Уперев приклад в плечо, и выставив вперед ногу, Ганька тщательно прицелился, палец неуверенно нащупал курок, а в голове вертелась одна мысль: «Только бы не осечка». Зажмурив глаза, он нажал на курок. Два выстрела почти слились в один, и одновременно приклад сильно толкнул мальчишку назад, в ноздри ударил запах сгоревшего пороха. Что-то горячее ударило в плечо, и он почувствовал, что пол уходит из-под ног. Падая, Ганька все же успел заметить, как пораженный его пулей китаец покатился по лестнице, сбивая с ног своих товарищей.

Широко раскинув руки он бежал по высокой, пахнущей медом и свежестью траве, а она, Утрянка, бежала навстречу и волосы ее, цвета воронова крыла, свободной волной стелились по ветру. Едиными махом Елисей подхватил девушку на руки и закружил, наслаждаясь серебристым смехом. Но дочка Изяслава была не такой уж и легкой, так что через несколько секунд, в строгом соответствии с законами физики, они, смеясь, покатились по траве. Горячие смуглые руки страстно обвили шею молодого офицера и желанные губы прошептали:

– Любимый.

Как же давно он мечтал об этом мгновении, когда сможет целовать ее. И сейчас от этого поцелуя мир, казалось, завертелся, унося его за собою в сладком водовороте чувств.

Сколько длился этот поцелуй, мгновение, или вечность, Елисей не знал, но внезапно раздавшийся звон заставил его поднять голову. Он с удивлением обнаружил, что они лежат не на зеленом лугу, а на огромной черной наковальне. А звуки повторялись вновь и вновь. Пока Елисей не понял, откуда же они идут эти разрывающие душу тревогой звуки ударов железа по железу. Отец, огромный будто скала, в прожженном фартуке, надетом поверх парадных княжеских доспехов, мерно и тяжело взмахивал огромным молотом. И молот этот опускался все ближе и ближе к ним.

– Бум … бум … бум, – все ближе и ближе.

Он попытался скатиться с наковальни вместе с Утрянкой, но не мог сдвинуться с места, пробовал закричать, но голос тоже отказался повиноваться. Он мог только наблюдать, как смерть приближается к ним. Но странно, что девушка, казалось, совершенно не чувствовала опасности. Она, как будто, была в счастливом забытьи, погруженная в него их близостью, а на ярких полных губах играла спокойная и радостная улыбка. Снова и снова опускается огромный молот, вот он уже примял длинные распущенные волосы Утрянки. Вот завис над их головами. Вот пошел вниз…

Елисей сел на постели, обливаясь холодным потом.

– Сон, это же только сон. – пытался он внушить себе. – Это ведь только сон.

Но внезапно он понял, что звуки, слышанные им во сне, продолжаются. Сообразить, что же это за звуки, было делом одной секунды. Это был набат вечевого колокола Детинца. Мгновенно, сказалась выучка в казачьих войсках, Елисей оделся. Схватив пояс с шашкой и кобурой, выскочил из комнаты. Словно вихрь скатился по лестнице, едва не сбив с ног слугу. Тот что-то кричал ему в след, но Елисей только отмахнулся.

На конюшне Елисей вывел из загона своего любимого коня – Урагана. Боевой конь, слыша тревожные звуки, прядал ушами и тихонько всхрапывал, позволяя хозяину седлать себя. Заседлав коня Елисей ласково потрепал его по морде, и, вскочив в седло, стрелой вылетел из конюшни. В тот момент, когда он появился в воротах усадьбы, колокол смолк, но офицер продолжал нахлестывать коня, он уже понял, что случилось.

Непривычно стучали по булыжной мостовой, привыкшей к мерному движению повозок, копыта мчащегося во весь опор верхового коня. Елисей не обращал внимания на удивленные и испуганные лица горожан, выглядывающих из-за заплетенных плетями цветущего вьюнка заборов. Проскочив наметом несколько улиц и, едва не сбив выбежавшего на дорогу ночного сторожа, он вылетел на Вечевую площадь. Пересечь площадь было делом нескольких секунд. У открытых ворот детинца он увидел несколько трупов, в которых узнал ночных сторожей с рогатинами и двоих китайцев. Видимо сторожа из ближайших лавок поспешили на помощь ротникам, и приняли смерть за свой Город.

Влетев в ворота, Елисей осадил коня. Все уже было кончено, и наемники сейчас выкидывали из окон во двор тела убитых ротников. А на верху неровной кучи убитых лежало бездыханное тело ротницкого воспитанника Ганьки.

У стены он увидел десятка три ротников в окружении вооруженных китайцев. Никто из них не успел надеть форму, а некоторые даже были в исподнем. Рука молодого офицера сжалась на эфесе шашки. Нет, не так он хотел бы взять власть в Городе. Без крови и насилия, убедив людей в том, что власть княжеская лучше вечевой. Но отец решил иначе, он не хотел ждать, не хотел объяснять что-либо людям, которых считал темной и глупой толпой.

Вслед за Елисеем в ворота влетел на коне Гарко. Осадив коня он заорал:

– Бить в колокол к Большому Вече, немедленно, пока горожане не поняли в чем дело и не выпустили нам кишки, – соскочив с коня, приказчик подбежал к Елисею.

– Умоляю, не делайте глупостей, – жарко заговорил он. – Вы уже ничего не сможете изменить, а поэтому смиритесь и доверьтесь своему отцу.

Елисей мрачно кивнул и, проводив взглядом скользкую фигуру отцовского милостника, медленно разжал руку на эфесе. Спрыгнув на землю, он подошел к пленным. И обратился к старшему из конвоиров.

– Что с ними будет?

– Князь приказал предложить им службу, а если не примут – убить.

– И что же, согласны они?

– А мы не таковы, как у твоего отца дети, – отозвался рыжий ротник, вытирая рукой кровь, стекающую из раны на голове. – Мы Правды Русской не продаем и клятвы Городу не нарушаем.

Елисей медленно обвел взглядом пленных ротников, ведь еще вчера ел и пил с ними за одним столом, а теперь пролегла меж ними черта, и правы были их обвинения. Но почему именно так? Резко повернувшись, он схватил за рукав цветастого халата пробегавшего мимо китайца и, тряхнув его для порядка, приказал:

– Сейчас же сюда вашего старшину. Марш.

Сбитый с толку китаец повернулся, чтобы бежать, но споткнулся и, под хохот товарищей, растянулся на земле. Но он тут же вскочил и скрылся в центральном хранилище. Вскоре он появился в сопровождении толстого и важного мандарина. Елисей прищурился, этого человека он уже видел у отца, они о чем-то совещались и теперь понятно о чем.

– Счастлив видеть тебя, господин, – расплылся в улыбке мандарин, сгибаясь в поклоне.

– Взаимно, Чжо-Лин, – небрежно ответил Елисей. – Тебе отец приказывал убивать пленных, которые откажутся от службы?

– Точно так, господин.

– Так вот, это он погорячился, отпустить их нужно.

Он, казалось, видел, как под толстым черепом ворочаются недоверчивые мысли. Оглянувшись на своих солдат, мандарин осторожно спросил:

– А чей же это приказ?

– А ты подойди сюда, я тебе на ушко скажу, – ответил Елисей. – не гоже всякому сброду тайные мысли княжеские ведать.

Только китаец приблизился, как офицер в мгновение ока выхватил пистолет и ткнул его в толстый живот подошедшего.

– А приказ этот, Чжо-Лин, мой, и если ты его не выполнишь, то получишь в пузо добрую свинцовую горошину. – Проворковал почти ласково офицер.

Мандарин взмахом руки остановил своих солдат, бросившихся было на помощь своему начальнику, и приказал:

– Отпустить пленных.

– А мы с тобою, Чжо-Лин, их проводим, – проговорил Елисей. – Ведь я думаю, что даже китайцев в детстве учат, что доблестному противнику необходимо оказывать почести.

– А вы, ребята, чего встали, или ждете особого приглашения? – обратился он к ротникам.

– Айда, братцы, на выход, – рыжий ротник по имени Карислав подтолкнул своих товарищей к воротам мимо застывших конвоиров.

Затем он подошел к Елисею и мандарину.

– Елисей Петрович, а может приказать им сейчас побросать оружие, так мы бы мигом обернули их из куля в рогожку.

– Нет, этот его приказ они не выполнят, в этом они подчинятся только моему отцу, – задумчиво ответил Елисей, заметивший в этот момент, что лежавший на телах убитых ротников мальчишка пошевелился. – Лучше прихвати Ганьку, он, кажется, еще живой.