— В следующий раз оболью ледяной водой, – пообещал Юра, – и не прижимайся ко мне так больше, а то под утро снилось всякое.

Тору затих, задумавшись, а когда осознал сказанное, Юра уже вышел из комнаты.

***

В Юрином халате, оставшемся у него с первого курса, Тору чувствовал себя странно: рукава были слишком длинными и широкими, их приходилось подворачивать, чтобы не выглядеть школьником-переростком, укравшим отцовское пальто.

Ему казалось, что всё вокруг пропахло ладаном – со временем от прилипчивого аромата начала болеть голова.

В перерыве к Тору подбежала взбудораженная Кира. Она грубо схватила его за запястье и потащила за собой, игнорируя любые возражения. В холле было немноголюдно: мимо мелькали белые халаты и колпаки, перемежающиеся с деловыми костюмами.

Тору смотрел на тяжело дышащую Киру: она силилась начать разговор, но каждый раз только судорожно хватала воздух. Когда она, наконец, заговорила, Тору стало не по себе.

— Акияма, – строго сказала Кира, – что у вас с Кирсановым?

— Что..? – с недоверием и опаской спросил Тору. Приехавший на этаж лифт напряжённо скрипнул.

— Говори прямо и как есть, – пыталась отдышаться она, – болтать не буду, всё между нами.

— Я не понимаю, о чём ты, – Тору попытался освободить запястье из крепкой хватки, – может, отпустишь меня сначала?

— Прости, – смягчилась Кира и разжала пальцы. – Но скажи, как есть. Ты приходишь в его халате – хорошо запомнила эти дурацкие красные пуговицы. Он срывается к тебе посреди…посреди вечера, сам просит меня отдать твою куртку. Она у меня, кстати. Пить меньше надо.

— Мы с Юрой хорошие друзья, – уверенно ответил Тору. Ему приходилось второй раз доказывать кому-то чистоту своих намерений – какой стыд! – Только друзья и ничего большего! А халат свой я в стирку бросил, и он на холоде не высох. Друзьям нормально помогать друг другу. Мы просто друзья.

— Ты не заболел? – Кира приложила руку к его лбу. – Мне без разницы, в карты вы там играете, целуетесь или книги по ортопедии читаете. Я имела в виду, что произошло-то в итоге? Ты упёрся куда-то посреди вечера, этот за тобой ринулся. Как я отцу должна была объяснить, что у меня друзья-придурки? Сказал вдвоём вас больше не приглашать.

— А, ты про это, – замялся Тору. До чего же неловкой получилась ситуация! Он почувствовал, как к лицу прилила кровь, – я просто перепил, наверное. Уже плохо помню. Юра нашёл меня на станции и проводил до дома.

— Поэтому твоя мать мне звонила и спрашивала, где тебя носит? – спросила Кира.

Неужели она в самом деле опустилась до того, чтобы выискивать номера его друзей? Она же даже не знала про его дружбу с Кирой! У неё даже Юриного номера быть не должно! Тору запаниковал и начал придумывать оправдания. Сказать, что Юра сначала привёз его к себе и позволил проспаться? Соврать, что мать тронулась умом и поэтому не заметила его присутствия? Всё звучало неубедительно даже в его голове. Оставалось лишь признаться, чтобы ещё быстрее и глубже не утонуть во лжи.

— Прости, – заранее извинился Тору, – я чувствовал себя плохо, поэтому не рискнул возвращаться домой.

— Молодец, – она потрепала его по волосам и усмехнулась, – Тору, у твоей матери никак не могло оказаться моего номера, она не настолько сумасшедшая. А вот врёшь ты ужас как плохо. Берегите себя, я вообще-то переживаю за вас, придурки.

Кира засмеялась и так же быстро ушла обратно в аудиторию, оставив его одного.

Спустя минуты студенческий холл оживился: во множестве голосов Тору едва не потерял собственное лицо.

Твоё сокровенное

В аудитории было ужасно душно. Тору лениво обмахивался тетрадью, вслушиваясь в лекцию по акушерству. Слова путались, кожа – плавилась, а приоткрытое окно издевательски похлопывало из противоположного конца кабинета. Он посмотрел на Киру: она расстегнула верхние пуговицы халата и иногда черкала что-то в конспекте. Глаза бегали от тетради к экрану с презентацией – и обратно. Тору следил за её движениями и на время переставал чувствовать, как по спине стекают капельки пота. На подбородке болталась маска, он то и дело дёргал её вверх-вниз, создавая жалкое подобие прохлады.

Юра зашёл в аудиторию: на его лице блеснула влага.

— Ты умылся, – кивнул Тору, – молодец. А я помру сейчас.

В ответ Юра как-то невесело улыбнулся – почти дежурно и отрешённо. Тору пожал плечами.

Преподаватель занёс в кабинет макет: половина неправдоподобно обнажённой женщины – в магазинах для взрослых всё выглядело гораздо реалистичнее. Юра отвёл взгляд. Тору удивился: смутился? Юра смутился, увидев вагину?

Проектор вывел на экран низкокачественное видео, снятое, по ощущениям, несколько десятков лет назад: бледные краски, заедающая картинка и помехи. Помехи, из-за которых было отчётливо видно, как на свет появляется перемазанная слизью и кровью волосатая детская голова. По аудитории пронеслось гудение. Тору поморщился, представив боль от туго натянутых тканей и прорывающегося наружу, на минуточку, живого человека. Стало не по себе. Он посмотрел на Юру – тот ещё больше побледнел, даже позеленел и тяжело сглотнул: казалось, его вот-вот стошнит.

— Ты спал со своей бывшей, – Тору шутливо ткнул локтем ему под ребро – Юра вздрогнул и отмахнулся, – а представь, что оно правда вот так. Фу.

Он не ответил, прикрыл глаза и глубоко вдохнул – его руки мелко подрагивали. Как отличника и просто понятливого студента Юру попросили для наглядности показать всё на практике. Он, всё такой же бледный, поникший и тихий, подошёл к модели и, когда головка пластикового пупса показалась наполовину, плавно осел на пол.

Тору вскочил с места и уставился на лежащего Юру – чуть более живого цвета, чем его расстёгнутый халат. Жалюзи шумно захлопали и затрепетали, колышась в дуновении ветра, наконец добравшегося до забытой аудитории. Неужели снова? Реанимация, кислородная маска и дышащая в затылок смерть? Вокруг Юры засуетился преподаватель, стало шумно, голова закружилась, а напряжение достигло пика – Тору показалось, что и сам он вот-вот упадёт в обморок.

Кира открыла дверь, по полу потянуло сквозняком, и прохладный ветер залистал страницы тетрадей. Юра быстро пришёл в себя и всё так же невозмутимо сел за стол. Больше его не просили подходить к моделям, а до конца занятия и вовсе не трогали. Одногруппники отшутились, что смотреть на мешанину из трупных органов или распавшиеся опухоли Юре нравилось больше, чем трогать резиново-пластмассовых женщин. В ответ Юра сказал, что резиновые женщины никогда не вызывали у него ничего, кроме сочувствия и неприязни.

— Это всё твоя шаурма, – возмущённо цокнул Тору, щёлкнув ручкой, – я говорил тебе это не есть. Её из котов дворовых делают, ещё и руками грязными.

— Вкусная шаурма, хорош, – Юра забрал ручку, раскрутил её и вытащил стержень. Присмотрелся, будто хотел что-то сказать, но промолчал.

— Ты нормально? Так побелел. Я, вообще-то, хороший друг и волновался, мало ли, что тебя опять.

Жалюзи стихли, дверь захлопнулась и в аудиторию вернулась духота – препротивная погода, когда на улице теплеет, а в помещениях безжалостно топят.

Юра кивнул и, скрутив ручку в первоначальный вид, отвернулся к окну.

Шаг тридцать первый. Ты скрываешь от меня страшное

Тору окончательно освоился в квартире Юры. Как он и думал, Нина Юрьевна вскоре будто забыла о его существовании. Они даже здоровались редко, а до полноценных разговоров не доходило ни разу за все недели.

Юра всё чаще задерживался на учёбе, отрабатывая долги. В его отсутствие Тору стал глубже изучать религию – раз за разом перечитывал непонятные строки из Евангелие, искал ответы на волнующие вопросы в толкованиях и других религиозных книгах.

Как бы Тору ни старался, поверить в чужого бога не получалось. Что-то каждый раз останавливало его на полпути от понимания истины, оставленной Христом. Тору питал к нему огромное уважение, но не мог открыть своё сердце. Он хотел сделать это ради Юры, чтобы суметь лучше его понять, но душа оставалась глуха к молитвам и проповедям.