— Ах, так это ты решил,— не сдержался я.

— Да, я решил остаться,— не дал себя сбить с толку Андрюша,— а то некому стакан воды подать…

Матвей шмыгнул носом и поспешно отвернулся к стене. Чтобы никто не заметил, что у него на глаза навернулись слезы. Укатали сивку крутые горки! Железный человек, и вдруг — слезы! Я считал: выдавить из Матвея слезинку — все равно что из камня выдавить каплю воды. Ничего не получится, как ни старайтесь. Выходит, ошибся…

— Ты меня извини, дедушка,— Андрюша обратился ко мне,— но не по душе мне эти дачи, автомобили.

Я чуть не задохнулся — какая наглость! Только что утром, просил-молил, чтобы я составил завещание, куда бы, естественно, были бы внесены и дача, и автомобиль, и яблони, а сейчас пламенно выступает против частной собственности…

— Моя кровь,— с гордостью произнес Матвей. Он уже не стыдился своих слез, потому что это были слезы радости.— Все-таки пробилась, проявилась во внуке...

Ну, ладно, убедился, что Андрюша не потерялся, и пора на дачу — бабушка с Анютой волнуются…

— Мне пора, Настя с Анютой, поди, с ума сходят,— я пожал руку Матвею.— Поправляйся!

Андрюша проводил меня до входной двери.

— Когда тебя ждать? — спросил я у внука.

Андрюша пожал плечами. Мол, откуда он знает? Когда дед поправится, Андрюша и приедет…

Я вел машину и думал о том, какой прекрасный у нас внук. Сидит у постели больного деда и заботится о нем. Настоящая сестра, вернее, брат милосердия. Пусть дед и не шибко болен, но у стариков хворей предостаточно, искать не надо, сами найдутся, и тепло и забота им нужнее, чем кому-либо… Андрюша — молодец, возится с больным, капризным стариком, которому трудно угодить, обрек себя на сидение в душном, насыщенном выхлопными газами, городе, когда на улице лето, каникулы, и совсем рядом — дача с озером, свежим воздухом и вкусными бабушкиными обедами. И вот человек — мальчишка, пацан! — от всего этого отказывается, чтобы не отходить от постели больного деда. Было от чего прийти в умиление!

Но время от времени ко мне приходила иная мысль. Я гнал ее в дверцу, она влезала в окно. А не устроил ли Андрюша все это представление, да-да, именно представление с больным, чуть ли не умирающим дедом в пику мне? Мол, ты отказался даже вести речь о завещании, ну так в отместку тебе я переметнулся к другому деду…

Мне стыдно было, что подобная мысль посещала меня» и поэтому я не стал делиться своими сомнениями с Настей, а просто рассказал ей и Анюте о том, чему стал свидетелем у Матвея в квартире.

— Какое у него доброе сердце! — воскликнула Настя, имея в виду, естественно, Андрюшу.— Как у нашего Сережи!

Анюта ничего не сказала, но по ее сияющему лицу было видно, что она восхищается самоотверженным поступком Андрюши.

БУДУЩЕЕ ЗА ТЕМИ, КТО РАНО ВСТАЕТ

Каждый день, ближе к вечеру, Анюта бегала в дом отдыха и звонила в город. Когда она возвращалась, добиться от нее чего-нибудь путного было невозможно. На все наши вопросы отвечала, что дед Матвей пошел на поправку и, вообще, у них все хорошо.

— О чем же вы так долго разговариваете? — удивилась Настя.

Анюта загадочно молчала. По ее милому простодушному лицу можно было догадаться, что разговоры они ведут интересные, а их содержание не предназначено для чужих ушей.

Поэтому на четвертый день я решил проведать Матвея и Андрюшу. Настя напекла и нажарила полную сумку, добавила яблок и слив. Я стал готовить машину в дорогу, как к нам пожаловали гости — Матвей и Андрюша.

В войну Матвею прострелили ногу, и она не гнулась в колене. И поэтому при ходьбе создавалось впечатление, что он подпрыгивает. За эту подпрыгивающую походку его прозвали Кузнечиком. Впрочем, эту кличку он заслужил не только за походку. Он умел неожиданно появляться там, где его не ждали. Матвея, как огня, боялись работники торговли, с ним не хотели связываться чиновники — знали, что он завалит своими жалобами инстанции…

За Матвеем поспешал, как верный оруженосец, Андрюша с сумкой через плечо. Матвей с Андрюшей прошествовали по дорожке на веранду. Сев на стул, предусмотрительно подвинутый Анютой, Матвей снял кепку и вытер платком лысину. Был он, несмотря на жару, в темном костюме, с орденскими планками на пиджаке.

— А я к тебе собрался,— признался я.— Как самочувствие?

— Отлично, — ответил Матвей, надувая щеки. Увидев Матвея таким надутым от важности, я сразу понял, что они явились неспроста. У меня защемило сердце от дурных предчувствий.

А Настя тем временем обняла Андрюшу и заойкала:

— Только жирок стал завязываться, и снова все растряс,— Настя не умела долго унывать.— Ничего, это дело поправимое, поживешь на даче, снова жирок нагуляешь…

Андрюша, не сказав ни слова, выскользнул из бабушкиных объятий.

— Я пойду принесу что-нибудь перекусить,— Настя обвела всех озабоченным взглядом.

— Постой, Настя,— остановил ее Матвей.— Сядь, поговорить надо.

— Давай поговорим,— согласилась Настя, присаживаясь на диван.— Но, может, лучше поедим и поговорим одновременно?

Настя вскочила на ноги, но Матвей сердито стукнул палкой об пол, и она покорно села на диван, сложив руки на коленях.

— Так вот, — важно начал Матвей,— я решил, что Андрею, моему внуку, бессомненно, лучше будет переселиться в мою квартиру. Лето кончается, скоро — первое сентября, и в городе Андрею лучше жить у меня — у меня двухкомнатная квартира на одного, а у вас на двоих… И, вообще…

— И вообще? Договаривай,— нетерпеливо произнес я.

С первых же слов Матвея я впился глазами в Андрюшу. Внук, глядя на Матвея, шевелил губами, точно суфлер, подсказывающий актеру слова роли. Я не сомневался, что Матвей высказывал мысли, которые внушил ему Андрюша. И это тот самый Матвей, который всегда имел собственное мнение и, не боясь, говорил все, что думает…

— И вообще, я думаю, что, бессомненно, дам внуку правильное воспитание, лучшее, чем он получит — закончил Матвей.

Ну, это, пожалуй, Матвей и сам мог придумать, как и нелепое слово — «бессомненно», чудовищный гибрид, составленный из вполне нормальных слов — «без сомнения» и «несомненно».

— Может, у тебя Андрюша и получит лучшее воспитание, не знаю,— Настя вступила в бой с открытым забралом,— но то, что он похудеет, я уверена… Кто у вас будет готовить обеды?

Матвей заерзал на стуле, поглядывая на Андрюшу. Ага, значит, как отвечать на этот вопрос, они не договорились. Все правильно, для мальчишки еда — дело десятое, открыл холодильник и перекусил.

— Я буду готовить,— не дождавшись подсказки, брякнул Матвей.

— Знаю я твои овощные супчики из концентратов,— махнула рукой Настя.— Себе желудок угробил, язву нажил, и внуку хочешь? Я тебе не позволю.

Я заметил, что при этих словах бабушки Андрюша сглотнул слюну. Ага, в обороне противника появилась брешь. Если как следует нажать, можно уложить его на лопатки.

— Во-первых, язву я нажил в партизанах,— в Матвее проснулся заядлый спорщик,— а во-вторых, мы будем ходить в столовую…

— В столовой еще легче угробить желудок,— не сдавалась Настя.

Матвей снова оглянулся на Андрюшу. В их расчеты, по-видимому, не входило такое яростное сопротивление Насти, и Матвей уже не знал, чем крыть ее аргументы. Но тут вскочила Анюта, сидевшая рядом с бабушкой на диване.

— Я буду готовить обеды Андрюше,— выпалила девочка,— и деду Матвею тоже.

— Не встревай, кнопка! — не стерпела Настя.

— Я не кнопка,— обиделась Анюта.

— Твоя дочь доверила мне сына,— Настя снова напала на Матвея,— значит, она считала, что у меня ему будет лучше, чем у тебя… Нет, я никуда не отпущу внука…

— Моя дочь тебе доверила, а я отменяю ее решение, потому что я отец…

Матвей стукнул палкой об пол, словно ставил точку в затянувшемся споре.

Я изредка бросал взгляды на Андрюшу и видел, что он с любопытством наблюдает за перепалкой деда и бабы. Мне кажется, ему доставляло наслаждение, что из-за него разгорелся сыр-бор, ломаются копья и перетягивают канат… Семь городов спорили из-за Гомера… А из-за Андрюши — два деда и одна баба…