Я боюсь зла. Не того зла, что несут в себе

люди, с ним легко справиться. Нет. Я боюсь

того зла, что таится во мне.

Лонгин, Far Cry 4

Осокин проснулся от того, что заложило уши – видимо, самая высокая точка маршрута была пройдена и самолет начал постепенно снижаться. Наверное, и в прошлый раз все было точно так же, только он этого совершенно не помнил – точно так же, как и не помнил, как летел потом обратно в Индию. В памяти сохранились лишь смутные обрывки воспоминаний о том, как его, вусмерть пьяного, тащили куда-то в международном аэропорту Дели, а он пытался совать каким-то людям в форме деньги и объяснять, что обязан вернуться. А потом требовал принести еще выпивки. И еще, и еще.

Вернуться тогда не получилось, а вот в выпивке недостатка не было.

Когда на барабанные перепонки стало давить еще сильнее, а из сплошного свинцово- серого океана облаков, вынырнул острый, отливающий жемчужной белизной, гималайский хребет, закрепленный над дверью в кабину пилотов динамик захрипел женским голосом с сильным китайским акцентом:

– Дамы и господа, наше воздушное судно только что вошло в суверенное воздушное пространство королевства Кират. Через двадцать минут мы совершим посадку в аэропорту Багхадур. Для облегчения прохождения королевской таможни, рекомендуем заблаговременно заполнить декларацию, в которой требуется указать…

Приступ мигрени, начавшийся еще перед вылетом, за время сна не только не прошел, но еще и значительно усилился, в голове гудело, как в раскаленном на открытом огне глиняном горшке – если он правильно помнил, такие использовались для приготовления многих блюд киратской национальной кухни. Осокин прижал пылающий лоб к ледяному стеклу иллюминатора и смотрел, как самолет медленно погружается в серую бездну облачного марева. Он уже опустился ниже горного хребта и теперь его, закованная в вечный лед, вершина равнодушно взирала сверху вниз на пролетающее мимо хрупкое творение человеческих рук.

– Так же наша авиакомпания предлагает прямо сейчас, еще до приземления, обменять вашу валюту на киратийские рупии по выгодному курсу. Мы принимаем доллары, евро, юани, фунты стерлингов и индийские рупии. Напоминаем, что ввоз любых иностранных денег на территорию Кирата уже более года запрещен специальным указом, поэтому вам, в любом случае, придется совершить обмен в аэропорту. Дабы сэкономить время…

Сидевшая через ряд от Осокина молодая пара, судя по виду, а главное, бесцеремонной манере поведения, – американцы, принялась активно спорить, постепенно переходя на повышенные тона.

– Я же сразу говорила, что нужно попробовать провезти как можно больше! – плотная девица с пирсингом на лице и коротким ежиком русалочьих зеленых волос уже едва сдерживалась, чтобы не начать кричать на весь салон, – Ты не хочешь понимать, насколько им нужна валюта! Ценнее золота, ценнее оружия! Мы же это обсуждали! Первый шаг, которым мы сможем доказать Золотому Пути свою ценность и преданность!

Парень, настолько сильно непохожий на свою подругу, будто их специально подбирали друг к другу исключительно для контраста, тряс гривой желтоватых волос, с вплетенными в них какими-то разноцветными ленточками, и мычал что-то про необоснованный риск, которого следовало бы стараться избегать хотя бы в первое время. На узком, костистом лице, изрытом оспинами от прыщей, застыло выражение затравленного щенка – судя по всему, возражения второй половине, а может быть и весь этот полет, давались ему не слишком легко.

Им обоим было самое большое чуть за двадцать. Осокин подумал, что вряд ли им удастся выбраться хотя бы с территории аэропорта, а дальнейшая судьба, скорее всего, будет зависеть от двух вещей – готовности родственников, при условии, если таковые у них имеются, внести выкуп в самые кратчайшие сроки и сиюминутного настроения Де Плера, к которому их, в конечном итоге, притащат. Хотя, если совсем не повезет, а вести они себя будут особенно глупо, могут и пристрелить на месте, разумеется.

Пару минут Осокин пытался отыскать в себе что-то, хоть отдаленно похожее на сочувствие к американцам, и даже, на какое-то мгновение, подумал, что, возможно, их стоило бы прямо сейчас предупредить. Но, во первых, сочувствия не было и тени, а во вторых – он бы тоже тогда засветился. Через два ряда кресел за спинами американцев, рядом с отрешенным от всего мирского и с самого вылета из Дели безостановочно бухтящего свои мантры, закутанного в желтые тряпки, монаха, сидели два крепкого вида азиата в одинаковых широких замшевых пиджаках и с настолько профессионально непроницаемыми лицами, что для того, чтобы с первого взгляда не разобраться, кто они и откуда, наверное, надо было быть восторженными американскими хиппи. А Осокину еще тогда, во время первого посещения Кирата, рассказывали, что каждый международный борт, неважно куда и откуда, обязательно сопровождают сотрудники секретной службы Мина. И меньше всего на свете ему сейчас надо привлекать их внимание, пытаясь спаси тех, на кого ему, в общем-то, глубоко наплевать.

Уши уже словно забило мокрой ватой, самолет резко шел вниз. Иллюминатор заволокло мутной облачной пеленой, полностью растворившей в себе хрустальные отроги Гималаев и будто отрезавшей крохотный мирок внутри самолета от пространства всей остальной Вселенной. Тускло загорелась надпись «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» и, словно в насмешку над этим, отделяющая кухонный закуток грязно-зеленая занавеска отодвинулась в сторону и из-за нее показалась стюардесса с внушительной пачкой таможенных деклараций. Непонятно кому она собиралась их раздавать – помимо Осокина, американцев, монаха, пейгановских опричников, да еще сидевшего в самом хвосте внушительного вида мужика с пышными усами, в рассчитанном на сорок мест салоне никого не было.

Когда стюардесса поравнялась с ним, Осокин показал ей пустой пластиковый стакан. Она жестом предложила взять бланк декларации, но он покачал головой.

Все уже давно было заполнено и приготовлено. Сейчас нужно было только дождаться… потом добраться… а потом сделать то, что необходимо.

Всего-то.

Американская пара немного утихла, видимо, достигла некоего консенсуса. Зеленоволосая девица, от напряжения даже высунув язык, в котором тоже поблескивал пирсинг, заполняла бланки, а ее патлатый партнер выбрался в проход между креслами и, пошатываясь, направился в сторону туалета. Один из громил в замшевых пиджаках проводил его насмешливым взглядом, лицо его напоминало лик счастливого Будды, пребывающего в вечной Нирване.

Клубящаяся полумгла за бортом постепенно рассеивалась, в сплошном мареве принялись образовываться рваные дыры, сквозь которые, как на рельефной масштабной карте, начали проступать очертания земли. Нелепое, перекрученное чьей-то дикой и явно недоброй волей сумасшедшее нагромождение камней с прорезями бездонных ущелий, волнистые долины и черные провалы озер – как дыры, ведущие в Бездну. Сквозь головную боль немедленно всколыхнулся поток воспоминаний, переходящий в острое чувство дежа вю и Осокину удалось оторваться от иллюминатора только резким усилием воли.

Американец пробрел обратно на свое место, от него остро пахло марихуаной. Он протиснулся мимо стюардессы, которая возвращалась с наполненным для Осокина стаканом воды.

Первое желание – вернуть его обратно и попросить неразбавленной водки со льдом, причем, до краев. Но его почти сразу вытеснила здравая мысль, что сейчас он не может позволить себе быть пьяным – пусть даже и точно знает, что вряд ли опьянеет даже от целой бутылки.

Пейзаж внизу уже больше не напоминал рельефную карту, они снизились настолько, что теперь кое где можно различить даже отдельные каменные домики, то здесь, то там, прилепившиеся к отвесным склонам, загнутые вверх, позолоченные крыши пагод. Почти точно под крылом медленно проплывала полуразрушенная колокольня, во все стороны от нее, подобно черной паутине, тянулись разнокалиберные провода, а на самой вершине, где полагается быть колоколу, вспыхивал яркий белый огонек.