На двадцать пятом я впервые увидел сборную страны. До того момента они были для меня полулегендарными небожителями. Валерий Цыганов, Цыпа, ныне большой спортивный начальник, Андреев, Макеев, Жиров, Патракеева. Помню, я стоял в очереди на подъемник, как вдруг прямо вдоль подъемника, по самому крутяку, усеянному черными пятнами камней, понеслись несколько фигур, с легкостью объезжая препятствия на полном ходу. Очередь выдохнула. Спортсмены так небрежно и красиво проехали мимо нас, пройдя без всякой очереди к бугелю, что я, возможно, ещё долго стоял, разинув рот. Помню, мне было стыдно за то, в каких допотопных ботинках и на каких дровах я тут стою. Ведь на них были «Динафиты» и «Росиньоли». Они уже ездили на Кубке мира. В 1981-м Валера Цыганов стал первым советским горнолыжником, выигравшим этап Кубка мира, после него это четыре раза подряд сделал Жир.

Там же, на двадцать пятом, во время свободного катания в редкий солнечный день, когда работала верхняя очередь подъемника, что случалось чрезвычайно редко из-за лавиноопасности, я оказался на белом снежном столе, а со всех сторон был горизонт. Угол уклона на самом верху Кукиса таков, что не видно дальше ближайшей к тебе поверхности и кажется, что ты один в целом мире. Крутизна не ощущается, и только когда на большой скорости ты вылетаешь к нижней части горы, понимаешь, где находишься.

К моменту поступления в институт я закончил систематически заниматься спортом, уйдя на покой с недовыполненными нормативами кандидата в мастера спорта. Я ещё несколько раз ездил на сборы, дважды в качестве тренера команды ЛЭТИ, где учился на первом курсе. Последний раз на Чегете, где-то в конце 1980-х, когда я поехал туда как инструктор, меня чуть не убили местные. Я только что вернулся из своей первой поездки по Штатам и выглядел на миллион долларов в косухе и очках Ray-Ban. Одному местному пареньку приглянулась моя футболка Washington Redskins, и он сначала попытался у меня ее купить, потом выпросить, а потом отобрать. Наверное, будь я трезвым, я бы избежал обострения конфликта, но мы только вышли с прощального ужина с моими подопечными из ресторана, и я не выдержал. Я вмазал ему со всей силы прямо в нос, и нос разлетелся в разные стороны, как лопнувший помидор. В секунду отовсюду набежали его кореша, невысокие крепкие парни. Со мной были четыре здоровенных лба, бывших десантника. Но местные повели себя тактически очень грамотно. Они выделили по три-четыре человека на каждого из моих приятелей и отсекли их от меня. Мои соратники ворочались как медведи, облепленные со всех сторон собаками, и были беспомощны. Меня оттащили в сторону. Двое, держа меня за руки, наклонили вперед, остальные проверяли прочность ботинок на моем лице. Мимо, как в настоящем вестерне, летали стулья. Утром я обнаружил у себя на лбу круглый след от запущенного мне в голову граненого стакана. Спасли меня наши бабы. Пока меня били у стеклянной стены ресторана, они кинули в эту стену стул, и, когда слегка оторопевшие от падающего стекла противники немного ослабили хватку, вырвали меня из их лап и утащили внутрь гостиницы «Чегет». Женщины всегда меня любили и спасали. Думаю, за то, что я их тоже люблю.

После этого я практически не катался много лет. Техника изменилась. На смену классике пришла езда на двух лыжах с увеличенной кривизной профиля. За счет этого лыжи стали короче, трассы технически сложнее, а без трассы мне просто неинтересно ездить. То есть я могу пару раз спуститься, когда семья, которая зимой фанатеет от лыж, затащит меня в Коробицино, но вообще-то мне скучно. Только в прошлом году, когда я встретил в роли инструкторов на Красной Горе моих друзей детства, с которыми катался годы назад, я начал потихоньку раскатываться и даже принимать участие в их тренировках с настоящей слаломной трассой. Они все давно переучились на новую технику и, наверное, правы, когда говорят, что она более прогрессивная и больше позволяет сделать, но я останусь со своей классикой, красивее её всё равно нет.

В июле 1985-го года я поехал на Новую Землю. Это самое близкое к Северному полюсу место, где я когда-либо был. Даже база «Эсперанса» в Антарктиде была на десять градусов дальше. Оттуда до полюса рукой подать.

Архипелаг Новая Земля – это самый конец Уральского хребта или, по-ненецки, хребта Пай-Хой. К северу хребет загибается на запад и существенно понижается. От последних отрогов Пай-Хой до острова Вайгач, от Вайгача до Новой Земли идут подводные горные кряжи, служащие барьером, останавливающим ледяные массы Карского моря. (Забавно, что первоначально слово «архипелаг», образованное двумя греческими словами ἄρχι – «главный» и πέλαγος – «море», означало Эгейское море и вообще море.) Хребет Пай-Хой и делит эту часть океана на Баренцево и Карское море.

Уральский хребет старый, он старше Памира и уж тем более Кавказа. Горы ниже и глаже. Так далеко на север уже практически нет растительности. Лишь мхи да лишайники. Иногда в низинах холмистой части Южного острова попадаются сильно искривленные березки, не больше полуметра высотой.

Лето там похоже на лето в Антарктиде. Короткое. Но когда светит солнце и нет ветра – вполне приятное. Ландшафт совершенно фантастический, как будто из лемовского «Непобедимого». Суровый и какой-то бесчеловечный. Собственно, людей там и не предполагалось. Норвежцы и русские, равно претендующие на открытие Новой Земли, так и не смогли обжить её. Ненцев, которые жили там с конца XIX века, переселили в начале 50-х, когда архипелаг закрыли и сделали его полигоном для испытания ядерного оружия. С тех пор там живут военные и их семьи. А судя по останкам лагеря в районе пролива Маточкин Шар, жили зеки. Их там давно нет, но колючая проволока и наблюдательные вышки указывают на их присутствие в недавнем прошлом.

Советский Союз проводил на Новой Земле испытания ядерного оружия, иногда по несколько раз в год. Я уже упомянул, что горы Новой Земли старые. Это означает, что найти в них твердый массив очень непросто. Этот массив нужен, чтобы, пробив туда горизонтальный ход, штольню, в специально оборудованном «боксе» провести испытание ядерного устройства. Чтобы найти в горе этот массив, нужны геологи, которые обмерят гору всеми возможными способами, просканируют её и найдут место для бокса. Дальше уже дело шахтеров. По четко выверенной траектории ведут они выработку к предполагаемому боксу. Обычно массив невелик и его окружают рыхлые породы, которые при взрыве выбрасывает высоко в воздух вместе с радиацией. Поэтому точность измерений и работы шахтеров очень важна. Вот в такую бригаду геологов я и несколько моих одногруппников по институту и попали летом 1985 года. Аккурат в летние каникулы между пятым и шестым курсами.

Рассказывая о поездке в Полярные Зори, я уже упоминал, что моя мама – геолог. После переезда в Москву она уже несколько лет работала в Монголии, изредка наведываясь в Москву. В один свой визит она и договорилась чтобы нас, нескольких студентов МИРЭА, взяли в геологоразведочную партию на Новой Земле. В середине июля мы вылетели из Москвы сначала в Архангельск, а потом на секретный аэродром «Амдерма-2», который находится на южном острове архипелага Новая Земля, в самом устье бухты Белушья Губа.

Поселок Белушья Губа, или попросту Белушка, представляет собой типичный военный городок, построенный в конце 1950-х – начале 1960-х годов. Поэтому он так похож на многоквартирные ленинградские застройки тех времен: Купчино, Гражданку, Автово. Этакий ад по Ле Корбюзье, функционализм которого, свободные формы и открытые фасады, выглядящие так футуристично и красиво в фильмах новой волны, в реальности советских типовых застроек породили целые районы с ярковыраженной, почти классовой принадлежностью. Кирпичики панельных домов, лишенные балконов, с небольшими окнами, планово окаймляют главную улицу Белушки – Советскую.

Центром поселка является Дом Офицеров и площадь перед ним со стоящим неизменным Ильичом. Мы были там летом, и ландшафт, хоть и скуден и суров, тем не менее изобилует оттенками черного, серого и коричневого, что придает Белушке своеобразное очарование. Белые домики выглядят как форпост на чужой планете. Здесь сразу чувствуется кто хозяин. Природа не только не покорена и не оформлена, как в цивилизованных частях планеты, напротив, человек с его постройками, прямыми углами и точными пропорциями лишь гость, которого терпят, пока он не станет слишком назойливым. Зимой же выпадает столько снега, что, если его не убирать, он заносит дома под крышу.