и всяческих успехов. На лестничной площадке его ждала детская коляска. Через минуту я увидел из окна, как он бодро переходил улицу. Постовой полицейский расчистил ему дорогу и сделал рукой под козырек, отдавая честь. Едва ли постовой и водители остановленных им автомобилей могли предположить, что философ Нюстюре вез в своей коляске подержанную стиральную машину, которую я продал ему по дешевке.

Сегодня я два часа бегал по городу в поисках подходящей колясочки. Я рассчитал, что одну-то коляску я успею докатать до полного износа, пока в Хельсинки будет построено метро.

Нет, но что ни говорите, а славно все-таки, что у нас так уважают детей!

В один прекрасный день господин Симпанен почувствовал себя прескверно. Он попытался развлечься и посмотрел в зеркало. Но не обрадовался. Глаза его были красны, по лицу расползлась какая-то черничная синева. В ушах гудел самум повышенного кровяного давления. Господин Симпанен срочно вызвал врача, и Синухе Горлоковыряйнен явился на помощь, как джин из сказочной бутылки. Едва лишь увидев горло больного, доктор пришел в ужас. Он немедленно удалил господину Симпанену гланды, которые так набухли, что могли вызвать удушье. Но безболезненная операция не облегчила страданий несчастного господина Симпанена: глаза его по-прежнему наливались кровью, в ушах шумело, и в любую минуту ему ничего не стоило упасть в обморок.

— Вы слишком много курите, дорогой, — сказал ему врач.

— Я в жизни не выкурил ни одной папироски, — откровенно признался Симпанен, хотя он был замкнут и скрытен по натуре.

— Ах, вот что!.. Ну, значит, вы…

— Нет, нет! Я не употребляю алкоголя, — поспешно возразил больной. — И вообще ничего опьяняющего или возбуждающего.

— Отлично. В таком случае страдания вызываются другими причинами.

Тут же господину Симпанену сделали рентгеновский снимок его выдающегося подбородка. И, кстати, пока сохла пленка, ему удалили все зубы мудрости, а заодно и дюжину других зубов. Но грустная краснота глаз, шумовые симфонии в ушах и хриплая одышка от этого не прекратились.

Господин Симпанен не утратил воли к жизни. Он старался не думать о растущей дороговизне, о повышении налогов и не слушал красноречивых агентов похоронных бюро, которые навещали его каждый день и присылали по почте соблазнительные рекламные проспекты, расхваливающие изысканные удобства современных гробов: их пенопластовую мягкость и нейлоновую драпировку всех тонов траурной радуги.

С небывалым увлечением господин Симпанен начал читать и писать. Он прочел все медицинские книги, какие только попались ему в руки (от «Справочника начинающего пенсионера» до «Гигиены женщины»), и писал тревожные запросы в отдел «Советы врача» крупнейших газет, скромно и правдиво повествуя о своей жизни   и   под   конец   упоминая   налитые   кровью глаза, шум в ушах, обмороки, удушье и чувство бренности земного существования.

Благодаря медицинским справочникам, консультациям газетных врачей, а также хиропрактиков и водолечебников, к которым он обращался, в конце концов он получил следующее определение болезни: он страдал от гипертонии, разлития желчи, аллергии, анемии, заворота кишок, камней в почках, астмы и мнительности.

Последнее заболевание у него было в самой тяжелой форме.

— Сколько?.. — грустно спросил он у врача, подтвердившего печальный диагноз.

— Тысячу марок, — последовал быстрый ответ.

— Простите, сколько мне еще осталось жить на этом свете?

— Месяца два…

Господий Симпанен обрадовался. Честное слово, два месяца — это немалый срок. Если хорошенько взяться, можно насладиться жизнью до отвала. Он продал все свое имущество, решив хорошенько покутить напоследок. Заказав себе новый фрак у лучшего портного, он зашел в магазин купить несколько манишек.

— Какой у вас номер воротничка? — спросила миловидная продавщица.

— У меня… Уф! Тридцать девятый номер воротничка.

— Не может быть, — изумилась продавщица. — При вашем росте и ширине плеч, при вашей солидности…

— Тридцать девятый номер! — повторил господин Симпанен, багровея от раздражения, и тотчас в висках у него застучало, а в ушах зашумело, точно в сосновом бору перед началом грозы.

Продавщица мигом достала сантиметр, обмерила шею господина Симпанена и победоносно воскликнула:

— Вы ошиблись, господин! Номер вашего воротничка — сорок два!

— Сорок два! — пробормотал господин Симпанен. — Это невозможно. Я ношу воротнички с пятнадцати лет, и у меня всегда был тридцать девятый номер…

— Сударь! — авторитетно сказала продавщица. — Если вы сейчас наденете воротничок номер тридцать девять, у вас глаза нальются кровью, в ушах зашумит, вы станете задыхаться и, не ровен час, можете упасть в обморок…

 Это тоже прогресс, но только направленный в неверную сторону, — ответил я подавленно. Житейская мудрость пессимистов всегда повергает меня в уныние.

С этими грустными мыслями я бродил вчера по городу и случайно встретил моего школьного товарища, который последние двадцать лет работал штатным психологом в консультации по вопросам семьи и брака.

— Что новенького? — спросил он меня с сияющей улыбкой.

— Ничего хорошего, — ответил я. — Мы живем в атомную эру, а человечество все еще не выбралось из каменного века. Циники говорят, что люди ничему не научились на горьком опыте двух мировых войн. Говорят, что за последние пятьдесят лет жизнь не изменилась к лучшему.

— Ну, брат, ты похож на швею, которая на все смотрит с изнанки! — воскликнул психолог. — По-моему, наш век — это век подлинного прогресса. Ежедневно рождаются новые изобретения, открытия, мир изменяется, а с ним изменяется и человек.

— К лучшему или к худшему? — спросил я.

— Ну, конечно, к лучшему! — воскликнул психолог и пригласил меня в маленькое кафе. За чашкой кофе он рассказал мне следующую обнадеживающую историю, которую я постараюсь передать почти слово в слово:

— Вот уже пятьдесят лет, как представители общественности, отцы церкви и ученые всего мира занимались обсуждением проблемы: как сократить число разводов? Проблема оказалась настолько сложной, что одно лишь обсуждение ее заняло пятьдесят лет. Создавались комитеты, подкомитеты, комиссии, подкомиссии. Проблема рассматривалась в различных аспектах и с разных точек зрения. Переговоры прекращались, затем опять возобновлялись. Снова и снова обсуждение переносилось из комитета в подкомиссию и обратно. И казалось, что не будет этому конца. Но вот год назад сложная проблема была наконец решена весьма простым образом. Это ли не доказательство прогресса!

Но прежде чем рассказать тебе, как все дело решилось, я хочу, чтобы ты выслушал краткий пролог.

Один известный физиолог доказывал, что «развод» — это форма будущего времени от глагола «венчаться». В «свободных» странах Запада разводы в настоящее время стали таким всеобщим явлением, что теперь уже лица, стремящиеся к оригинальности, продолжают жить в браке, несмотря ни на что. Во всяком случае, развод является законной развязкой одного брака и завязкой другого. Впрочем, что касается законности разводов, то это вопрос особый. Весьма своеобразное положение сложилось, например, в Италии! Об этом рассказано в фильме Пьетро Джерми «Развод по-итальянски», поэтому я уж не буду говорить об этом. Часто бывает, что люди женятся из-за денег, а разводятся по любви.