- Ты что-то хотел, славный муж? – спокойно спросила она. – Или горе по умершему епископу помутило твой разум?

- Много же ты совершила злодеяний на своем веку, но хуже всего то, что ты приказала убить святителя Божия. До сих пор ты такого еще не совершала. Да не замедлит Бог покарать тебя за кровь неповинную! Ибо мы все будем расследовать это злодеяние, чтобы тебе впредь неповадно было совершать такие ужасные дела(2), - ответил ей Ингомер.

- Я невиновна, - спокойно ответила королева. – И в этом я клянусь тебе святым Мартином.

- Ты еще и в святотатстве виновна, лгунья проклятая! – сплюнул франк и начал поворачивать коней. – Поехали отсюда, я все сказал этой твари!

- Может, ты окажешь мне честь и отобедаешь со мной? – все также спокойно ответила Фредегонда. – Преломи со мной хлеб(3).

- Не буду я с тобой обедать, - упрямо ответил ей Ингомер. – Не будет у меня с тобой мира!

- Тогда хоть вина выпей, - предложила ему королева. – Негоже нам, как хозяевам, отпускать тебя без угощения.

- Вина выпью, пожалуй, - сказал после раздумья франк. – А лучше полынной настойки(4).

- У нас она на меду, тебе понравится, - ласково улыбнулась ему королева. – Хуппа, угости славного мужа и его людей.

Граф-конюший налил чашу, и подал ее Ингомеру. Тот осушил ее, крякнув от удовольствия. Настойка и, впрямь, была хороша. Внезапно на лице его появилось удивленное выражение, и он стал массировать верх живота.

- Не смейте это пить! Тут что-то нечисто! – и он скомандовал: - Уходим отсюда!

Сопровождающие его люди недовольно зашумели, но не посмели ослушаться. Они так и уехали с недовольными лицами, проклиная про себя хозяина. Впрочем, недовольство быстро их покинуло, когда через четверть часа Ингомер упал под копыта собственного коня. Он был мертв.

***

Две недели спустя. Орлеан.

Съезды знати все еще проводились дважды в год, как это было принято по древнему обычаю. Правителей из рода Хлодвига замшелые порядки сильно тяготили, но отказаться от этого никто их них пока не рискнул. Даже король Хильперик, которому море было по колено, покорно сидел и слушал, когда какой-нибудь деревенский сотник изволил говорить в этом высоком собрании. Ранней весной общинники выходили на «мартовское поле», где обязаны были продемонстрировать свое вооружение, и тогда же короли собирали сильных людей из своих земель. Вот и сейчас…

Король Гунтрамн вершил суд. К нему шли люди, что не получили удовлетворения в судах графств или знать, которая считала ниже своего достоинства, если ее судили какие-то там центенарии и собрание черни. Старые обычаи трещали по швам, а резкое обогащение королевских лейдов и графов разделило общество, создав в нем высших и низших. Да еще и появление земельных аллодов привело к тому, что общинную землю стали захватывать все, кто чуял свою силу. Вот об этом то и шла сейчас речь.

- Государь, - склонился перед ним истец. – Я прошу вашей защиты в деле об убийстве моей родственницы Домнолы, вдовы Нектария. Ее земли захвачены, а она сама убита.

- Это какой Нектарий? - поинтересовался Гунтрамн. – Который после смерти моего брата Хильперика его окорока и вина украл? – По залу покатился смешок.

- На него наговаривают, мой король, - щеки истца заалели, как мак. – Но муж моей сестры служил покойному королю.

- Продолжай, - хмыкнул Гунтрамн. – Он прекрасно помнил эту историю и не раз смеялся над ней.

- Ее земли захватил Бобон, референдарий королевы Фредегонды. Он под страхом смерти запретил ей входить в них. А ведь эти земли ей достались от отца!

- Это так? – повернул король голову в сторону камерария, который заведовал всеми налогами, и должен был знать об этом. Камерарий подтвердил сказанное, а истец продолжил.

- Когда же Домнола отвергла его наглые притязания, и вошла в свой же виноградник, то Бобон прискакал с отрядом и убил ее. С ней были убиты и все ее слуги.

- Что ж, - сказал после раздумья король. – Земли вернуть родственникам, а с Бобона взыскать вергельд по закону. Если не заплатит – его имущество в казну.

Истец вышел, кланяясь с благодарностью, а король махнул рукой референдарию по имени Лицерий, который вел заседание.

- Следующий! – крикнул тот.

Следующим был епископ Ле-Мана(5) Бертрамн, назначенный недавно на кафедру одного из самых неспокойных приходов. Он сменил на этом посту епископа Бадегизила, который отошел в мир иной пару месяцев назад. Покойный был костью в горле бургундского короля уже много лет. Буйный пьяница, грабитель и насильник терроризировал свой город, и никакой управы на него не было. Суеверный король боялся связываться с епископами, а этот хотя бы не был изменником, и Гунтрамн терпел его, уповая на божье правосудие. Бадегизил был когда-то майордомом старого короля Хлотаря, и его капризом был назначен на кафедру Ле-Мана, пройдя за сорок дней все церковные чины(6). Горожане, получив вместо благочестивого епископа этого зверя, взвыли, и засыпали короля жалобами. Впрочем, тот их проигнорировал. Епископ грабил и избивал прихожан, приговаривая при этом: «Если я стал епископом, мне теперь не мстить за свои обиды, что ли?». От заповедей господних этот человек был весьма далек, а обидеть его было на диво легко. И если кто-то и был хуже, чем покойный Бадегизил, так это его жена. Женщина, которая получала наслаждение, вырезая срамные места у мужчин, и прижигая их раскаленной бляхой у женщин. Истинная дьяволица!

- Что тебе? – скривился, словно от зубной боли Гунтрамн. Епископство Ле-Мана вызывало у него только такие чувства. – Не можешь с ненормальной бабой справиться?

- Не могу, государь, - смиренно склонился епископ Бертрамн, который был полной противоположностью своему предшественнику. – Эта грешница расхитила церковное имущество, и отдавать не хочет.

- Передайте ей мое приказание, - повернул голову к референдарию король. Тот стоял рядом и записывал слова своего повелителя. – Если ослушается, приводите во мне на суд. Я сомневаюсь, что у нее после этого хоть какое-то имущество останется.

Епископ рассыпался в благодарностях и удалился, а в зал вошел граф Клермона Евлалий. Германские графы и римские комиты еще отличались по объему полномочий, и наместники в римских округах имели куда больше прав, чем в областях, населенных франками. Лишь лет через сто две эти должности окончательно сольются в одну, и германское слово «граф» исчезнет из обихода в этих землях(7). Оно останется на востоке. Там, где позже возникнут германские княжества.

Граф Евлалий принес жалобу на собственную жену, которая сбежала к опальному некогда герцогу Дезидерию. Впрочем, тот пошел по проверенному пути и заручился помощью епископов. Король простил его, принял в подарок немало золота из награбленного беспокойным герцогом, и теперь тот сидел в ряду знати, и улыбался в густые усы.

- Государь, я прошу вас о правосудии! - напыщенно заявил Евлалий, который происходил из древней сенаторской семьи Оверни. – Моя жена Тетрадия покинула меня и ушла к этому нечестивцу Дезидерию! Я требую ее возвращения!

Герцоги и графы хохотали в голос. Вот ведь дуралей! Даже Гунтрамн не выдержал и рассмеялся. Ситуация была глупее некуда.

- Слушай, Евлалий! – король вытер проступившие слезы и посмотрел на этого олуха. – Я правильно тебя понял, что от тебя ушла баба, и ты требуешь, чтобы я ее вернул?

- Да, государь, - растерянно ответил граф. Он начал понимать, какую глупость сейчас совершил.

- То есть, я доверил богатейшую область человеку, который собственную жену в узде удержать не может? – Гунтрамн стер с лица улыбку и посмотрел тяжелым взглядом на графа. – Вон сидит Дезидерий, - ткнул пальцем Гунтрамн. – Вызови его на божий суд, убей того, кто спит с твоей женой, и она снова к тебе вернется. Не хочешь? Тогда пошел вон с глаз моих!

Евлалий, над которым уже открыто потешались все вокруг, побагровел, и выбежал из зала.

- А ты, Дезидерий, готовься. Пойдешь на юг, с готами воевать. Я тебя простил, несмотря на твои прежние преступления, а ты у моих же графов жен уводишь. Пойди, займись делом, герцог. Нам от готов житья не стало, весь Прованс разорили.