Летят и летят золотистые искры, осыпая огненным дождем пол кузницы, и кажутся они в глазах подростка не звездами и не искрами, а золотыми монетами, такими же, как и те, что зарыты в отцовском сарае под половицей. «Разве что монеты звенят, падая на пол, а эти тихо гаснут, – думает сын магаданского посадника Петруша. – Хотя, здесь ведь пол земляной, с чего бы им звенеть».

Два здоровенных парня, одетые во взмокшие от пота рубахи, без устали махали огромными молотами, тяжело опуская их на лежащую на наковальне раскаленную заготовку. Под этими мощными ударами три пластины, сделанные в форме чуть изогнутой шашки, сминались и плющились, свариваясь меж собой. Маленький молоточек в руках парнишки, стоящего на месте мастера, подправляя заготовку, как бы указывал им, куда нужно бить.

Дзинь-дзинь-дзинь… Бух.... дзинь-дзинь-дзинь…Бух…

«Интересно, – думается Петруше, – как это маленькому молоточку все время удается вовремя отскочить, не попадая под большие молоты».

Молотобойцы на некоторое время прекратили работу, и в кузнице теперь было слышно лишь сипение мехов, раздуваемых подмастерьем. Один из молотобойцев зачерпнул ковшиком воды и жадно припал к его закопченному боку. Тем временем паренек потянулся к одной из стоящих рядом кадушек с порошком и вопросительно посмотрел на стоящего поодаль отца.

– Верно, Изяславе, правильно.

Изяслав, так звали паренька, взял щепотку порошка и посыпал на заготовку, после чего вновь забухали тяжелые молоты, и так же ходил им указкой маленький молоточек.

Дзинь-дзинь-дзинь…Бух… дзинь-дзинь-дзинь…Бух…

Несколько раз заготовка охлаждалась в разных кадушках, после чего вновь раскалялась докрасна. При этом мастер все время шевелил губами, скороговоркой приговаривая непонятные слова. Наконец заготовка, зажатая клещами, в последний раз зашипела в бочке с водой. Изяслав аккуратно положил почти готовую казачью шашку на наковальню. Он тяжело вздохнул и распрямил затекшие во время работы плечи.

– Теперь ей нужно придать шлифовкой блеск и приспособить красивую ручку, – обмахиваясь ветошью, сказал отцу Изяслав. – Ручку я уже сделал. Пап, можно я продолжу завтра, а сейчас схожу с Петрушей на Затон?

– Можно. – отозвался кузнец, пряча в бороде снисходительную усмешку, а про себя подумал: «А то этот Петруша уже битый час усердно скрывает зевоту».

Изяслав стянул с себя валяные сапоги, надетые, несмотря на жару, чтобы не опалить ноги, и закинул их вместе с фартуком в угол.

– Изяславе, ох дождешься трепки! – в спину убегающему сыну крикнул добродушно кузнец.

– Ага.

Отбежав на некоторое расстояние от кузницы, Изяслав остановился и, развернувшись, поджидал отставшего друга. При этом он в восторге, размахивая руками, уже издали рассказывал, какую прекрасную шашку он скоро закончит.

– Я делал ее два месяца и сегодня как раз закончил клинок, – восторженно рассказывал юный кузнец. – Отец говорит, что у меня получилось не хуже, чем у лучших мастеров.

– У твоего отца есть старинная шашка, с которой он воевал, когда был на обучении у казаков, – продолжал Изяслав. – Ты попроси ее, и мы на ней испытаем мою шашку.

– Боюсь, что отец не позволит мне ее взять, – ответил Петруша, а про себя подумал: «Чтобы ты мне выбил кисть, когда ударим клинками. Да и разве может сравниться работа какого-то мальчишки с работой лучших Николаевских мастеров».

– А мы вместе попросим, – не сдавался Изяслав, которому в хорошем настроении море было по колено.

Чтобы сменить тему Петруша спросил:

– А что ты во время работы постоянно шепчешь?

– Это заклинания, которые нужно говорить, чтобы железо выходило лучше.

Петруша расхохотался:

– Ой, Изяслав, уморил… заклинания!

– Так делали наши деды и прадеды, так делает мой отец, почему я не должен так делать? – Изяслав не обиделся. – К тому же это позволяет отмерить точное время, чтобы не перекалить железо, или не испортить его еще как-нибудь.

Пройдя с разговорами к Морским воротам, они вышли на дорогу, ведущую к пристаням, и направились к морю. От Морских ворот, находящихся на холме, было довольно далеко видно окрестности. Небольшая речушка, заключенная словно в изумрудную оправу, в лесопосадки из лиственных и хвойных деревьев, растворяла свои светло-синие воды в неоглядной зеленеющей дали Охотского моря. Выше по течению, лесопосадки, плавно переходя в рощицы, совсем скрывали реку. В устье на городском берегу возвышался форт, защищающий город от нападений с моря.

Пройдя через лесопосадки, друзья достигли Затона. Это искусственное водохранилище было гордостью всей магаданской детворы: целый год они сами без помощи взрослых рыли этот бассейн, строили мостки и вышки. И теперь чужак, не выразивший своего восхищения «инженерным гением» магаданских мальчишек, мог запросто «заработать на орехи».

Сегодня был рабочий день, и на Затоне можно было бы встретить разве что малолеток, или детей богатых родителей. Но первые были сегодня на занятиях, так как городской учитель вернулся из поездки по пригородным починкам и заимкам, где он за небольшую плату пять дней в неделю обучал детей письму и счету, оставляя два дня на занятия с городскими ребятишками. Сынки же богатых родителей редко появлялись на затоне. Девочкам вообще запрещалось купаться в открытых водоемах. Поэтому сейчас друзья увидели только нескольких купальщиков. В воде резвились пятеро восьми или десятилетних мальчишек, родители которых были слишком бедны, чтобы оплатить учебу детей. Изяслав и Петруша, с высоты своих четырнадцати лет именовали их «малышами».

Изяслав, на бегу сбрасывая одежду, бросился к берегу и прыгнул с мостков в воду, обдав при этом купающихся мальчишек целым фонтаном брызг. Стоило ему вынырнуть, как на него со всех сторон обрушился смерч водяных брызг. Набрав воздуха, Изяслав вновь нырнул, прорывая кольцо обстреливающих его водой сорванцов, которые с радостным визгом разбежались.

Петруша же не торопясь разделся и растянулся на песке. Настроение у него вконец испортилось, когда он не увидел на затоне нужного человека, которого рассчитывал здесь найти. Он искал одного своего должника, сына охотника рыжего Отеню. Тот уже довольно долго умудрялся избегать уплаты, скрываясь, но с Петрушей так не получится, он свое возьмет, да еще и чужого прихватит.

Накупавшись, Изяслав выбрался из воды, и, откинув со лба мокрую черную прядь, с блаженным вздохом растянулся на песке. Глядя на его могучую фигуру, Петруша думал о том, как ему повезло, что в свое время его отец спас жизнь отцу Изяслава. И теперь, благодаря завязавшейся после этого дружбе двух уважаемых в городе семейств, он имел очень сильного телохранителя. Действительно, не по годам сильный сын кузнеца не раз защищал его от уличных неприятностей. Тем более что не все должники такие покладистые, как этот рыжий Отеня, у которого хватает ума только на то, чтобы прятаться. Впрочем, Изяслав, ничего не зная о Петрушиных делах, вполне искренне недоумевал по поводу нападок на друга.

– А ты чего не купаешься? – перевернувшись на живот, спросил Изяслав.

– Неохота.

– Вот так дела, сам же хотел идти на Затон, а теперь купаться не хочешь.

Изяслав позвал мальчишек, и они со смехом потащили упирающегося Петрушу в воду. Пришлось поплескаться, но Петруше совсем не хотелось мешаться в их игры и его оставили в покое. Выбравшись на мостки, он наблюдал, как ребята прыгают в воду, когда на дороге от города показалась знакомая коляска. Эта коляска принадлежала богатому огнищанину Ивану Полоцкому. Он владел неподалеку от города расчищенными палом полями – огнищами, на которых работали испольщики. Видимо и сейчас он направлялся туда, но на этот раз он был не один, рядом с ним сидела дочь Светланка. Красивая девушка с длинной русой косой и большими голубыми глазами, она нравилась Петруше настолько, что ради свидания с ней он, кажется, мог бы пожертвовать прибыльной встречей. Но Светланка, по мнению мальчишек, не обращала внимания ни на кого из них, в чем Петруша вскоре разубедился.