— Детка, ты улетно пахнешь, — протягивает он, проводя носом по моей оголённой шее.

— Это... это гель для душа, — блею я испуганно. Мне страшно стоять так близко к незнакомому мне мужчине — к похитителю, который имеет на меня все права.

Хотя нет, не имеет!

Я буду сопротивляться.

— Гель для душа, который я нашла в гостевой комнате, — отвечаю я уже более твёрдым голосом.

Мужчина усмехается — я чувствую это своей кожей, и отвечает.

— Аппетитный гель для душа. Клубника?

Я киваю.

Мужчина хмыкает.

— Я должен попробовать его на вкус.

Я чувствую, как его губы впиваются в мою беззащитную шею — как метка, как клеймо.

Я слышу стон, не не сразу понимаю, что это мои собственные стоны.

Тем временем его губы движутся вниз.

Я прихожу в себя только в тот момент, когда ещё щетина начинает больно корябать нежную кожу моей груди.

— Что? — я вскидываю голову, пытаясь окончательно прийти в себя. — Что вы делаете?

— Пробую гель для душа, которым пользуются мои гости, — ухмыляется мой мучитель. И всё же, это дает мне возможность немного отстраниться и привести свою одежду в порядок.

— Вы не имеете права прикасаться ко мне, — говорю я, глядя своему похитителю прямо в глаза. — Я не ваша игрушка и не ваша собственность.

Мужчина смеется. Этот смех больно бьёт по моим нервам, и мне хочется заткнуть уши. Но я вынуждена стоять на месте, с высоко поднятой головой.

— Ты именно что моя собственность, — ухмыляется похититель, снова хватая меня одной рукой за грудь. — И моя игрушка.

Рука сжимается, заставляя меня сдержать стон, рвущийся наружу.

Мало того, что меня похитили, так ещё этот похититель знает, как использовать моё собственное тело против меня.

— Ты будешь страстной любовницей, — тем временем ухмыляется мужчина. — Я обучу тебя всем премудростям любви. Ты будешь не только удовлетворять меня в кровати круглые сутки, но и будешь сама стонать от удовольствия.

— Прекратите! — шепчу я, пытаясь избавиться от тех непристойных картинок, что рисует сейчас мне моё воображение. — Прекратите, слышите!

Мой мучитель довольно смеется.

— Моя маленькая невинная девственница... Твой отец убеждал меня, что за тобой хорошо следили, отгоняя всех возможных ухажёров, но я не был так уверен в этом, как он. В наше время сложно сохранить чью либо невинность...

Он берет меня за волосы и оттягивает мою голову назад — так, что я вынуждена встретиться с его пылающим взглядом темных, пугающих глаз.

— Ты достаточно хороша, чтобы согревать мою постель, — сообщает мне мужчина. — Даже если врач завтра не подтвердит твою невинность, я не стану губить такую страсть в служанках.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в губы.

— Ты станешь моей содержанкой, дорогая.

— Вы не посмеете! — восклицаю я, отрывая свои губы от его жестких губ. — Вы не заставите меня продаться вам.

— Детка, — мужчина уже не улыбается. Он, кажется, начинает сердиться, а это грозит мне неприятностями. — Тебя уже продали. Много лет назад.

— Нет! — мотаю я головой из стороны в стороны. — Нет, так нельзя.

— Это уже случилось, — безжалостным тоном говорит мой мучитель. — Смирись с этим, смирись со своей судьбой.

— Как вы так можете? — всхлипываю я. — Зачем вам это?

— Зачем? — переспрашивает мужчина. — Потому что я хочу тебя.

— Но...

— И ты будешь принадлежать мне.

— Это бесчеловечно!

Мужчина ухмыляется.

— Все претензии можешь отослать своему отцу заказным письмом.

Он слова наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Отвезти тебя завтра на почту?

Этот вопрос, который самому мучителю кажется смешным, приводит меня в бешенство. Я начинаю бить по его широкой груди своими крохотными кулачками и требую отпустить меня.

Незамедлительно. Прямо сейчас. В эту же минуту.

Мужчина смеется.

— Детка, и куда ты пойдешь ночью, одна? — Он приподымает свою иссиня черную бровь. — Здесь на несколько километров в округе никого, кроме служебных собак, охраняющих мою территорию.

Его рука касается касается подола ночнушки и поднимается выше — до самых бедер.

Я мысленно радуюсь той мелочи, что на мне хотя бы имеется нижнее белье — мои собственные простые трусики — отправляясь вместе с Ником в Москву, я захватила пару сменного белья и коротенькую ночную рубашку, на случай, если задержусь здесь на пару дней.

Я понятия не имела, что меня собираются похитить!

Но теперь у меня хотя бы имеется всё своё, что необходимо — я не собираюсь надевать ничего из того, что мне купил похититель.

Мужская рука тем временем зачем-то пытается проникнуть между моих ляжек — не понимая, зачем ему это нужно, я отскакиваю в сторону и требую прекратить всё это.

— Вы не можете... не имеет права так меня трогать! — я хочу держаться, хочу говорить с достоинством, не срываясь на крик, но у меня ничего не получается. — Я ненавижу вас!

Мужчина замирает.

Его рука быстро оказывается наверху — теперь он хватает меня за подбородок.

— Детка, не смей меня злить, — цедит он сквозь зубы. — Если не хочешь, чтобы завтра утром вся твоя семейка оказалась на улице, закрой свой красивый рот и не открывай его до тех пор, пока ты дважды не подумаешь над тем, что хочешь сказать. Слышала?

— Вы... вы... — я не могу подобрать подходящих слов, и одновременно с этим боюсь озвучить те слова, которые вертятся у меня на языке. Потому что боюсь за своих родных!

— И называй меня на ты, — усмехается мужчина. — Я люблю поиграть в ролевые игры, но пока ты не стала моей послушной служанкой, исполняющей все мои прихоти, зови меня по имени и на ты.

Я вздыхаю, чувствуя, что не смогу это сделать.

Называть похитителя по имени? Как будто мы хорошо знакомы или, возможно, испытываем друг к другу какие-то чувства?

Всё внутри меня восстаёт против этого.

— Я... я не могу, — произношу я после долгой паузы. — Пожалуйста, не заставляйте.

— Или так, или я возьму тебя прямо здесь — прямо сейчас, — угрожает мне мужчина.

Меня начинает трясти от страха.

— Но... но... вы же не можете...

Мужчина приподымает бровь, а затем берет мою холодную ладошку и кладёт на ширинку своих джинсов. Я не сразу осознаю, почему там такая выпуклость, а когда осознаю, пытаюсь отдёрнуть руку, но похититель мне этого не даёт.

— Назови меня по имени, — приказывает мужчина. — Давай, детка. Так или иначе, но мы перейдем сегодня на ты.

Я понимаю, чем именно он меня пугает, и не нахожу ничего лучше, чем попытаться вразумить его с помощью им же озвученных ранее планов.

— А как же... врач? — спрашиваю я. — Вы же сказали, что меня должен осмотреть врач.

Мой похититель моргает. Затем, откинув голову, начинает громко смеяться, всё ещё крепко держа мою руку, так чтобы моя ладошка не могла оторваться от его ширинки. Которая, кстати, сейчас становится ещё больше.

— Заметила, — довольно ухмыляется похититель. — Моя маленькая невинная девственница заметила мой стояк.

Он хмыкает, а затем, наклонившись ко мне, говорит мне на ухо самую возмутительную за сегодня вещь.

— Можно трахаться и не ломая целки.

Я понимаю, о чем он говорит — хотя наш пансион управлялся католическим орденом, я уже несколько лет как живу в Венеции сама по себе: и хотя привычки, которые вбили в мою голову монахини, сохранились, я уже знаю... я читала один из женских журналов, где обсуждались эти «другие» способы.

— Пожалуйста, — капитулирую я. — Пожалуйста, Давид.

Мужчина довольно улыбается.

Он только что продавил меня, заставил выполнить то, что пожелал — а главное, перестал быть для меня безличным похитителем.

Давид...

«Давид, Давид, Давид» — крутится в моей голове это имя, как будто желая сразу же запомнить имя своего хозяина.

Я всхлипываю, понимая, что не могу его ничего противопоставить. Он прав — я полностью в его власти.

Я...

— Тшшш, — вдруг произносит мой похититель, подхватывая моё дрожащее тело на руки. — Детка, не стоит так сильно реагировать. Тебе никто не хочет здесь обижать, поверь мне.