- Вот ведь сволочь! – нарушил молчание Ваддон. – Сбежал все-таки!

Лагерь бургундцев встретил наступившее утро деловитой суетой. В сотне шагов от стены строились штурмовые колоны из пехотинцев с большими щитами и связками фашин. Комменжу предстоял новый штурм.

- Ты думаешь о том же, что и я? – мрачно спросил его Муммол.

- Да что тут думать, - махнул рукой Ваддон. – С восточной стороны пойдут, там ров пожиже. Забросают хворостом, а потом с лестницами на приступ пойдут.

- Согласен, - кивнул Муммол. – Ну, что же, кипятка у нас хватит, пусть лезут.

По сигналу трубы колонны штурмующих пошли к стене города. Как и предполагал Ваддон, враг решил завалить ров и взять город приступом. Вот и воины с лестницами показались в лагере, строясь для атаки. Связки хвороста полетели в ров, и то один, то другой воин валился наземь, поймав стрелу. Епископ Сагиттарий в кольчуге и шлеме метался по стене, подбадривая воинов, и лично бросал камни. Он довольно вскрикивал при каждом удачном попадании, ведь христианское милосердие было совершенно чуждо этому исчадию Сатаны. После его броска молоденький парнишка упал в ров, обливаясь кровью из рассеченной головы, и его тут же завалили фашинами, не оставив ни малейшего шанса на спасение. Его товарищи падали рядом, ведь стена была высотой в три человеческих роста, а с такого расстояния попадет даже слепой. Из лагеря выдвинулись новые отряды, которые тащили наспех сколоченные лестницы. Горожане и крестьяне, непривычные к воинской жизни, трусили отчаянно. И лишь зуботычины десятников из франков гнали их вперед, под камни и кипящее масло. Бургундцы преодолели ров сразу в трех местах, а их лестницы уперлись в стену. Криками, угрозами и пинками на лестницы погнали первых смертников, из которых до верха не добрался ни один. Камни и кипяток сделали свое дело. Довольные защитники скалились и тыкали пальцами, глядя, как катаются внизу воющие от безумной боли ополченцы, у которых прямо на глазах кожа покрывалась огромными пузырями. Штурм захлебнулся в очередной раз, и войско отхлынуло в лагерь. Заставить людей лезть на стену не могли ни угрозы, ни обещания награды. Умирать никто не хотел. Четыре десятка убитых остались под стеной, и еще сотню раненых увели в лагерь. Комменж снова устоял, а вечером к воротам подошли послы от герцога Леодегизила.

- Эоний Муммол, - сказал один из них, - скажи нам, у тебя помутился разум? Ты предал своего государя и стал служить какому-то самозванцу. Твоя жена и дочери в плену, а сыновья уже убиты. Одумайся!

- Если сохраните мне жизнь, то мы можем договориться, - ответил после раздумья Муммол.

- Герцог Леодегизил дает обещание, что сохранит тебе жизнь, - торжественно ответил посол.

Вечером в церкви встретились епископ Сагиттарий, Хариульф, Муммол и Ваддон. Никто из них более не помышлял о сопротивлении. Каждый из них понимал, что теперь это не имеет ни малейшего смысла. Тяжелое молчание первым нарушил Ваддон.

- Надо свои шкуры спасать. Как думаете, если мы нашего королька выдадим, сможем уцелеть?

- Думаю, да, - после недолгих раздумий сказал Муммол. – Я Леодегизила хорошо знаю, договоримся. Надо только, чтобы он святым Мартином поклялся. Иначе обманет, и не поморщится.

- Ну, значит, так и решим, - согласно кивнул Сагиттарий.- Договаривайся с ними о том, что Гундовальда мы выдадим, а взамен они нас отпускают на все четыре стороны.

Все необходимые клятвы были принесены, и это успокоило заговорщиков. Вечерний ужин прошел в неловкой тишине. Гундовальд всеми чувствами, обострившимися за последние недели до предела, чуял неладное. Не к добру это молчание, ох, не к добру. И никто из верных доселе соратников не встречается с ним взглядом, словно боялся, что он в них прочтет всю правду. Вскоре вязкую тишину нарушил Эоний Муммол.

- Вчера послы приходили, король. Твой брат мир предлагает. Говорит, что из родных никого не осталось, только мальчишка Хидьдеберт, да младенец Хильперика. А ты сам знаешь, дети в этом возрасте мрут, как мухи. Боится король Гунтрамн, что держава франков после его смерти вовсе без короля останется.

- Договорились, значит, - с горечью ответил Гундовальд. Вот и нашлась причина этой тягостной тишины. Никто не хотел брать на себя грех предательства первым. Все ждали, когда это кто-то другой сделает. И Гундовальд добавил:

- По вашему зову занесло меня в эту Галлию. И часть моего богатства, состоящего из большого количества золота, серебра и разных драгоценностей, находится в Авиньоне, а другую часть унес Гунтрамн Бозон. Я же с Божьей помощью во всем положился на вас, доверил вам свой замысел, править желал всегда с вашей помощью. Теперь же, если вы мне в чем-либо солгали, будь вашему поступку судьей Господь. Ибо сам Он и рассудит дело мое(1).

Муммол, который честно смотрел ему прямо в глаза, ответил:

- Ни в чем мы тебя не обманываем. Вот, смотри: у ворот стоят храбрейшие мужи в ожидании твоего прихода. Теперь же сними мой золотой пояс, которым ты опоясан, чтобы не казалось, что ты идешь в гордыне своей(1).

- Ясны мне твои слова: ты хочешь отнять у меня твой подарок, который носил я до сих пор в знак твоей дружбы(1).

- Да ничего тебе не грозит. Герцог святым Мартином поклялся, что ничего тебе не будет. Поедешь отсюда прямо к брату. Я тебе тоже всеми святыми клянусь! – Муммол был так убедителен, что Гундовальд поверил ему. Точнее, он хотел ему верить, ведь иначе он совсем пропал. А так хоть какая-то надежда оставалась.

После ужина Гундовальд помолился, вручив свою жизнь Всевышнему, и пошел к воротам. Он не обращал внимания на взгляды воинов и горожан, в которых читался затаенный страх, надежда, презрение и ненависть. Ведь это он навлек на них все эти беды, это его неуемная жажда власти привела сюда гнев королей. Створка ворот открылась с противным скрипом, и Гундовальд несмело вышел наружу. Граф Оллон, стоявший со своими людьми невдалеке, понимающе ухмыльнулся.

- Пойдем, король, тебя ждет вино и сытный ужин, - и он сделал приглашающий жест рукой.

Со стены за развернувшимся действом напряженно наблюдали бывшие друзья Гундовальда. Тот не прошел и полусотни шагов, как тяжелое копье, ударившее в спину, опрокинуло его наземь. Имперский доспех выдержал, и это немало удивило Оллона, который и попытался убить бывшего короля. Гундовальд начал вставать, но в голову его ударил тяжелый камень, и он потерял сознание. Воины Оллона налетели, как воронье, и начали бить его без разбора копьями и мечами. Его раздели догола, длинные волосы и бороду вырвали, ноги связали веревкой и утащили в лагерь.

- Упокой, господи, его душу, - перекрестился епископ Сагиттарий, который, не отрывая глаз от жуткого зрелища, прикладывался к фляжке с вином. – Теперь и нам пора выходить.

Заговорщики со своими людьми спокойно вышли из города, а внутрь зашли отряды франков. Уже к вечеру следующего дня в Комменже не осталось ни одного целого здания и ни одного живого человека. Даже слуг божьих не пощадили. Пространство внутри городских стен превратилось в голую землю, кое-где усеянную битым камнем и тлеющими углями.

Хариульф и Ваддон, смекнув неладное, ушли из лагеря, оставив в заложниках своих сыновей. Эоний Муммол и Сагиттарий расположились в соседнем городишке, ожидая воли короля Гунтрамна. Они и не знали, что воля эта была известна заранее. Гунтрамн не колебался ни мгновения. Бунтовщиков ждала смерть. Слухи об этом пошли по лагерю, и Муммол с Сагиттарием вломились в дом Леодегизила, который оказался в ловушке.

- Ты меня обманул, сволочь! – заорал Муммол, и потянул из ножен меч. – Конец тебе!

- Эй, погоди, дружище! Не горячись! – примирительно поднял руки Леодегизил. – Тут какая-то ошибка! Да я тебе девой Марией и святым Мартином клянусь, что никто тебя убивать не собирается! Побудь здесь, я сейчас все улажу.

Пока Муммол переваривал сказанное, герцог выскочил на улицу, где увидел своих воинов, окруживших «верных» Муммола. Те уже сыпали оскорблениями, и вот-вот должны были сцепиться между собой. Бургундских бойцов было существенно больше.