— Полагаете, по дороге запылится? — как будто озадачился одаренный эскулап.

— Скорее боюсь, что омар сбежит, — вырвалось у меня.

— Да, вы правы, — согласился он с серьезной миной. — Омар выглядит ненадежным пассажиром.

Салфетки легли поверх еды. Никто не догадается, что именно именитый лекарь планировал тащить по коридорам гостевого дома.

Когда я открыла дверь, чтобы пропустить в целом довольного сделкой Вестфольда, как мои ненаглядные неприметные родственники отшатнулись к стене. Точно подслушивали!

— Что с нашим зятем, господин лекарь? — прижимая к груди сложенные в молитвенном жесте руки, громко прошептала Клементина. Как на поминках.

— Мигрень прошла, и он спит, — коротко поведал тот.

— Какая еще мигрень? — моргнула тетка.

— Жесточайшая, — вклинилась я и снова улыбнулась: — Благодарю, господин Вестфольд.

— Всегда рад помочь. Обращайтесь, если что.

Господин лекарь, человек вы, вроде, неплохой и здравник тоже, но можно этот бедовый — проклятие! — медовый месяц мы проведем без врачебных услуг? Второй раз моя нервная система вряд ли выдержит такое потрясение, и я сбегу в горы к снежным бабам.

— Спасибо, дружище, выручил! — Рендел протянул лекарю руку, но понял, что пожать ее он не может.

— Доброй ночи, господа, — еще раз попрощался Вестфольд и засеменил наперевес с тарелками в сторону поворота.

Неожиданно он обернулся, словно что-то хотел еще добавить. Пришлось с идиотской улыбкой помахать ему рукой. В ответ для вежливости он поклонился, и с блюда соскользнула салфетка, открыв скатившегося на самый край злобного омара. Основное блюдо этого вечера словно действительно пыталось сбежать, возмущенное тем, что жестоко обманулся в надежде остаться несъеденным.

— А давай, дружище Эрлан, я помогу тебе! — вдруг нашелся Рендел и даже дернулся в сторону приятеля. Видимо, рассчитывал на продолжение дневной дегустации, наверняка за счет моего спящего без продыху мужа. Дорогие закуски он все равно уже оплатил.

— Стоять, — тихо скомандовала Клементина.

— Увидимся завтра, Вестфольд, — мгновенно переобулся дядька.

— Точно нет, — едва слышно отозвалась его дражайшая супруга.

— Еще увидимся, господин лекарь! — заключил Рендел, смирившись с тем, что придется остаться с семьей, и в его голосе прозвучало истинное страдание.

Стоило нам всем скрыться в номере, как тетушка накинулась с расспросами. Говорила она, правда, уважительным шепотом, не забывая поглядывать в сторону дивана.

— Что он сказал?

— Что Филипп спит, а когда проснется, лучше ему не попадаться на глаза, — без подробностей заявила я, ужасно сердитая на тетку, устроившую нам незабываемый романтический вечер.

— Чем же мы ему не угодили? — возмутилась Клементина.

— Побочные эффекты у твоих капель печальные, — сердито проворчала я. — Похмелье, дурное настроение и невозможность использовать магию.

— Навсегда? — охнула она.

— На сутки, — вздохнула я. — Наверное.

— Пойду и немедленно выброшу проклятый флакон! Как чувствовала, что с ним что-то не то. Запах шел странный, — покаялась тетка. — Хотела, как лучше, но кто знал, что получится, как хуже. Когда вы с Филиппом к нам приедете в гости, приготовлю ему что-нибудь вкусненькое.

Почему-то от этой мысли мне стало очень тоскливо. Искренне хотелось верить, что мы с Филиппом дотянем  до официальных поездок к родственникам и не разведемся еще до отъезда из гостевого дома.

— Одного не понимаю, если лекарь ничем не помог, зачем ты отдала ему омара? — неожиданно возмутилась Лидия.

— Это была взятка, — буркнула я. — Мы вытащили человека из постели. Я бы ему всучила всю еду, но в руки не поместилось.

— Как врагу? — серьезно спросила она.

— В смысле?

— Говорят, что завтрак надо съедать самому, обедом делиться с другом, а ужин отдать врагу, — с умным видом пояснила Лидия. Никак вычитала диетическую мудрость в каком-нибудь любовном романе.

— Заберете остальное? — тут же щедро предложила я. — Там еще улитки остались.

Вообще, не хотелось, чтобы еда кисла до утренней уборки, но прозвучало двусмысленно.

— Все равно все выбросят… — протянул Рендел, поглядывая на стол.

— Рендел! — возмущенно охнула Клементина, словно собираясь отчитать супруга, но вдруг скомандовала: — Ты бери улиток и закуски. Я возьму сырную нарезку. Лидия, тебе нести сладости. Пойдем к себе, пусть молодые отдыхают. Они устали.

Вашими усилиями, дорогая тетушка, один из нас уже отдыхает. Беспробудным сном.

Они вышли, звеня посудой и тихонечко переругиваясь. Выстуженный номер погрузился в тишину. Стол практически опустел. Осталась пара сиротливых тарелок и три ведерка с игристым, стоящие рядком. От холода, воцарившегося в гостиной, хотелось ежиться. Я закрыла окно и вкрадчивым движением, зачем-то оглянувшись к дивану, смахнула с подоконника снежную поземку. Наверное, этажерку с пирожными тоже припорошило легким снежком. Надеюсь, в назидание он будет хрустеть у тетушек на зубах.

Филипп покрыться льдистой корочкой и законсервироваться, к счастью, не успел. Выглядел он гораздо лучше: не то чтобы совсем здоровым, но уже был вполне отличим от мужчины, плавно отъезжающего в сторону ворот в лучший мир. Цвет лица… оставался малость пугающим, однако грудь мерно поднималась и опускалась. По крайней мере, он хорошо дышал. Вот что делает осмотр хорошего лекаря! Только зрачки проверил, сердце послушал, как пациент фактически вернулся к жизни.

Стянув с мужа туфли, я подоткнула ему плед и с газеткой в руках уселась в кресло. Бдеть. Тут меня напала почти неприличная зевота. Чуть челюсть себе не вывернула! Не иначе как от устаревших новостей.

— Дорогой муж, отдыхайте, — заключила я и отправилась в спальню. Дочитывать газету и чутко прислушиваться не свалился ли он с дивана.

Простыни на кровати, к слову, оказались из гладкого хлопка. Видимо, мироздание тонко намекало, что без шелковых простыней никакой брачной ночи не будет. Сначала шелк, потом десерт! Никак по-другому, порядок строго определен.

С этой странной мыслью я подложила под спину подушку, натянула мягкое одеяло и с умным видом раскрыла газету. В общем-то, с таким же умным видом и начала клевать носом в эту самую газету. Буквы расплывались. Я приближала лист ближе к лицу, пока со слипающимися глазами не уперлась в него лбом. Очнулась от шелеста смятой бумаги. Пришлось поморгать и сосредоточиться. Все-таки у меня серьезная миссия: я к мужу прислушаюсь, сам себя он не посторожит…

Никогда бы не подумала, как коварны просторные кровати в дорогих гостевых домах, и как приятно на них засыпать после одного из самых нервных вечеров в моей жизни.

Разбудил меня солнечный свет, льющий в окна с незакрытыми портьерами. Недовольно поморщившись, я перевернулась на другой бок и мгновенно пробудилась. Даже глаза открылись. Широко.

На соседней подушке спокойно спал Филипп. Когда он переместился с дивана в кровать, я не слышала, но сейчас он лежал рядышком, утыкаясь лбом в изгиб локтя. Лица было не рассмотреть — он подсознательно прятался от яркого утра, давно расцветшего в горах. Видимо, пытался ухватиться за те крохи сна, которые оставались перед неизбежным пробуждением. Легчайшее пуховое одеяло сползло до самого пояса, открыв широкую спину. Темные блестящие волосы были спутаны.

Я изучала его с интересом исследователя. Поясницу, лопатки, линию позвоночника, рельефные мышцы плеча. Он дышал тихо, не храпел, не сопел. Гладкий золотой браслет на крепком запястье отчего-то вызвал спазм в животе. И тишина стояла такая неземная, словно мы остались одни на всем белом свете.

Громкий звон колокольчика заставил меня вздрогнуть и приподняться на локтях. Ошалелым взглядом я обвела спальню в поисках пробуждающего шара, но обнаружила, что светилась крышка почтовой шкатулки. Звон повторился.

Поспешно соскочив с кровати, пока этот неуместный звук не разбудил спящего Филиппа, я кинулась к столику. Между тем колокольчик затрезвонил беспрерывно, словно его заело. Пришлось быстро откинуть крышку. Изнутри раздалось громкое бряцанье, от которого подскочила полученная записка, точно шкатулка ее пыталась брезгливо выплюнуть.