Злорадство ближайшего окружения Александрова длилось недолго, он имел наготове очень сильный парирующий удар. Но вот другие, знавшие о крамоле горного инженера понаслышке, были избавлены от необходимости выслушать его до конца, эти изощрялись в иронии и зубоскальстве.

Действительно, бурильные машины работали «по Ньютону», то есть чем глубже, тем хуже. Но, во-первых, совпадение неточное. Посмотрите на график и увидите, что некоторые точки уходят за пределы области, допускаемой теоретически, их просто игнорировали, как погрешности замеров. А во-вторых… Во-вторых, комедия ошибок. Вместо истинной причины ловко подставлялась мнимая. Причем сходства поразительного. Однако разоблачать ее было не только трудно вследствие похожести на правду, но и небезопасно. Ее, как опытного резидента, поддерживали самые высокие инстанции, в данном случае — научные. Поддерживали ее и рядовые. Они-то видели своими глазами — буры работают «по Ньютону».

Александров выследил ее и разоблачил. Он сказал: не та причина, что с углублением возрастает разница между массами соударяющихся тел, как это трактует классическая механика, а другая — чем длиннее ударяемая штанга, тем труднее ее поворачивать! А так как на удар и на поворот в пневматических ударно-вращательных машинах энергия общая, то за вычетом нарастающих трат на поворот все меньше остается на удар. Вот и все. Удар слабеет, выработка падает. Сделайте автономное питание для поворотного механизма — и бурите хоть на тридцать метров, хоть на сто. Переделка небольшая, по силам самим шахтным мастерским.

Забегая вперед, скажем: во время испытаний множество «сверхглубоких» скважин было пробурено в Кривом Роге. Эту работу тогда Академия наук СССР сочла одной из важнейших в отделении технических наук.

Не «по Ньютону», так по кому тогда работают ударные машины? От чего зависит эффект передачи удара? Наконец, где, в чем ошибка рассуждения о составном буре? Ведь тот же Александров абсолютно логично, строго доказал, что составной бур из элементов, каждый из которых равен массе ударника, должен работать чуть ли не втрое лучше цельного. Он и подтвердил это экспериментами.

Подтвердил… К сожалению, да. Подтвердилось ожидаемое. Как предполагал исследователь, так и получилось: цельная штанга прыгала ниже, чем верхушка разрезанной. И потому, что опыт оправдал надежды, экспериментатор лишился стимула вдумываться в полученный результат. Чего тут вдумываться, когда так и должно быть!

Уверенность, подкрепленная опытными данными, бывает так сильна, что ее не могут поколебать в дальнейшем никакие разуверяющие свидетельства практики. Александров верит в себя, порой может быть и самоуверен, не прочь и бравировать. А естественным продолжением этих его качеств — он естествен в каждом своем жесте и поступке! — служит совершенная невозможность пропустить кого-нибудь впереди себя в стремлении выявить возможную свою ошибку, ее понять и исправить.

На натурных испытаниях «эффект Александрова» не сработал. Распиленный на части и цельный бур практически шли ноздря в ноздрю. Факт номер один.

В лаборатории составной подтвердил свой прежде установленный рекорд. Факт номер два.

Из этих двух фактов напрашивалось нелепое подозрение: может, и цельный в лаборатории показывает рекорд?

«Непостижимо, каким надо быть тупицей, чтоб не додуматься до такой простой вещи!» Самобичевальные реплики Александрова не слишком скромны. Ведь и никто другой тоже не додумался… Но он-то должен был.

Действительно, простейший эксперимент опрокинул все. Поставили на попа цельный стержень, сверху на его торец положили элемент составного и стандартно выстрелили по нижнему торцу из «ружья». Элемент подскочил точно на ту же высоту, что и в составном буре.

Что бы это значило? Как это может быть?

Распиливая бур на составные части, исследователь делал попытку обойти классическую формулу удара, считаясь с нею, то есть с тем обстоятельством, что наивысшая эффективность передачи удара при равенстве масс соударяющихся тел. Но что мы видим? Разница между ними на порядок, а удар передается в обоих случаях одинаково.

Что бы это значило?..

Александров истинно механик. Понять для него значит увидеть. Более того — мысленно связать. Гюйгенс, тоже истинно механик, недолюбливал закон всемирного тяготения, потому что не видел исполняющих тяготение сил.

В демонстрационном зале (одновременно и мастерской и полигоне) вас обязательно подведут к «анаконде». Любимая игрушка завлаба. Он очень доволен, когда кто-то начинает тянуть «анаконду» за хвост, подталкивать. Так родитель бывает рад поводу показать способности его «произведения».

Попутно заметим, что Александров-родитель (отец двух великанов, оба сына выше и шире его, а он сам за метр восемьдесят, не узок в плечах) в проявлениях чувств сдержан, однако чада свои определенно и сумасшедше любит. Мелкий штрих биографии убедит в том любого. Когда сыновья созрели, отец продал свою «Волгу» и «разделил» ее между ними, чтоб не было обид. Надо знать, что значила «Волга» для продавшего…

Беда, мы далеко отклоняемся от темы. Но, сказав «А», скажи и «Б».

Продал одну «Волгу» — купил другую? Нет, другой уж не было.

Александров много работает. Нельзя сказать, что чересчур, непосильно много. Никто его не неволит, ему самому так нравится. Именно нравится. Он преподает в институте, консультирует заводы, КБ. Все — бесплатно. Как так? Да вот… Если надо надолго отлучиться от лаборатории, чтоб вести шефский, авторский надзор за работами на месте, берет отпуск. Там — без выходных, в полторы или больше смены. В общем, Александровы живут и всегда жили исключительно на зарплату главы семьи. Ирина Васильевна «не работает», то есть занята с раннего, не продравшего глаз утра до раннего вечера — чтоб встать пораньше, на ее руках никогда не бывало менее двух детей (теперь внуков) и домашнее хозяйство в полном его объеме. Тут все скромно, средне.

«Волга» (двадцать первая, «танк-машина, разве с ней что сравнишь!») была единственной роскошью. Александров вообще любит машины. Свою же… Да что вы, он знал ее, будто сам создал, сам изготовил. Он ее холил, как можно холить только породистого скакуна. Руками, пальцами подлезал в недоступные места, чтоб выскрести попавшую песчинку, подтереть влагу. Знаем мы таких сумасшедших автолюбителей!

И продал. А что поделаешь? Двое сыновей, обоим хочется машину. Оба, кстати, работают под непосредственным началом отца. Семейственность. Как уж вам будет угодно считать. Не было ли им поблажек со стороны такого непосредственного начальника? Не спрашивал. Думаю, гордость бы не позволила Александрову сказать «нет». Нарочно ответит «было». Мол, если во вред делу, пусть меня поправят.

Поскорее теперь назад, к «анаконде». Она всего-навсего длинная, метров шесть — восемь, и диаметром с грейпфрут, подвешенная к потолку антресолей, то есть на уровне второго этажа, пружина со свободно болтающимся донизу, не доходя на метр до полу, концом. Всего-навсего. Но в этой простоте и дело. Модель-то иллюстрирует сложнейший внутренний механизм явления удара. Вы осязаете бег волн напряжения и деформации, черт знает какую скрытность физического мира! А тут — глядите. Щупайте.

На первом этапе исследователь не разобрал достаточно, не прочувствовал игру этих сил. Теперь же он пропустил их «через себя».

Сердцевину того, что открылось Александрову — а в деталях картина непроста, — составляет понятие «критической массы», как он его назвал. Характер распространения волн напряжения, вызванных ударом, таков, — определил Александров, — что часть тела может еще «не знать» о случившемся, в то время как другая уже полностью на удар отреагировала. Какая часть (масса) тела «знает» (это и есть «критическая масса»), а какая «не знает», зависит от его конфигурации. Так вот, часть стержня «неосведомленная» не может, не должна быть представлена в формуле Гюйгенса — Ньютона. Сюда войдет только то, что «знает», а это масса, охватываемая половиной длины волны напряжения.