– Та, что может исполнить любое желание? – перебил ее начитанный Уильям.

– А чего тебе еще хочется?

Этот вопрос застал его врасплох.

– Все равно не выйдет, – подбодрила его Элли. – Этот цветок так умеет прятаться, что мне кажется, он просто выдумка. А тут – колокольчики и гвозди́ки, их, наоборот, так много, что даже искать не приходится. Колокольчики любят поспать, поэтому живут долго-долго!

– Что значит – колокольчики? – спросил мальчик. – И гвоздики? У моего отца в портфеле живут гвозди.

Услыхав его, Элли сделала кислое лицо.

– Не помню, откуда это взялось, – нетерпеливо проговорила она. – Колокольчики – это колокольчики, и все тут. А что это за гвозди? Они живые? Почему их так зовут? Они похожи на цветы?

– Не знаешь, – покачал головой Уильям. – А гвозди ведь важные штуки. На них держится моя полка с книгами…

Пришла очередь Элли раскрыть рот – и вскинуть тонкие брови, отчего ее непонятные глаза сделались будто напуганные. Но она не имела привычки замирать и заикаться от изумления и быстро опомнилась.

– Полка… – уязвленно проворчала она. – Кни-гами, пор-фе-ле… Что это за ненужная чепуха? Зануда!

Другую освоенную лужайку Уильям узнал – он набредал на нее в минувшем году. Кое-что там изменилось: какой-то озорник оставил на ветках куста клочок своей рубахи. Элли рассерженно скомкала лоскут белой ткани, размахнулась и запустила его прочь. В воздухе непослушный клочок распрямился и начал парить перед их глазами, раскачиваясь, словно подтрунивая. Уильям, завороженный, наблюдал за его полетом; Элли же явно не считала его таким прекрасным. Она подскочила к лоскутку, ловко ухватила его и отнесла куда-то в листву. Когда она вернулась, соскабливая ногтями землю с ладони, Уильям спросил:

– За что ты с ним так?

– Это принадлежало им, – гневно откликнулась девочка. – Я не хочу видеть их следы в Лесу. Они ужасные трусы и задаваки. Я ничего не могу поделать с тем, что они приходят сюда, но когда их тут нет, я не хочу о них вспоминать. Вот.

– Но ведь я – один из них, – поразился Уильям. – А меня ты позвала сама…

– Ты – вовсе не из них! Что ты говоришь такое, врун! – вскричала девочка и замотала головой. Ее волосы задорно трепыхнулись.

– А ты знаешь, кто я? – робко спросил Уильям, уже несколько сбитый с толку.

– Ты – хозяин этого Леса, – гордо ответила девочка.

– А ты тогда кто?

– Я – Элли!

Небо над Парком было в ту ночь грязноватым, но необычайно светлым из-за облаков – и ему почти не хотелось спать, да и Элли не давала ему задуматься о времени всерьез. Дома его отправляла в постель своим словом мама (а порой и отец был вынужден прикрикнуть и поработать загрубелой рукой, чтобы мальчик на опыте собственных ушей убедился в том, что книга или рисование может подождать до завтрашнего дня). Но в Лесу родителей не было, а Элли так удивительно от них отличалась, что Уильям подумал – может быть, она и вовсе не спит?

Девочка остановилась.

– Лиственницы, – коротко, но с обожанием сказала она.

Уильям слышал это впервые, но деревья были ему, конечно, знакомы. Здесь, правда, стояли уже пожилые лиственницы – внушительно высокие и неохватные, но по виду славные, и пахли они какими-то добрыми обещаниями. Мальчик и девочка приблизились к одной из них, одновременно запрокинув головы, а потом Элли, не говоря ни слова, поклонилась ей. Уильям щурил глаза, разглядывая среди перепутанных зеленых лап игрушечные темно-красные шишки.

– Я у них ночевала, – заметила Элли. – В День Самой Маленькой Совы с Оранжевыми Глазами и в День Белого Кролика. А теперь тут так сыро… Сегодня День и Ночь Воды. Мы еще вернемся! – громко добавила она.

«Все-таки спит», – сказал он про себя. А девочка побежала дальше, не оглядываясь, как будто забыв о своем спутнике. Уильям несколько отступил в другую сторону и задержался у того дерева, что спускало свой хвойный подол почти до земли. Но стоило ему дотянуться до крохотной шишки, и Элли тотчас ринулась назад.

– Вот еще! – строго сказала она за его спиной. – Она сама знает, когда их сбросить! Не обижай хорошее дерево!

«Какой же из меня обидчик?» – сконфуженно подумал Уильям и отвел руку.

– Тебе не больно ходить по Лесу вот так, босиком? – чуть погодя полюбопытствовал он. – Тут ведь кругом всякие колючки и камни. И вообще – меня бы, наверно, здорово отругали за грязные ноги.

– А мне это все нипочем, – пожала плечами девочка.

– Ты хочешь сказать, что тебе совсем не больно? – озадаченно спросил Уильям. – Даже если я тебя, скажем, ущипну? Вот так!

И он протянул руку к ее локтю, над которым развевался волнистый рукавчик синего платья, чтобы исполнить задуманное. Но Элли тут же его отпихнула.

– Глупый, – сказала она. – Если ты хочешь, чтоб мне было больно, так и будет. – И помогла встать рассевшемуся на лиственной подстилке Уильяму.

– Но почему я? Если я? – снова удивленно проговорил он, ища ее глаза в полумраке.

– Но это ведь – твой Лес!

– Мой? Я думал, это понарошку…

– Конечно, твой! – Она засмеялась и с вызовом тряхнула головой. – Пойдем дальше!

Она болтала и болтала о лесных обитателях, опять беспечная, а Уильям думал о том, куда же все-таки запропастились ее отец и мать и отчего они так себя повели. Он очень хотел это выяснить, но долго не удавалось; она не умолкала ни на минутку, словно только что выучилась говорить, но вот наконец решила передохнуть, и мальчик подал голос:

– А твои родители живут в Лесу, как и ты?

– Родители? Что за вздор? – с некоторой дерзостью отозвалась Элли. – Никогда не слышала такого. А кто это?

Пренебрежение и интерес сменялись в ней на удивление легко.

– Отец и… мама, – пожимая плечами, ответил Уильям.

Элли хмыкнула.

– Я ничего не поняла!

– Это люди, которые меня создали, как Корабль, – принялся объяснять Уильям. – Шесть лет назад… Скоро семь.

– Шесть лет? Что значит – шесть лет? Семь? – спросила девочка, почесав нос. – Я знаю лето. В этот край оно придет, как зацветет шиповник…

– Тебя не научили считать? – вытаращился на нее Уильям. – Много лет – это значит годы, а не лето. Год – это… Ты совсем не умеешь считать? Один, два…

– Для чего это? – опять простодушно спросила Элли.

– Ну, все сразу не вспомню, – признался Уильям. – Но это полезно. Можно считать время, можно сказать, чего больше, а чего меньше. Мне говорили, – замялся он, – потом надо будет считать и в Школе…

– В чем, в чем? А мне зачем?

На это у Уильяма ответа не нашлось.

– Скажи мне, когда вспомнишь, ладно? – миролюбиво попросила Элли и внезапно насторожилась. – Ой! Тс-с-с…

Невдалеке кто-то громко и злобно рыкнул. Из-за тесного скопления буков начал выползать странный запах.

– Кто это? Зверь? – отважно спросил Уильям. – Я такого видел в книге, его можно победить, если знаешь закли… Ай!

Он больно получил по шее беззвучным взмахом худенькой руки.

– Молчи! – прошептала Элли. – Сюда, скорее! Не то станем добычей!

Они перебрались в небольшую яму в нескольких десятках шагов и притаились там. Кисловато-горячий запах терзал ноздри мальчика, и ему страшно захотелось чихнуть. Элли это вовремя заметила и прикрыла ему рот ладонью. Он охотно потянул носом – девочка пахла куда приятней – и передумал.

Кто-то глухо и раздосадованно урчал; вместе с этим трещали старые опавшие ветки, все ближе и ближе… Девочка зажмурилась и с отвращением закусила губу. Она боялась заслонить собственное лицо – ерзать на сухой листве, устлавшей дно ямы, уже было крайне опасно. Уильям просто дышал безо всякого движения, но отчего-то думал при этом о самых несносных вещах – о странных улыбках матери по утрам и о жадных гостях, о вечно хмуром взгляде отца, о голоде и боли в животе, о жгучих потоках воды из облаков. И об учителе тоже! Маленькая и теплая ладонь Элли разом увеличилась, похолодела, охватила его голову, сдавила щеки, начала скользить по волосам твердыми пальцами, неубедительно пряча свои замыслы…