Но все эти миллиарды лошадиных сил, которые заключены в рукотворных мускулах неутомимых работяг-моторов, вызвал к жизни, создал тот самый слабосильный «двигатель», творец и открыватель всех национальных богатств — Человек разумный.

Сопоставьте-ка теперь такие цифры: 40 ватт и 10 ватт. Последняя величина — она выглядит совсем уж мизерной — не что иное, как мощность человеческого мозга. Сразу же следует оговориться: в подобных «механистических» сопоставлениях нет ничего уничижительного для венца биологической эволюции.

В самом деле, в черепной коробке человека, в скромном объеме, равном полутора-двум литрам, заключен подлинный шедевр инженерного искусства. Если смоделировать его с помощью нынешних микроминиатюрных полупроводниковых приборчиков, то «думающая машина», скопированная с мозга, весила бы ни много ни мало 10 тонн, стоила бы минимум миллиард рублей. Но сгорела бы через мгновение, так как при мощности, потребляемой ею (тысячи киловатт), выделялось бы слишком много тепла для столь небольшого объема.

Человеческий же мозг работает при температуре 36,7 градуса по Цельсию, оставаясь дееспособным многие десятилетия. И убогая мощность его — как у лампочки карманного фонарика! — лишь подчеркивает скромное величие совершеннейшей из машин.

Каким же образом функционировал наш «50-ваттный двигатель прогресса»? Что заставляло его неустанно идти вперед — от охотничьей ловушки к «думающей» машине, от каменного зубила к шагающему экскаватору, от трута и кресала к атомным электростанциям, от первого колеса к космическому кораблю? Работать в поте лица своего, удивляясь содеянному, но никогда не успокаиваясь на достигнутом?

Оказывается, у техники есть собственные закономерности прогресса. Каковы же они?

Движущей силой развития являются, как известно, противоречия, требующие разрешения. Например, противоречия между техникой и экономикой. Назовем их внешними. Какие же тогда считать внутренними?

К ним нередко причисляли такого рода «драматические коллизии»: конфликт между орудием труда и предметом труда. (Пример: между деревянными клиньями в каменоломнях и неподатливой скалой. Необходимость усовершенствовать подобные методы рано или поздно привела к отбойным молоткам, взрывчатке и экскаваторам.) Между машиной и материалом для ее изготовления. (Появление авиации потребовало прочных и в то же время легких сплавов, которые пришлось создавать специально для нее.) Между сконструированной машиной и техническими возможностями ее производства. (Вычислительное устройство приблизительно такого же типа, как сегодняшние, было создано еще в XIX веке. Но хитроумные сцепления шестеренок так и не захотели работать. Зато электронные переключатели, пришедшие на смену механическим, сделали реальной мечту о «думающей» машине.) Между техническими основами различных отраслей, между разными эксплуатационными характеристиками… И так далее.

Ни одно из подобных противоречий нельзя назвать основным, движущим развитие техники, считает профессор Г. Волков. В них отражаются лишь отдельные и не самые существенные стороны явления. Между тем во главу угла зрения должен быть поставлен человек и его труд.

Орудия занимают промежуточное положение между людьми и природой, которая служит объектом труда. Человек — отец техники, природа — ее мать. Детище наследует качества обоих родителей: с одной стороны, оно выступает как нечто мертвое, сформованное из веществ, состоящее из вещей («опредмеченная сила знания»), с другой — как часть живого, как продолжение нашего тела (искусственные «органы человеческого мозга»). Если же взять только одну из сторон, да еще утрировать ее, то легко впасть либо в идеалистическое «одухотворение» материи («демонические силы машинерии»), либо в вульгарно-материалистическое, узкотехническое понимание проблемы в смысле орудий труда самих по себе (набор неодушевленных предметов, и ничего больше). В обоих случаях перед нами крайности, причем антигуманные, ибо оборачиваются пренебрежением к человеку.

Итак, техника — дочь человека и природы. И если техника имеет «внутренние» стимулы своего совершенствования, то исходят они, как ни парадоксально, не изнутри, а извне. В чем же состоит эта ее внутренняя логика развития?

Человек приходит в мир с голыми руками. Но в отличие от обезьяны люди умеют изготовлять орудия и изменять окружающую среду, подгонять ее к себе.

У человека есть возможность поставить между собой и природой искусственные органы, способные служить щитом и мечом в конфликте с враждебным окружением. В отличие от естественных они поддаются планомерному усовершенствованию. И здесь беспокойный разум человека поистине ненасытен. Лучшее — враг хорошего, и действительно, человек, никогда не удовлетворенный тем, что уже имеет, без сожаления отвергает старое, отжившее ради нового, прогрессивного.

Конфликт между потребностями и возможностями, между желаемым и имеющимся, между мечтой и реальностью возникает с первых шагов человека. Как же этот конфликт разрешается?

Человек ищет и создает прежде всего то, чего ему больше всего не хватает, — поначалу ударные, затем колющие и режущие инструменты: ведь его анатомическое устройство меньше всего приспособлено для того, чтобы долбить неподатливую твердь, дробить ее, пронзать, рассекать, скрести. Орудия труда как бы компенсируют недостатки человеческого тела, немедленно дающие о себе знать при первом же столкновении с окружающей средой, при первых же попытках преобразовать ее. Так развитие техники направляется логикой компенсации, дополнения.

Палка удлиняет руку и, став рычагом, делает ее сильнее. Молоток не просто еще один кулак; изготовленный из камня, он куда крепче тех, что из плоти и крови. Нож прибавляется к зубам и ногтям, демонстрируя невиданную дотоле остроту искусственного лезвия, а особенно металлических «резцов» и «клыков». Стрела — та же палка, разве что с острием и оперением, ее наконечник — тот же нож.

А лук? Это как бы узкоспециализированный мускул, способный стремительно разгибаться, но превосходящий человеческие мышцы в дальности и точности броска. Легко натянуть тетиву, но никаким разбегом и толчком невозможно добиться эффекта, который достигается при ее спуске!

Одомашнивание животных (пища, средство передвижения), освоение земли (строительные материалы, сельское хозяйство), обуздание стихий (огня, воды, ветра) делает слабое двуногое создание все более могучим существом, превращает его в подлинного властелина природы. Но как бы ни изменилось соотношение сил в пользу человека, противоречия между потребностями и возможностями остаются; продолжает действовать и принцип дополнения.

Паровая машина и электрический мотор многократно увеличили мощь человека. Они потеснили «живой двигатель», взвалив на свои плечи львиную долю физического труда. А электронно-вычислительные устройства восполняют несовершенство мозга. Они уже взяли на себя немалую толику умственного труда.

Итак, закон самодвижения техники, всего ее развития сводится к замене «человеческой силы силами природы», «естественных производственных инструментов» (К. Маркс) человека — искусственными (с последующим превращением их, орудий человека, в орудия механического аппарата).

С этой точки зрения история техники распадается на ряд качественно отличных этапов. Каких?

Сначала следует оговориться: принцип компенсации заключается не только в том, что техника дополняет человека, но и в том, что человек дополняет технику, образуя с ней некую целостную взаимодействующую систему. Без орудий производства он, можно сказать, ничто, а те, в свою очередь, ничто без него. Но человек дополняет их ровно настолько, чтобы они, мертвые сами по себе, как бы «ожили», стали эффективно функционировать. Человек образует с ними совокупный рабочий механизм, в котором принимает на себя тем больше функций, чем меньше развита техника. До появления двигателей он сам выступает в качестве «живого мотора», приводящего в действие различные орудия. При возникновении же машин он сам становится их орудием, их костно-мускульным и нервно-мозговым придатком. И только автоматы освобождают человека от несвойственных ему функций, предоставляя ему возможность посвятить себя истинно человеческому предназначению — творчеству.