Драгошу удается удержать наше равновесие. Крутанув меня вокруг своей оси, он зарывается пальцами мне в волосы. Краткий миг борьбы с запутавшейся шпилькой и она падает на ворох сброшенной одежды. Туда же отправляется его полупальто и пуловер, а следом остатки моей скованности. Перекинув волосы за левое плечо, склоняю голову набок, приглашающе подставляя шею его губам. Грудную клетку распирает от неги, едва Драгош с удовлетворённым рыком касается чувствительной кожи за ухом. Но целует он неожиданно нежно, так невесомо, что я взрываюсь... рассеваюсь летучками одуванчика, а он движется дальше до самых ключиц и приникает уже с голодной жадностью, со звериной несдержанностью, хаотично расставляя по коже свои метки. Сначала неистово, на грани безумия... ещё один поцелуй-прикус у самого основания шеи и мы уже за гранью. Оба.

Его пальцы сжимают меня под рёбрами, разворачивая обратно лицом к себе. Оставив очередной влажный след на моей шее, Драгош чуть склоняется, перемещая ладони на ягодицы, и я охотно отзываюсь, прижимаясь к нему ещё теснее, хотя, казалось, ближе просто некуда. От плохого освещения предметы кажутся смазанными. Мощный прожектор, освещающий двор серебрит его кожу, резко оттеняя бугорки мурашек, сахаром рассыпанные по литым плечам. Поддавшись сиюминутному порыву, встаю на цыпочки и алчным мазком языка по ключицам впервые пробую на вкус своего мужчину. Причём ощущаю его не рецепторами, а эмоциями: сладостью обладания с лёгким терпковатым привкусом ревности, который подначивает затмить всё, что Драгош испытывал до меня. Его сорванный выдох будоражит настолько, что я сама тянусь к пряжке ремня, но он не позволяет. Отведя руки, запрокидывает мне голову, пристально вглядываясь потемневшими глазами.

– А ты умеешь выпрашивать прощение, – одуряюще хриплым шёпотом мне в рот. Скользнув языком по нижней губе, он аккуратно оттягивает её зубами. Страсть, сужаясь вокруг нас плотной аурой, ещё не срывает крышу, но уже начинает невыносимо душить.

Разогнувшись, Драгош по-волчьи ухмыляется, наступая на меня, и ничего не остается, кроме как пятиться в сторону кровати. Это уже не страх, не робость, а затягивающая, тёмная игра в охотника и его совсем не невинную жертву. Всего несколько шагов, пройденных как по краю небоскрёба, и он сталкивает меня вниз, тут же оглаживая открывшийся вид совершенно нечитаемым взглядом. Таких глубоких эмоций я за ним ещё не замечала.

Расстегнув ремень джинсов, Драгош стягивает их вместе с нижним бельём и криво усмехается, перехватив мой любопытный взгляд. Он возбуждён до предела и это... безумно волнующе. Его тело, очерченное синеватым свечением аквариумной подсветки, завораживает какой-то нереальной, демонической красотой и я тяну к нему руку, чтобы удостовериться в реальности покорившей меня картинки. Усмехаясь ещё шире, он тут же ложится сверху, целует скулы, шею, плечи. Ладонью накрывает впалый живот, медленно спускаясь ниже, к сведённым от перевозбуждения бёдрам, чтобы чуть приподнявшись, широко развести мои колени.

Руками зарываюсь ему в волосы, натягивая их между пальцами, и нетерпеливый стон сам вырывается из моего горла. Почти сразу Драгош плавно подаётся вперёд, бёдрами вжимая меня в матрас. Вспышка мимолётного дискомфорта перетекает в отголоски зарождающегося удовольствия, когда его язык проскальзывает между моих губ, сначала нежно притираясь, а затем в точности повторяя толчок внутри меня. Ещё один толчок... и ещё, стремительнее, глубже. Невыносимо приятно. Я прогибаюсь в спине, крепче обхватывая его бока ногами и подстраиваясь под заданный ритм. По венам как по проводам безумие и хаос, которые муж усиливает отрывистыми по-звериному грубыми ласками, заставляющими кричать от остроты ощущений. Рычит, когда я вспарываю незажившие раны острыми ногтями, наказывая его... нас за весь этот ужас, через который мы протащили друг друга, я – его добровольная жертва, и он – неприрученный хищник, ищущий любви. Мне больше не хочется убегать, наоборот, приятно чувствовать себя хрупкой и слабой в его уверенных, сильных руках.

Что бы Драгош не говорил, а женщиной меня сделал именно он, – проносится вспышкой за мгновение до моего первого в жизни оргазма. По телу всполохами пробегают волны удовольствия, которые он продлевает, плавно замедляясь, позволяя сполна насладиться новыми ощущениями. Едва туман перед глазами немного рассеивается, он замирает, одновременно вздрагивая внутри меня. Притягивает властно, придерживая за бёдра, впиваясь в кожу почти до синяков, и, молча стискивает челюсти, подавляя рвущийся рык.

– Рада, – надтреснуто звучит голос Драгоша. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем мы отдышались. – Я не могу пойти против себя и не хочу тебя неволить. Роди мне сына и можешь пить свои таблетки... – запинка, рассчитанная на то, чтобы замять злость в голосе. – Раз не хочешь больше детей от тирана.

Моя голова лежит на его плече и, чтобы посмотреть ему в лицо, приходится сесть, натянув на грудь край простыни.

– Дети должны рождаться от любви, дорогой, – я мрачно вглядываюсь в его усталые глаза, с трудом подавляя подленькую женскую мстительность. Изо всех сил пытаюсь промолчать, но ревность так и норовит его больней ужалить: – От любви, а не от ненависти.

Сложив руки за головой и вперившись в меня цепким взглядом, Драгош чуть насмешливо приподнимает бровь.

– Рада... Нет, ну серьёзно, – вкрадчиво тянет он, пробегая кончиком языка по прикушенной мною губе. – От ненависти так никто не стонет. Скажешь, я ошибаюсь?

Он ещё издевается, – бурчу про себя, по-детски надувая губы.

– А ты можно подумать от большой ко мне любви обхаживаешь Зару?– собравшись с духом, озвучиваю, наконец, наболевшее.

– Ба... да ты ревнуешь! – самодовольно смеется этот негодяй, в момент подминая под себя моё тело и недвусмысленно прижимается пахом к бедру. А у меня внутри робко зачинается томление, потому, что у него там всё готово к новым подвигам. – Терпение, птичка, скоро всё узнаешь. Считай это мой тебе сюрприз.

– Рада, какого чёрта в моём кофе нет сахара?

Ополоснув тарелку, ставлю её в сушилку, старательно растягивая по лицу улыбку, и только потом оборачиваюсь к мужу. Начинать утро с бытовой грызни, когда только-только начал проклёвываться мир абсурдно, да, похоже, наша совместимость, налаженная в постели так ею и ограничится.

А может дело вообще не в ней? Может у Драгоша какой-то скрытый сдвиг вроде раздвоения личности? Потому что мужчину, который не только любил меня полночи до помутнения рассудка, но и пошёл на такие серьёзные уступки, как право предохраняться, я боготворю. А вот этого эгоистичного, требовательного мерзавца хочется прикончить.

– Закончился, – как можно равнодушней пожимаю плечами, промокая руки бумажным полотенцем.

Если пару мгновений назад я подумывала заявить о своих правах, то теперь, глядя на супруга, хмуро изучающего колонку "ищу работу", заключаю что возникать себе дороже. Он так предельно сосредоточен, что половины не услышит, а если услышит, то в лучшем случае без обиняков покажет, на чём он вертел мои капризы... и будет прав. Ведь "подниматься" самостоятельно дело хлопотное, а денег со свадьбы набралось не так уж и много. Любая работа, когда цыганом командует гаджо, исключается автоматически, нанимать сородичей противоречит нашей морали, так как грешно наживаться на своих, остаётся только самим подряжать местных. Вот тут-то и кроется основной подвох – иметь с нами дело рискует одна алкашня. Издержки расхожего мнения, будто наш брат поголовно нечист на руку.

– А вчера ты об этом не знала? Заехали бы в магазин, – не поднимая головы, замечает Драгош.

Иронично усмехнувшись, решаю не напоминать, что в свете вчерашнего конфликта куда уместней было бы озадачиться покупкой костылей. Я может, вообще не надеялась дожить до утра.

– Нам ничего не мешает закупиться сегодня, – решив всё-таки повернуть ситуацию в свою пользу, ослабляю пояс шёлкового халата, и красиво выставив ногу из каскада кобальтовых складок, подпираю лопатками стену у окна. – Смотри, какое солнце, птички поют. Когда ещё гулять, если не весной?