— Да, понимаешь, и очередь большая, и денег нет,— я снова выглядел перед ним несмышленышем.
— Эту можно выгодно продать,— учил меня уму-разуму внук, как повидавший жизнь человек.— И при чем тут очередь? Ты же ветеран. Перед тобой должны все расступиться.
— Никто не должен передо мной расступаться,— поморщился я.— Вездеход еще мне послужит… А сейчас он просто не хочет, чтобы ты уезжал.
Точно в подтверждение моих слов вездеход завелся, и мы благополучно добрались до Матвеева дома.
Я помог внести Андрюшины чемоданы.
— Ну, как вы тут устроились? — поинтересовался я.
Мое любопытство было легкообъяснимым. Я знал, что Настя не отстанет от меня, пока я не дам полного отчета о том, как устроился Андрюша у Матвея.
— Отлично! — воскликнул Андрюша.— У меня отдельная комната. И деду не так скучно. Есть с кем поговорить, передать свой опыт, свои знания… Поведать историю своей жизни…
Надув щеки, Матвей важно закивал лысой головой.
— И гордиться надо не тем,— нравоучительно заметил Андрюша,— сколько ты добра нажил, а что ты сделал для других, какую пользу принес людям.
Матвей отвернулся и зашмыгал носом. Его лысина сияла от удовольствия. Матвею явно нравилось, что внук повторяет его слова. И он считал, наверное, что этого достаточно. Но я ведь знал, что люди говорят одно, думают другое, а делают третье… Не раздвоение даже, а растроение… В общем, сплошное расстройство…
Я испытывал неловкость от Андрюшиных слов.
Я чувствовал, что он фальшивит. Мне было стыдно за него. А Матвею эта грубая лесть была по душе.
Я и сам не без греха. Обдуривал, случалось, Настю… Но это были невинные шуточки, простодушные розыгрыши, а тут человек, как говорится, врет и не краснеет.
Я больше не мог этого слушать и, поспешно распрощавшись, направился к выходу. Андрюша пошел меня проводить. И тут меня словно черт дернул… Но поскольку я не верю во всякую чертовщину, скажем так, какой-то нехороший человек дернул меня за язык, и я, взявшись за ручку двери, сказал:
— Кстати, Андрюша, мы с тобой недавно говорили о завещании…
Я выдержал паузу и увидел, как Андрюша навострил уши.
— Так я его составил,— небрежно бросил я и стал спускаться по лестнице.
Не успел я одолеть и один лестничный марш, как меня догнал Андрюша.
— Постой, дед. Это в корне меняет ситуацию. Честно говоря, я надеялся на твое благоразумие. Верил, что и в твоем патриархальном поколении есть деловые люди.
Полуобняв, Андрюша вернул меня в квартиру, оказывая мне всяческие знаки внимания.
Ноги меня не держали, и я плюхнулся в кресло. Честно говоря, я уже не рад был, что затеял этот эксперимент. Оправдался самый худший мой прогноз — Андрюша устраивал это представление только для того, чтобы вынудить меня составить завещание. Значит, все разговоры о том, что он хочет скрасить одинокую старость деда Матвея, это пустые слова и больше ничего.
— Ну что, дед, поехали на дачу?
Андрюша взял свои нераспакованные чемоданы.
— Ты куда, Андрей? — Матвей, конечно, ничего не понял. Вытянув ноги, он полулежал в кресле. День для него выдался трудным.
— Видишь ли, дедушка,— невозмутимо принялся объяснять Андрюша,— я все взвесил и решил, что остаток каникул мне лучше провести на даче — там свежий воздух и вкусные бабушкины обеды… А от твоих концентратов, ты меня извини, конечно, у меня несварение желудка…
— Андрей, я сегодня очень устал и ничего не понимаю,— жалобно протянул Матвей и повернулся ко мне за разъяснениями.— Николай, может, ты мне объяснишь, что происходит?
— Все очень просто, Матвей,— вздохнул я.— Наш единственный горячо любимый внук обвел нас вокруг пальца, разыграл комедию…
— Значит, ты притворятся, врал? — Матвей живо вскочил на ноги. — Где моя палка?
— Бери чемоданы и скорее вниз, к машине,— скомандовал я внуку.— А я постараюсь его задержать.
Андрюшу не надо было долго уговаривать. Подхватив чемоданы, он кубарем скатился по лестнице.
Я усадил Матвея в кресло.
— Успокойся, я тебе сейчас все объясню.
И я рассказал Матвею о том, о чем он не имел представления. О том, как в первый же день по приезде Андрюша огорошил меня вопросом: а составил ли я завещание? Когда же я отказался вообще говорить на эту тему, внук решил переметнуться к другому деду. Дескать, хочешь писать завещание, я с тобой и жить не буду.
Матвей слушал меня и кивал головой. Но я чувствовал, что он кивает не мне, а своим мыслям, давним, выношенным.
— Вот оно до чего дошло! — наконец прорвало Матвея.— Все эти дачи, автомобили, частная собственность отравила детские души… Сейчас они за пятак готовы продать Родину… За что мы кровь проливали?
— Мы кровь проливали за то, чтобы люди хорошо жили, по-человечески,— возразил я.
Едва мы встречались, как снова начинали, или, вернее, продолжали старый спор, у которого не было конца.
Но сегодня у Матвея не было желания спорить, он лишь устало сказал:
— Но мы ведь такими не были.
— В наше время всякие люди были,— ответил я.— Не надо идеализировать наше поколение.
— Но мы с тобой такими не были,— стоял на своем Матвей.
— Мы не были,— согласился я.— А наши дети?.. А он их сын…
Матвей опустил голову. Впервые он признал свое поражение.
— Ты всыпь ему там за меня,— попросил он.
Я покачал головой.
— Ах, либерал, гуманист! — разозлился Матвей.— Из-за вас, гуманистов, и все беды…
Спор снова был готов разгореться, но я встал и протянул Матвею руку:
— Я позвоню тебе завтра.
В машине меня ждал Андрюша.
— Ну и темперамент у деда! — восхитился он.— Вулкан! Еще бы минута и пришлось бы писать картину: «Дед Матвей убивает своего внука Андрюшу».
Я хмыкнул. С Андрюши как с гуся вода. Острит, зубоскалит. А что, если последовать совету Матвея?
— Вот приедем,— буркнул я, включая зажигание,— всыплю тебе как следует. Не боишься?
— Не боюсь,— хохотнул Андрюша.— Ты — добрый дед. Я это сразу усек.
— Ты вообще догадливый,— я вывел машину со двора, и мы покатили по улице.— Что бабушке скажем, почему ты вернулся?
— Что-нибудь придумаем,— беспечно махнул рукой Андрюша.— Не трусь, дед, выкрутимся.
Ах ты, обормот. Он снова делал меня своим сообщником. И опять поставил все с ног на голову.
— Бабушка обрадуется, что я вернулся,— после некоторого раздумья произнес Андрюша.— И не будет ни о чем расспрашивать…
НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ОСМАТРИВАЕТ ВЛАДЕНИЯ
Андрюша точно в воду глядел: бабушка обрадовалась его возвращению и потому не задала ни одного вопроса. Внучек снова у нее под крылом, накормлен и напоен, дышит свежим воздухом, а что еще надо?
На следующий день Андрюша встал другим человеком. Прежде всего он встал рано. Ту, самую первую, неделю на даче Андрюша, можно сказать, проспал. Просыпался лишь для того, чтобы поесть. А потом снова на боковую. Ходил на озеро, но и там, искупавшись, дремал на надувном матраце.
А тут проснулся рано. Правда, я уже копался в огороде. Андрюша обошел участок, похлопал каждую яблоньку по шершавому стволу, сунул нос во все грядки. А когда Андрюша вызвался помочь мне вырезать сухие побеги малины, это растрогало меня.
Я всегда считал, что любой труд полезен. Но особенно целителен труд на земле. Человек, который приобщился к труду на земле, становится краше, благороднее. Все плохое — дурные привычки, черные мысли — исчезает у человека, едва он прикоснется к земле. И очень хорошо, когда ребенок с малолетства тянется к труду на земле. Из такого ребенка непременно вырастет хороший человек.
После завтрака Андрюша осмотрел дом — походил по комнатам, поднялся на чердак.
Увидев на чердаке старый, потертый диван, внук вдохновился.
— Здесь вполне можно соорудить мансарду.
— Получится второй этаж, а это категорически запрещено,— возразил я.
— Ничего,— не терял надежду Андрюша,— нет таких запретов, которые нельзя было бы обойти…
