— Дед, а дед,— тихо позвал Андрюша.
Я молчал.
— Дед, ты чего? — по голосу внука я понял, что он забеспокоился.
Сжав зубы, я не издавал ни звука.
— Дед, ты живой? — в голосе внука послышался неподдельный испуг.
— Еле живой,— больше я не мог испытывать его терпение и открыл глаза.
— Дед, я пошутил,— Андрюша прижал руку к груди, точно просил у меня прощения.— Забудь все, что я тебе говорил. Ты в порядке?
— Нормально.— Мне и вправду стало легче, сердце отпустило. Наверное, прикосновение к яблоне оказалось для меня целительным.
— Дед,— Андрюша обнял меня за плечи и повел к дому,— а не вздремнуть ли нам минут пятьсот? Я не спал в поезде, а ты встал ни свет ни заря, завел вездеход, доехал до города, ждал меня на вокзале, потом добирался до дачи… В общем, устал…
— Устал как собака,— согласился я.
Мою обиду на внука как рукой сняло. Ну, пошутил мальчишка, прямо скажем, неудачно пошутил. А я, старый дурень, тоже хорош. Раскричался, расшумелся… Внук первый день, как приехал, пять лет не виделись, а я на него ору. Чуть-чуть не поссорились…
Наконец я с удовольствием прилег на диванчике на веранде. Андрюше мы отвели отдельную комнату — как-никак гость.
БРАТ МИЛОСЕРДИЯ
Андрюша держал свое слово. Целую неделю не заводил речь о завещании. Я, честно говоря, уже и забыл о нашей с ним стычке. Как вдруг все началось сначала…
На завтрак Настя испекла драники. Мы с Андрюшей наперегонки уплетали румяные хрустящие оладьи.
— А где Анюта? — спросил я.
— Пошла на озеро, там она делает гимнастику этих… как они называются? — Бабушка забыла слово.
— Йогов,— подсказал Андрюша.
— Вот-вот, йогов,— обрадовалась бабушка,— потом поплавает немного и придет. Что-то задерживается…
Бабушка с гордостью за дело рук своих глядела на Андрюшу. Нельзя сказать, что он поправился или растолстел за эту неделю, но мордочка округлилась, на щеках засиял румянец.
Настя отправилась печь очередную порцию драников, и Андрюша спросил:
— Дедушка, а не пора ли нам вернуться к прежней теме?
— Какой? — не понял я. Воспользовавшись отсутствием Насти, я налег на драники, обильно полив их сметаной.
— О завещании,— напомнил внук.
Я поперхнулся, закашлялся, Андрюша ловко хлопнул меня по спине, и я с трудом проглотил картофельную оладью.
— Ты же сказал, что это шутка,— сказал я.
— Когда я говорю о делах, я не шучу,— произнес Андрюша таким тоном, что я почувствовал себя нашкодившим школьником, который получает нахлобучку от строгого учителя.
— Я не вижу смысла в завещании,— я дал себе слово не заводиться и потому говорил спокойно,— ведь и так все достанется тебе, ты же единственный наследник.
— Сперва все достанется родителям,— сухо уточнил Андрюша.
— Но потом же — тебе,— я и не заметил, как закричал.
Из летней кухни послышался голос Насти:
— Я уже несу. Зачем, спрашивается, кричать, когда я все слышу.
Настя принесла полную миску драников. И тут на дорожке появилась Анюта. Она шла вприпрыжку, размахивая полотенцем.
— А вот и я,— объявила радостно Анюта.
Она чмокнула бабушку в щеку, обняла, поцеловала меня — такой ритуал у нас заведен был давно — и поздоровалась с Андрюшей.
Я обрадовался Анютиному приходу — хоть на время прекратятся странные разговоры о завещании. Как будто нам не о чем больше поговорить!
И вдруг меня осенило. Андрюша обиделся на родителей за то, что они не взяли его с собой за границу, хотя прекрасно знает, что в Африку детей не пускают. И чтобы насолить родителям, Андрюша хочет лишить их наследства. Нет, я ему не поддамся.
— Быстрее садись завтракать, а то драники остынут,— проворчала бабушка для порядка, на Анюту грех было сердиться — столько в ней было непосредственности, доброты.
Анюта положила на тарелку драник, подумала-подумала, добавила еще один, капнула сметаны и, старательно пережевывая, стала есть.
— Это что, все? — Бабушка и не думала скрывать своего недовольства.
— Все. — Анюта была настроена решительно.— А чай без сахара!
— Кнопка,— рассердилась бабушка,— что с тобой стряслось?
— Наверное, у нее пропал аппетит,— философски заметил я, накладывая себе новую порцию оладушек.
— Кнопка села на диету,— рассмеялся Андрюша,— я слез, она села…
Анюта покраснела, расстроилась и уже не хотела есть свои драники.
Андрюша сладко, до хруста в суставах, потянулся и неожиданно спросил:
— А у меня, вроде, имеется еще один дед?
— Имеется,— я с удовольствием перевел разговор на другую тему.— Дед Матвей, Матвей Васильевич…
— Надо бы мне его повидать,— сказал Андрюша,— а то неудобно получается, неделя, как я приехал, а мы еще не виделись…
— Он из принципа к нам не приезжает,— встряла в разговор Настя.
— Из какого принципа? — Андрюша оказался чрезвычайно любопытным.
— Видишь ли,— принялся я объяснять,— Матвей — человек старой закалки, и ему не по душе все эти автомобили, дачи…
— Приедет к нам, погостит пару дней,— продолжала Настя,— а потом поднимает крик: «Частники! Собственники! К стенке вас всех! Разве за это мы кровь проливали?!» И уходит на автобус…
— А что, у него никакой собственности нет? — уныло протянул Андрюша.
Я покачал головой. Мне показалось, что Андрюше сразу расхотелось тянуться по жаре к странному деду, у которого за душой нет ни гроша.
— Никого,— по-своему поняла вопрос внука бабушка.— Варвара, еще одна твоя бабушка, четыре года, как умерла. И сейчас один как перст. Заболеет — некому стакан воды подать…
— Матвей — железный человек, ничем и никогда не болел,— возразил я Насте.— Одна язва ему время от времени досаждает…
— Он не жалуется,— поправила меня Настя.— И к врачам не обращается…
— Очень интересно,— пробормотал Андрюша и задумался.
У него был вид шахматиста, который считает, какой ему ход сделать. Выгоден ему этот ход или нет. И может шахматист, как компьютер, на двадцать ходов вперед просчитать, что ему сулит этот ход — выигрыш или поражение…
А что расчитывать и просчитывать?! Радуйся жизни, и все тут! У тебя каникулы, родители уехали к черту на кулички, ты в гостях у бабы с дедом, которые в тебе души не чают, пользуйся этим. К тому же погода стоит как по заказу. Неделю солнце сияет и сверкает, словно, по случаю твоего приезда.
Эх, мне бы такую жизнь! А разве у меня не то же самое? У меня ведь каникулы, как говорится, до самого конца…
Анюту все оставили в покое, на нее никто не обращал внимания, и она спокойно справилась со своими драниками.
— Ну что ж,— Андрюша выключил свой компьютер,— если гора не идет к Магомету… Короче говоря, я поеду к деду Матвею.
— Заведи вездеход, дед,— скомандовала Настя.
Но Андрюша категорически воспротивился и сказал, что прекрасно доберется на автобусе.
— А как ты найдешь Матвея? — заволновалась бабушка.
— Я ему нарисую маршрут,— торопливо произнес я.
Вооружившись ручкой, я стал чертить на бумаге маршрут для Андрюши. Честно говоря, я обрадовался, что внук поедет на автобусе. Мне не хотелось оставаться с ним наедине в машине. Я боялся, что он вновь заведет разговор о завещании.
— А он не потеряется в городе? — переживала Настя.
— Бабушка, я в столице не терялся,— подал голос Андрюша.
Он уже успел облачиться в джинсовый костюм, упаковал свою сумку. У меня было ощущение, что внук собрался загодя. Казалось, уже утром знал, что после завтрака поедет в город.
— Ты что, надолго к Матвею? — Настя ревниво покосилась на сумку.
— Я скоро вернусь,— пообещал Андрюша.
— К вечеру возвращайся,— вроде бы велел, а на самом деле попросил я.
— Я тебя провожу,— предложила Анюта.
— Валяй,— милостиво разрешил Андрюша.
Обрадованная Анютка бросилась переодеваться и вскоре вернулась в брючках и блузке. Настя собрала Матвею кое-что из даров сада-огорода, и Андрюшина сумка совершенно распухла.
