— Поняли тебя седьмой.

— Давайте, сделайте все, по полной программе.

Я спустился на лифте вниз и пошел в сторону дальних ворот гаражного кооператива.

Сашка и второго парня загружали в «собачник» автопатруля, когда я прошел мимо. Вокруг гаражного кооператива шла узкая утоптанная тропка, ограниченная справа и слева желтыми пятнами, и собачьими экскрементами, украшавшими грязный городской снег. Мужик в коричневом пальто показался на тропинке, когда мне оставалось дойти до ее конца всего шагов двадцать. Я поравнялся с ним. Это был типичный сиделец, худой, невысокий, с обтянутыми морщинистой кожей скулами. Я поравнялся с мужиком, шагнул с тропинки в глубокий снег, и когда человек шагнул мимо меня, ударил его в голову сзади. Человек упал лицом вниз, широко раскинув руки в стороны, шапка, взмахнув длинными ушами, слетело с коротко стриженной головы, а из правого рукава пальто в снег скользнул небольшой нож с плексигласовой рукояткой, набранной из бело-красных накладок. Лежащий человек зашевелился, очумело вертя головой, попытался встать, но я наступил ему на спину.

— Ты, перхоть зоновская, вы на кого клювы разинули. Еще раз сунетесь, куда вас не звали, сдохните все трое. Ты услышал меня, козел?

— Да ты кто такой…

Я пнул финку, которая мелькнув серебристой рыбкой, улетела куда то в кусты, росшие вокруг гаражей, а затем, дважды пнул жулика по ребрам.

— Еще раз появитесь мне на глаза — убью!

Когда я заворачивал за угол гаражей, тело, лежащее на тропе, начало слабо шевелится.

Кузнецов Александр Евгеньевич, подследственный.

В отделе нас выгрузили из «собачника», отвели в дежурную часть и посадили на скамейку.

Доставившие нас менты уселись напротив, достали бумаги и стали что-то заполнять, спросив у нас фамилию, имя, отчество и прочую фигню.

— Доставайте все из карманов. — не поднимая головы от бумаг, буркнул старшина.

Мы с Кольком встали и начали выгребать все из карманов. Старшина лениво поворошил пальцем две кучки ключей, мятых сигаретных пачек и еще более мятых денежных купюр. Потом ухватился за связку ключей, полученных у торгашки.

— От чего ключи?

— От гаража, от отца остался, в наследство.

— А что за номер? — палец, с желтым от табака, ногтем, ткнулся в коричневые цифры, выжженные на поверхности деревянного шара.

— Номер гаража.

Старшина повертев связку ключей в руках, вдруг ухватился за деревянный шар двумя руками и провернув его, разделил на две половины.

— А это что?

Я увидел в половине деревянного шара какую-то грязно-зеленую массу.

— Это не мое! — что-то ледяное ухнуло куда то вниз живота.

— Ключи твои?

— Ключи мои!

— Это не твое?

— Не мое…

— Тупо звучит, да? Давай подписывай протокол изъятия.

— Я не буду!

— И не надо. Товарищи, вы все видели?

За моей спиной две тетки, на которых я не обращал раньше внимания, закивали головами, подтверждая, что все видели и слышали. Пока я хлопал глазами, деревянный шар вновь закрутили, после чего упаковали в пакет, опечатали и подписали, поставив пометку, что я от подписи отказался, после чего меня вновь запихнули в камеру, ту, в которой я сидел в прошлый раз. К моей радости, сейчас я сидел в камере один.

Павел Громов.

На работу я пришел в прекрасном настроении. Когда же я увидел, выглядывающее из узкого окошка камеры, унылое лицо Сашка, мое настроение стало еще лучше. В книге учета сообщений о преступлениях значилось, что у гражданина Кузнецова Александра Евгеньевича изъято вещество темно-зеленого цвета, направленное для проведение экспертизы.

— Слава, а за кем Кузнецов числиться?

— Не за кем. — дежурный по РОВД подтянул к себе книгу учета: — Задержали пепеэсники вчера вечером, результатов экспертизы пока нет.

— Я возьму его, пообщаюсь?

— Если объяснение заодно возьмешь, то забирай.

— Вылезай, убогий. — я с третьего раза открыл заедающую задвижку на двери камеры и поманил пальцем сидящего на лавке Сашка.

— Ну что, допрыгался, придурок? Теперь сядешь надолго. — я довел Александра до кабинета и швырнул его на стул со сломанной ножкой.

— Я не виноват не в чем, это мне подбросили…

— Кто тебе что подбросил? Ты сказал, что ключи твои, понятые это слышали. На связке твоих ключей обнаружен тайник с веществом, похожем на наркотики. Сейчас придут результаты экспертизы, и ты поедешь в тюрьму до суда. Вот и все.

— Можно мне сделать один звонок.

— Ты что, американских сериалов насмотрелся. Нет у нас в законодательстве права на один звонок. Давай рассказывай, где наркотики взял.

— Мне правда очень надо позвонить. Я тут помогаю кое-кому. Если дадите мне позвонить, то вам дадут команду, и вы меня отпустите. — судя по дрожащему голосу Кузнецова, он и сам верил в чудодейственную силу телефонного звонка.

— Нда? Мне уже самому интересно стало. Говори номер, я наберу.

— Нет, мне надо самому набрать, а вы не должны…

— Знаешь что, тупой мальчик Саша…— я заржал в голос: — ты мне тут условия не ставь. Ты, однозначно, сам с этого телефона звонить не будешь. Или говори, какой номер набрать и кого спросить, или вали обратно в камеру, ты мне не интересен.

— Хорошо, только вы никому не говорите. — Сашок был совсем скорбен на голову.

— Ну конечно не скажу, Диктуй телефон.

Трубку подняли с четвертого длинного гудка. Коммутатор был общий — УВД и КГБ, и эти два ведомства делили тысячу номеров между собой, я не знаю, но Сашок гордо заявил, что он помогает в нелегкой службе Комитету.

— Слушаю вас. — голос в трубке принадлежал энергичному молодому мужчине.

— Добрый день. Оперуполномоченный отделения УР Дорожного РОВД Громов беспокоит. У нас тут гражданин задержан, Кузнецов Александр Евгеньевич. Так он заявил, что с вами работает. Не подскажите, с кем о этом человеке можно переговорить.

В трубке ненадолго повисло молчание, а потом тот же голос, но чуть менее энергично, осторожно спросил:

— Скажите, а за что задержан указанный гражданин?

— У него наркотическое вещество из тайника изъято…

Короткие гудки, зазвучавшие в трубке сразу после моего ответа, были красноречивее тысячи слов.

— Ну вот видишь, Саша, не интересен ты никому. Давай, быстренько запишем, где ты взял наркотики и пойдешь в камеру…

Трель телефона раздалась, как всегда, неожиданно. Я был удивлен — неужели Сашин куратор все-таки решил порешать вопросы об облегчении судьбы гражданина Кузнецова, но нет.

— Внучек, ты меня слышишь? Это бабуля — из трубки доносился старушечий голос, но это точно была не моя бабушка.

— Я вас очень плохо слышу! — я тянул время, пытаясь понять, кто звонит мне в кабинет.

— Внучок, ты что, оглох? Это я, баба Мотя. Мне тут лекарства импортные привезли, а у меня денежек нет. Ты бы, внучек, привез бы бабушке денежек, а то у меня не хватает.

— Бабуль, а сколько надо денег?

— Внучок, ну бабушке надо две тысячи…

— Да ты что, бабушка! Откуда у меня такие деньги?

— А сколько у тебя есть?

— Бабуль, ну, если тысячу соберу, будет очень хорошо. Больше тысячи у меня денег точно нет.

Я услышал в трубке приглушенные голоса, потом вновь зазвучал дребезжащий голос Матрены Васильевны:

— Ну давай, привози хоть тысячу, хотя мог бы для бабули расстараться.

Дверь мне открыла хозяйка квартиры. Сегодня она щеголяла какой-то старой медалью с бледно-зеленой колодкой на лацкане потертого пиджака.— Привет, баба Мотя, я тебе деньги привёз!Меня за рукав втащили в квартиру и подтолкнули в сторону кухни. Старая партизанка, высунув голову в подъезд, прислушалась, потом захлопнула дверь. Причем партизанка оказалось не фигурально — под заношенной колодкой болтался желтый кругляш "Партизану Отечественной войны».— Ты чего медаль нацепила?— Имею право, начальник. В сорок четвертом году наградили, могу удостоверение показать, если не веришь. — Верю-верю, повадки до сих пор чувствуются. — Я замахал руками: