– Ну тогда… – начала женщина, но так и не закончила.
Снаружи что-то загрохотало и заскрежетало, как будто прямо над ними в агонии закричало чудовище, а потом крыша вдруг стала крошиться прямо на них. Секунда, и хозяйка дома изо всех сил толкнула молодую гостью к дивану, а в следующий миг дерево обрушилось на дом и похоронило ее под завалом. Этот кошмарный финальный аккорд длился не больше нескольких секунд, но в глазах женщины всё вдруг стало замедленным. Она полетела на диван, не понимая, что происходит, почему такой грохот, что падает на голову и откуда в этой пожилой женщине такая сила. Мальчик резко вскочил, прижимая плед к груди, и закричал, она приземлилась рядом с ним на диван, замечая, что воздух вдруг стал холодным и мутным, что-то ударило ее по спине, потом по ногам. Главным было спасти сына, накрыть его собой, если понадобиться, а о том, что происходит, она могла подумать и позже. Молнией она метнулась к мальчику, не замечая пока, что левая ступня напоминает куль с мукой и больше не подчиняется командам мозга, что на правой ноге длинный порез, из которого льется кровь, всё что она сейчас видела – это ее плачущий сын, всё что она ощущала – потребность спасти его.
Ветер ворвался в комнату, занавески на уцелевшем окне накрыли ее с сыном, она нервно начала бороться с ними, ей нужно было понять, что происходит и как на это реагировать. Шум стих так же быстро, как и начался, и она услышала громкий плач мальчика.
– Я здесь, малыш, – она уже обнимала его, крепко прижимая к груди, стараясь закрыть ему глаза, чтобы он не видел ужаса вокруг, пока она сама всё толком не рассмотрит, – мама рядом, всё хорошо, всё позади. Не бойся, я здесь, всё хорошо, мы целы, мы живы.
Продолжая приговаривать успокаивающие слова, она ощупывала сына, но, похоже, он был совершенно цел и невредим. Тогда она рискнула оглядеться. В воздухе висела пыль, даже не смотря на гуляющий по комнате ветер, кстати, заметно ослабевший. Какая-то сила разделила комнату ровно напополам, прямо над ними потолок был, а над второй половиной его уже не было, более того, в комнате валялись обломки досок, кирпичей и мебели, а всего в нескольких сантиметрах от ее лица торчала ветка. Дерево рухнуло на дом, но удивительно удачно. Половина комнаты, где стоял диван, осталась нетронутой, а вот другая была полностью разрушена, как и стена, так что гостиная соединилась со спальней, над которой ветер уже успел потрудиться. Надо выбираться из дома, мелькнула мысль, и тут вдруг молнией ее перебила другая: где хозяйка? Ответ был очевиден, но перевозбужденный и уставший мозг отказывался это признать.
– Маргарита?! – позвала она с дивана, хотя вряд ли могла услышать ответ, – где вы? Вы живы?
Тишина, только шум ветра и стон смертельно раненного дома. И тут еще одна молния сверкнула в ее голове. Она спасла меня, уже во второй раз.
– Маргарита! – крикнула она уже громче, наклоняясь вперед, пытаясь рассмотреть хоть что-то в этой пыльной дымке и одновременно боясь увидеть скрытое за ней.
И снова тишина. Слезы брызнули из глаз, но этого она тоже не заметила. Свеча, конечно, погасла, да и сам стол, где она стояла, был погребен под обломками дома, так что еще и темнота затрудняла ее задачу. Одно она знала точно: из дома надо уходить, пока всё остальное не рухнуло им на голову. Но она не могла уйти без нее, не могла бросить женщину, дважды спасавшую ей жизнь. Где-то в глубине ее разума голосок шептал, что шансов нет, она мертва, и ничего с этим не поделаешь, но она не могла уйти, не убедившись, не могла и всё.
– А вдруг есть шанс, – прошептала она, не замечая, что говорит вслух. – Может, ей нужна помощь.
Она усадила сына в самом центре дивана, подальше от окна, выбросив большой обломок кирпича, и закутала его в плед. Он начал цепляться за нее, плакать, но она мягко, но решительно отстранила сына.
– Тёте нужна помощь, – сказала она, беря лицо сына в свои ладони и заглядывая ему в глаза, насколько позволял полумрак, – теперь ты в безопасности, просто сиди и не двигайся, ты меня понял? Я пойду проверю, что с ней, и сразу вернусь, ты меня увидишь, я никуда не ухожу, я здесь. Просто не вставай с дивана, обещаешь?
– Мама, не уходиии! – Плакал мальчик, – я боюсь, пожалуйста, не уходи! Я с тобой!
– Нет, – она твердо сняла с себя его руки, – нам нельзя терять время. Ты мужчина, правда? А мужчины должна уметь терпеть страх. Мне тоже страшно, но ей нужна помощь, а потом мы уйдем. Не бойся, всё уже позади, теперь нам надо просто забрать тетю и всем вместе выйти на улицу. И ты должен помочь мне, хорошо? Ты ведь мой маленький мужчина? – Мальчик неохотно кивнул. – Просто посиди здесь, пока я не возьму тебя, ладно?
– Ты быстро? – Всхлипывая, спросил мальчик, – мне страшно.
– Быстро, – заверила она его, – и мы будем всё время разговаривать, чтобы тебе не было страшно.
Поцеловав сына, она медленно начала вставать и тут обнаружила, что левая нога отказывается ей служить, а правую как будто жгло огнем от колена до ступни. Она вскрикнула, и мальчик снова заплакал.
– Всё в порядке, Коля, – сказала она, а ветер бросил ей в лицо строительную пыль, как будто издевался напоследок, – я просто подвернула ногу, тут ведь столько хлама.
В живот ей из темноты уперлась ветка, и тогда она поняла, что лучше передвигаться на четвереньках, тем более, что идти на двух ногах она бы не смогла даже по ровному полу, не то что по грудам завалов. Комната, бывшая для них таким уютным и безопасным убежищем, вдруг стала непроходимыми джунглями, полными коварных ловушек. Ветер свистел над головой в открытом небе, но всё, что мог, он уже истратил за эту ночь, последний порыв разрушил дом и придавил его хозяйку, и, как будто успокоившись, ветер стих.
– Маргарита! – Позвала она еще раз, но уже не ждала ответа, – я иду, держитесь.
Наверное, ей нельзя разговаривать, думала мать мальчика, медленно преодолевая завалы, может, она без сознания, не нужно мне ждать ответа, нужно говорить так, чтобы просто дать понять, что я иду.
– Держитесь, – громко сказала она, – я уже близко. Вам, наверное, нельзя говорить, так что ничего, молчите, я найду вас.
Каждый сантиметр продвижения стоил ей адской боли, но стресс пока спасал ее, не позволял почувствовать всю ее полноту, порез на правой ноге то и дело раскрывался, выплевывая порции густой темной крови. Благо, в полумраке этого не мог видеть ни ее сын, ни она. Гораздо больше проблем доставляла левая нога, вернее безжизненная ступня, болтающаяся во все стороны, как будто больше не было костей и связок, как будто она вдруг стала тряпичной куклой. Иногда, преодолевая очередную груду битого кирпича или обломки мебели, она едва сдерживала крик, такой сильной была боль в поврежденной ступне, но она шла дальше, стараясь щадить больную ногу, насколько позволяло пространство. Небольшая комната теперь казалась ей целым полем, а ее путь в другой ее конец уже как будто занял часы. Сначала она ощупывала препятствие руками, потом старалась немного расчистить себе путь, и только потом медленно и осторожно двигалась вперед.
– Где же чертов рассвет, – пробормотала она, когда в полумраке не заметила очередную торчащую ветку, и та больно ткнула ее в шею. Хорошо, не в глаза. – Ни хрена не видно.
А ветер, хоть и ослабевший, продолжал сыпать ей на голову оторванные листья, пакеты и прочий мусор, к счастью, не очень тяжелый. Где-то в темноте сзади вдруг испуганно вскрикнул ее сын.
– Коля? Что случилось? Ты цел?
– Что-то упало на меня, мам, – голос дрожал, но мальчик не плакал, уже что-то. – Кажется, это занавески, это что-то белое.
– Ветер принес, – успокоила она его, продолжив продвижение сквозь завалы, – ничего, всё, что мог, он уже устроил.
– Я вижу звезды, – вдруг заявил мальчик, и голос его стал почти спокойным, – небо светлеет, мама.
– Наконец-то, – проворчала она, стиснув зубы, когда левая ступня снова зацепилась за кирпич, – когда бы ты еще смог увидеть звезды, сидя на диване, а? У дома без крыши есть свои преимущества, правда?
