Посвящается тебе

Прошу, не показывай маме,

От папы подальше держи.

Родители будут в тревоге,

Решат, что я выдумал сам.

Все это – неправда, но я не соврал!

Мадлен Левская (называли ее Леной или фрау Левской) опекала Уильяма со времени смерти его матери, то есть с самого его рождения. Она жила с мужем Рональдом на 3-й Западной улице Тьютонии, в четырехэтажном доме-апартаментарии, населенном по большей части такими же, как она, рабочими ткацкой благофактуры «Зайденкляйд».

Как и многие другие пассажиры, фрау Левская почти целый день проводила на службе. Ее едва-едва хватало на сон и домашние дела, но Уильяму запомнилось, что по утрам на столе посреди одной-единственной комнаты всегда стоял роскошный пирог – пышный и затейливо украшенный, как декоративные подушки в богатых домах членов командования. Начинка была особая для каждого дня недели, и Уильям давно уже не мог и помыслить о понедельнике без явственного аромата клубничного джема, четверг он не представлял без абрикосового, суббота пахла лимонами.

Слава о пирогах фрау Левской распространилась далеко за пределы не только апартамента № …, но и 3-й Западной улицы, да и, без преувеличения, всей палубы Тьютония. Фигуры чванных Господ – так называли членов командования – вырастали в дверном проеме в ранний утренний час, когда герр и фрау Левские еще не выходили на службу, и в конце концов Уильям привык и к этим фигурам… хотя его удивляло, что мама ничего не берет с этих Господ взамен, а только улыбается так, что видны все ее зубы, да подливает в чашки душистого кофе. Но мальчик не задумывался об этом надолго – запахи корицы и джема увлекали его куда сильнее. Что касается Рональда, то он сидел за столом вместе со всеми, покорно глядел на лица властителей, снизошедших к его очагу, изредка кивал и коротко объяснялся, когда они задавали очередной дружеский вопрос, ответ на который заранее был известен. Несмотря на пугающую прожорливость своих гостей, Лена Левская всякий раз ухитрялась выхватить из их мясистых пальцев с выхоленными голубыми ногтями последний кусочек, чтобы отдать его потом любимому приемышу.

Переждав такой утренний визит, Уильям обычно отправлялся в Школу. Это учреждение было устроено для того, чтобы привить детям основы Книги Заветов – руководства к жизни, созданного самими творцами – и ознакомить каждого из них с историей и назначением Корабля.

Знакомство с Заветами начиналось как можно раньше – дети посещали Школу с шести лет.

Когда маленький человек достигал этого возраста, в особый день года его одевали в короткий белый костюмчик с длинными белыми чулками, обували в белые башмачки, брали в охапку и – несли так в Школу. Маленький человек по наивности упирался обеими ногами в мостовую и выл так, что содрогались стекла в витринах ближайших лавок, но добиться мог только шлепков ниже спины или еще чего побольнее – никаких возражений родители не допускали.

Школа выглядела приветливо. Старый, как сам Корабль, замок из белого камня обрамлен был пестрым цветником из искусственных цветов: красных лилейников, зеленых гортензий и голубых флоксов. Дорожки цветника сходились на белой площадке перед дверями, и там стояла великолепная группа белых статуй; одна из них наклонялась к своим ногам, другая держала у груди сдвинутые ладони, третья простирала руки к небу. Большие арочные окна блестели трехцветной мозаикой, и над ними выступали причудливые карнизы, и солнце всегда поднималось над чешуйчатой голубой крышей, над сказочной грядой скал, обливая их серебром; но застланные слезами глаза совершенно не могли всего этого видеть.

В дверях белого здания родителей и их заплаканных чад со всеми любезностями встречали просветители – служители Школы, молодые улыбчивые люди. Чтобы унять детей и расположить их к занятию, они использовали всяческие хитрости. Они надевали маски волшебных существ с картинок в книгах о таинственном и несравненном острове Аме́риго, с которыми юные пассажиры проводили время едва не с рождения. Иногда они обходились ласковыми словами. Иногда предлагали разные сладости (что, впрочем, не одобрялось родителями, которые не желали вырастить из детей неблагоразумных бездельников, недостойных вести Корабль к Цели).

После того как маленького человека удавалось тем или иным способом успокоить, его провожали в аудиторию – светлое помещение с высоким сводом. Свод этот был расписан картинами, на которых резвились дивные создания: звери и птицы, каких нельзя было найти на палубах Корабля. Они грелись на груди у людей, очень похожих на пассажиров Корабля, но по-особенному сияющих, словно бы впитавших в себя солнечный свет. Они порхали над гладью воды и отдыхали на берегу, сложив усталые конечности кому как вздумается. Они карабкались по ветвям гигантских раскидистых деревьев и поедали необыкновенные ягоды… Вдоль стен аудитории стояли другие статуи, раскрашенные, из папье-маше, изображающие рослых и сильных мужчин в ярких голубых одеждах; каждый из них держал в вытянутых руках какой-либо предмет.

Эти живописные картины и яркие фигуры тут же привлекали внимание детей. Будущие ученики послушно опускались на длинные деревянные скамьи, расставленные в несколько рядов, и скоро переводили все внимание друг на друга; они ненадолго затихали и с опасением изучали соседей, как новые, движущиеся, иллюстрации.

Тех, кто по какой-то причине продолжал сопротивляться, просветители усаживали на скамью силком, обвязывали вокруг их рук и ног прочные ремни с мягкой подкладкой и оставляли в таком положении. Несогласный мог свободно вертеть головой, но самая незначительная перемена позы вынуждала его ерзать на месте в страхе свалиться со скамьи и набить шишку. Другие дети между тем забывали о собственных страхах и ехидно улыбались, глядя на эти забавные телодвижения; с дальних скамей доносился откровенный хохот, который вызывал свежую суматоху в аудитории.

Убедившись, что дети не пропустят свое первое занятие, родители мирно отправлялись трудиться на благо Корабля. В помещение заходил учитель – мужчина не старше тридцати шести лет в простой черной блузе и такого же цвета брюках – и поднимал руку, извещая о начале занятия. Кто-то из учеников глядел теперь на него – с ненавистью или с восхищением, а кто-то продолжал с интересом рассматривать величественный свод. Окинув взором аудиторию, учитель улыбался и несколько мгновений водил руками в воздухе, как будто собирая рассеянное внимание и притягивая ближе к себе. Затем он громко приветствовал учеников. Откашлявшись в сторонку, он вновь обращался к ним и с большим чувством говорил:

– Мы – пассажиры чудесного Корабля, и Создатели несут нас по небу к нашей Цели – земному острову Америго, где ждут нас и наших потомков высшие Блага и наслаждения, недоступные тем, кто живет в небесах! Каждый из нас сойдет на берег и познает вечную радость! Других островов нет в Океане, и мы должны помнить об этом, когда будут искушать нас ложными целями, обещать неисполнимое, сулить пустые утехи! Мы внемлем мудрости Господ наших на Корабле, устами Создателей говорят они с нами, как достойные их наместники! Мы трудимся и почитаем труд, ибо без плодов труда нашего нам не достигнуть Америго! Мы держимся нам подобных на Корабле, только сплоченными мы доберемся до Америго! Мы изучаем писания и творения рук Создателей, но не ублажаем праздное любопытство, сбивающее нас с пути к Цели! Избавимся от сомнения, и не придут к нам праздные мысли! Мы терпеливы, благоразумны и усердны! Создатели не оставили нас на гибель в Океане, и мы благодарны им! Создатели дают нам пищу и воду! Создатели посылают светила и стихии, и разразится дождь, когда иссохнет плодородная почва острова, и выйдет солнце, чтобы тянулись к нему растущие стебли! Мы празднуем двенадцать дней каждого года, восхваляя Америго и его жителей, которые примут вскоре Корабль наш и всех нас!