– Облепиха, – пояснила она. – Не бойся, эту я уже ела сама. Ту бузину я просто не пробовала.

Когда кровь остановилась, Уильям успокоился и вспомнил про книгу, и тогда они вернулись к своему большому дубу. Элли с недоверием глянула на зверька, намалеванного на видавшей виды обложке, – у него была круглая рыжая голова со вздернутыми рыжими ушами, черные лапы и пушистый, слегка выгоревший рыжий хвост.

– Что здесь читать? – осведомилась она.

– Здесь написано: «Приключения лиса Людвига в большом лесу острова Америго и на дворе у людей», – объяснил мальчик.

– Значит, там тоже есть Лес и лисы? – Элли широко раскрыла глаза.

– Ага, ага! – радостно подхватил Уильям. – Я говорил, что эти выдумки интересные!

– Поглядим еще, – ворчливо отозвалась Элли.

Они расположились под дубом. Уильям открыл книгу, нерешительно посмотрел на девочку с пытливыми изумрудами и взялся за чтение. Книжка была и вправду не из скучных, но Уильям, как вскоре выяснилось, умел читать вслух не намного лучше матери. Он не привык делиться книжными историями и поэтому то и дело уплывал в собственные мысли, голос его становился медленнее и тише или совсем прерывался. Элли морщила курносый нос и вовсю сверкала глазами.

– Хватит! – крикнула она прямо ему в ухо. – Ты обещал, что я буду читать, а не засыпать. Это я и без тебя хорошо умею.

– Как же мне быть? – всполошился Уильям.

Элли подумала.

– Оставь ее здесь, в дупле, и пойдем пока искать ягоду!

– Какую ягоду?

– Бузину, конечно!

Оказалось, что в дупле старого дуба Элли устроила свой самый большой тайник – там на выстланном лопухами дне громоздились целые горки лесных орехов и сушеных грибов. Уильям понял, что это и есть ее пропитание, и спросил названия этих вкусностей, чтобы сравнить их с книжными. Элли вместо ответа разгрызла острыми зубами скорлупу нескольких орехов и предложила их ему.

– Когда придет осень, я снова буду собирать их про запас, – весело сказала она, – и ты, Уильям, поможешь мне!

На сей раз Уильям провел все двенадцать дней в Лесу, никто – и прежде всего он сам – не мешал ему видеться с Элли. Все это время он действительно пытался научить ее читать.

Поначалу он хотел вызубрить с ней буквы и буквосочетания, но она не могла или не хотела запомнить их все и вечно путалась в слогах и закорючках, превращающих одну букву в другую. В конце концов он плюнул и предложил ей запоминать написания слов целиком. И тут она уже, как бы это ни было удивительно, начала схватывать прямо-таки на лету и скоро могла читать предложения, и не по слогам, как другие дети, а, наоборот, быстро и без остановок, не замечая пробелов и знаков препинания. При этом она совершенно понимала написанное, но Уильям все-таки заставил ее выучить, что значат точки и запятые.

– Зачем? – недоумевала она.

– Ты ведь, когда разговариваешь со мной, не сливаешь все слова в одно, – назидательно отвечал ей Уильям.

– А с книгой я говорю не так, как с тобой!

Она пожимала плечами, но знаки препинания все же учила и отвечала их Уильяму, перед тем как они отправлялись на лесную слежку. Он задавал ей прочесть какое-нибудь предложение, отметив голосом запятую или восклицательный знак. Когда лисенок Людвиг в поисках еды набрел на фермерский двор и впервые встретил настоящего человека, тот крикнул очень страшным голосом; ну а Элли на его месте, как обычно, задорно взвизгнула.

– Да разве человек с такой бородой станет кричать таким тонким голосом? – захохотал мальчик.

– Твой, может, и не станет, – обиженно ответила девочка, – а мой так и закричал. Кстати, что это такое – борода?

Начитавшись, они прятали книгу обратно в дупло и уходили искать ягоды – бузину, чернику и землянику. Им даже случалось находить всякие новые ягодки – яркие, крупные, привлекательные. Элли пробовала их первой.

Во втором году детей перестали отпускать домой по утрам в те будние дни, когда в Парке занимались другие ученики. Взамен этого их отводили заниматься в новую аудиторию – где точь-в-точь счастьем и взаимной теплотой людей и животных был расписан высокий свод и стояли такие же статуи из папье-маше. Эта аудитория была наполнена, помимо скамей, столами для письма и чтения, на которых можно было держать рисовальные принадлежности. Рисовали, конечно, Создателей, берега вожделенного острова, его великолепные страны и их многочисленных жителей.

Спустя некоторое время ученики знакомились еще с одной комнатой – сравнительно небольшой, с обыкновенным, сравнительно низким потолком. Она называлась «Научные Издания»: в ее шкафах жили разные школьные книжки. Под присмотром учителя ученики получали у хранителя этой комнаты увесистые Книги Заветов. Детские издания несколько отличались от взрослых – в них были прекрасные цветные иллюстрации и легко читаемый текст.

Осенью, когда Парк Америго окрашивался в новые краски, Создатели разбавляли тепло щадящей прохладой и короткими грозовыми ливнями.

Элли не боялась дождя. Ей, напротив, ужасно нравилось выскакивать на пригорок как раз в ту минуту, когда надрывались темные облака, подсвеченные разрядами молний и рассеянными лучами; она заливисто укала от восторга, набирала воду в ладони и с удовольствием промокала до нитки. Смело разглядывала тяжелое небо – и улыбалась грому, как старинному приятелю. Уильям долго прятался под деревьями, но потом ему наскучило зябнуть в одиночестве, и он присоединился к принцессе. И, пока он слышал ее смех, ему самому ничего не было страшно! Скоро возвращалось солнце, пахучие, снова цветшие ирисы жизнерадостно поднимали свои вислоухие синие головы, и Элли звала его собирать созревшие орехи.

– Ты же не умеешь лазить по деревьям, верно? – с подозрением спросила она, когда они в первый раз отыскали большую лещину.

– Не очень, – ответил Уильям.

– Тогда лови, – велела Элли и в мгновение ока вскарабкалась на одну из самых высоких веток. Ее платье будто бы немного укоротилось, чтобы не цеплять за сучки на стволе. «Чудеса!» – подумал Уильям и получил орешком точно в лоб, а сверху послышался довольный хохоток.

– Складывай их в кучу! – крикнула Элли. – Мы отнесем их в дупло… или поищем пустую норку!

– А чего еще можно запасти? – спросил Уильям, задрав голову. Элли швырнула вниз новую горсть орехов и освободившейся рукой почесала нос.

– Семена сосновых шишек. За ними надо идти далеко… Мы пойдем?

Они договорились, что мальчик будет помогать ей собирать запасы каждый год.

Пока Уильям исследовал Лес, на берегу, где играли остальные дети, происходили некоторые изменения. Рано или поздно ученики узнавали друг от друга общественное положение родителей и затевали новую игру. В день, когда решали делиться, берег Парка на время совершенно пустел (никому не хотелось обсуждать столь важные вещи в присутствии учителя, хотя бы и спящего), дети выбирали ближайшую полянку, сходились все там и принимались кричать и доказывать друг другу свои достоинства, претендуя на то или иное положение. Скоро от этих споров делалось совсем жарко, и земля Парка оседала под кучей малой дерущихся. Потом дети, понимая наконец бессмысленность таких обсуждений, отползали друг от друга подальше, потирая царапины и ушибы и задыхаясь в стоящей кругом пыли. Тогда вопрос разрешали мирно: дети Господ (или из тех семей, где к Господам принадлежал отец) отныне звались «Господами», дети собственников – «собственниками», а детям рабочих не оставалось ничего, как признать себя наследниками родительской службы.

Бывало и так, что из семьи рабочих происходил какой-нибудь особенно дерзкий мальчонок, не обращавший ни на кого внимания, а то и не боявшийся наподдать кому-нибудь как следует, еще до того, как начиналась большая драка, и он становился «Господином». Или девочка, выросшая в семье Господина, но в Парке Америго привыкшая не ссориться, а обмениваться с другими детьми ценными находками и много болтать о всякой всячине, хитростью набивалась в «собственники». Так или иначе, ученики разделялись на три неравные группы: «рабочие» – они составляли большую часть, «собственники» – их не набиралось и четверти, и «Господа» – а этих было и того меньше.