И вездеход услышал молитву. О бегуне, который только что еле переставлял ноги, а потом неожиданно увеличил скорость, говорят, что он обрел второе дыхание. Вот такое второе (а может, и третье) дыхание появилось у моего вездехода. Все у него выходило отлично, получалось будто само собой. Может, поэтому я решился на обгон. Впереди еле плелся «КАМаз». Я выскочил на встречную полосу и обошел грузовик так, словно это делал каждый день, а то и по нескольку раз на дню.
В знак восхищения Матвей поднял большой палец. На какое-то время мы потеряли из виду «жигуленка». Но расслабляться было нельзя.
Я догнал «Колхиду» и снова пошел на обгон. И опять вездеход отлично провел маневр.
Мне начало казаться, что, если бы я выпустил руль из рук, вездеход покатил бы сам. Такая легкость вдруг появилась в его движениях, такая лихость в сочетании со строгим расчетом. И стал бы вездеход самоходом или самокатом… Ведь есть же автопилот у летчиков. Говорят, они набирают высоту, включают автопилот, а сами пьют кофе, треплются и поглядывают на приборы…
У меня за спиной зашевелились Анюта и Андрюша. Бешеная гонка их разбудила.
— Мы уже приехали? — сладко потягиваясь, спросила Анюта.
— Нет еще,— ответил я.— Но скоро будем дома.
Андрюша глянул в заднее стекло, и ему стало все ясно. «Жигуленок» уже висел у нас на хвосте.
Мне казалось, что я выжал все из вездехода, что уже невозможно увеличить скорость, а если увеличить, то машина рассыплется на запасные части… Но я попытался, и вездеход, поднатужившись, поехал быстрее…
И вот мы, свернув с кольцевой, уже неслись по широкому проспекту, вдоль которого стояли высокие здания. Вряд ли здесь нападут на нас преследователи. Но все-таки лучше быть поближе к дому. Дома, как известно, и стены помогают.
На перекрестке, как всегда, полно машин. Я пристроился в затылок «Москвичу». Поглядел в зеркало. Всего две машины отделяли нас от преследователей. За рулем сидел Бледнолицый, рядом с ним — Хриплый. Правда, на их лицах не было заметно радости от того, что они настигли нас. А Хриплый то и дело оборачивался и что-то сердитое говорил Бледнолицему…
Но мне больше некогда было следить за ними, потому что загорелся левый поворот. Одна за другой машины сворачивали на нашу улицу. Но давно известно: если не везет, так это надолго. Передо мной была всего одна машина, когда пропал знак поворота и появился желтый свет. Была не была! Я круто поворачиваю налево и проскакиваю буквально за пару секунд до того, как двинется поток машин.
— Ну, дедушка, ты даешь! — по достоинству оценил мой поступок Андрюша.
— А если бы милиция засекла? — пробурчал Матвей больше для порядка, но я чувствовал, что он в восторге от моего маневра.
— Нам как раз милиция и нужна,— сказал я. — Мы бы ей и сдались… Только не видно ее нигде.
Не скрою, приятно, когда тобой восхищаются. Но похвалы были не по адресу. Эту идею — проскочить на желтый свет — подсказал мне вездеход. Я услышал его шепот: «Давай!» А мне оставалось только включить скорость.
Как бы там ни было, но мы оторвались от преследователей. А до нашего дома уже рукой подать — вот он, виднеется на пригорке.
Молодец, вездеход, молодчина, старый приятель. Без тебя мы бы сегодня пропали, как пить дать…
Вдруг вездеход закашлялся, как старый курильщик. Внутри у него что-то подозрительно застучало. Почуяв неладное, я сбросил скорость и прижался к тротуару. Вездеход задрожал, как человек, которому стало холодно, а потом затих.
— Что случилось? — почему-то шепотом спросил Матвей.
— Не знаю,— ответил я,— но мне кажется, что дальше он не пойдет.
Я знал, что никакая сила не заставит вездеход сдвинуться с места. Он сделал все, что мог, и даже больше того.
— Он остановился в самое неподходящее время,— почесал затылок Матвей.
Как бы в подтверждение его слов появился красный «жигуленок». Мы невольно втянули головы в плечи. Правда, мы не собирались с испугу подымать лапки. Матвей сжал свою палку, а я вытащил монтировку. Анюта, не сомневаюсь, устроила бы крик на всю нашу улицу… Ну и Андрюша что-нибудь такое совершил бы…
Но «Жигули» пронеслись мимо на бешеной скорости и даже не подумали останавливаться. Неужели они нас не заметили? Нет, это исключено. Но тогда за кем же они гнались? Я посмотрел на Матвея. Может, он понимает, что происходит? Матвей, как обычно, напустил на себя глубокомысленный вид, мол, все идет по плану, но я-то видел, что он тоже находится в недоумении.
Еще больше все запуталось, когда мимо нас одна за другой промчались милицейские «канарейки». Пробуждение проходило медленно. Ага, значит, Бледнолицый и Хриплый гнались не за нами. Они, выходит, вообще ни за кем не гнались. А, совсем наоборот, за ними гналась милиция. Так чего же, спрашивается, мы удирали? Чего понапрасну загнали машину?
— А-а,— наконец торжественно протянул Матвей.— Они удирают в свою берлогу. Значит, они еще не знают, что их там ждет засада. Попались, черти полосатые!
Я вышел из машины и снял шляпу.
— Дедушка Коля, что ты плачешь? — прильнула ко мне Анюта.— Все хорошо окончилось…
Я провел рукой по глазам. И, правда, на глазах выступили слезы.
— Николай,— Матвей похлопал меня по плечу,— Анюта права, наша взяла…
— Это слезы радости,— я попытался улыбнуться.
Да, наша взяла, мы победили. Но у победы горький привкус. Мы потеряли в бою товарища, однополчанина…
— Надо затянуть машину в гараж,— сказал я.— Андрюша, ты у нас самый лёгкий, садись за руль, а мы будем толкать…
Мы впряглись и покатили машину. Я представляю, какое странное это было зрелище! С одной стороны машину толкал высокий, худой старик, прыгающий, как кузнечик, а с другой — тоже старик, но круглый, толстый, пыхтящий, как самовар, и беспрерывно смахивающий со лба пот. А замыкала шествие Анюта. От нее, как от той мышки из сказки, я думаю, и было больше всего пользы. Ну и Андрюша, естественно, рулил.
С горем пополам мы прикатили машину во двор, поставили ее в гараж и поднялись к нам. Дома были и Настя, и Света. Ну, само собой, начались объятия, расспросы, появились слезы…
А я неожиданно почувствовал, что медленно оседаю на пол. Благо, что поблизости оказалось кресло, и я приземлился в него. Надо мной склонилась испуганная Настя. А Света дала мне таблетки.
— Я просто устал,— запив водой таблетки, попытался я успокоить домашних.— Полежу немного, и все пройдет.
Света пощупала пульс и, кажется, согласилась с моим диагнозом.
Мне помогли подняться. Поддерживаемый Матвеем и Андрюшей, я прошел в спальню и лег на дивам. Настя укрыла меня пледом.
— Может, вызвать врача? — В глазах у Насти была тревога.
— Зачем? Света — врач да и я врач.— Я улыбнулся ей, мол, нечего беспокоиться.
Я ждал, что Матвей по привычке пройдется насчет того, что я не настоящий, а детский врач, но мой старый друг сейчас не расположен был шутить.
Все стали расходиться.
— Андрюша, останься,— сказал я, а когда все покинули спальню, попросил: — Принеси мне ручку и пару листиков бумаги…
Андрюша пристально посмотрел на меня, но, привыкший не задавать лишних вопросов, вскоре принес все, что я просил.
— Я решил составить завещание,— глядя ему в глаза, твердо произнес я.— По-моему, время для этого наступило…
В глазах у Андрюши мелькнуло торжество. Или мне показалось? А впрочем зачем ему скрывать свои чувства? Да, Андрюша добился своего. С первого дня он мне все уши прожужжал о завещании, и вот, наконец, я прошу перо и бумагу. А может, всю эту нервотрепку он и затеял с единственной целью, чтобы довести меня до такого состояния, когда человеку ничего не остается, как только писать завещание? Нет, подобный чудовищный замысел не мог возникнуть в голове ребенка.
Все дело в том, что я просто разучился читать по лицам. Общение с нехорошими людьми (я имею в виду Бледнолицего и Хриплого) до добра не доводит.
Внимательней приглядевшись, я увидел в глазах Андрюши вовсе не торжество, а тревогу. Он беспокоился за меня, волновался, переживал…
